Замечательные чудаки и оригиналы - Пыляев Михаил Иванович

В другой раз привезли Антонушку на двор, он расплакался, как дитя, и не хотел сойти с пролетки; его насильно втащили в комнату, но он вырвался и побежал к воротам, которые оказались затворенными; лжепророк бросился в подворотню, но один из сыновей купца схватил его за ноги и втащил обратно во двор. Начали ублажать Антонушку, как ребенка уговаривали, катали по двору на пролетке, но ничто не помогало, он рвался и плакал. Послали наконец за его опекуншей, которая, покатавшись с ним по двору, взошла в комнату и с таинственным благоговением объявила, что Антонушка не расположен сегодня говорить… с тем и увезли его домой.

Антонушка умер в Задонске и погребен в тамошнем монастыре. Рассказывают, что в день погребения в руках его неизвестно откуда явился запечатанный пакет с надписью «На погребение Антонушки»; в пакете найдено 300 руб. Этот случай тоже обратили в чудо.

Последнее нашествие блаженного фокусника на Воронеж было в 1859 году, а в это же время на смену ему появился уже другой чудотворец – государственный крестьянин Нижнедевицкого уезда, села Везноватки, Ермил Сидоров. Он бросил жену и семейство, преобразился в отца Серафима и пошел таскаться сначала по деревням и уездным городам, а потом пожаловал на вакантное место и в Воронеж. Хорошо обутый, одетый в суконное полукафтанье, с монашеской скуфейкой на голове, он скоро втерся в несколько купеческих домов, где и пророчествовал, как только доставало уменья. Одна почтенная старушка, купеческая вдова, имея собственный каменный дом, приютила у себя отца Серафима. При доме ее был сад, в котором находился флигелек в одну комнату; в нем-то и поселился Серафим.

Со вдовою жил ее сын, холостой человек, да приказчик, ее племянник, каждую ночь сын вдовы после ужина, прощаясь на сон грядущий с матерью, обращался к ней с просьбой:

– Маменька, позвольте мне пойти к отцу Серафиму – помолиться Богу!

– Ну, что ж, ступай, Христос с тобою! – было обычным ответом.

В один вечер сын ранее обыкновенного обратился к матери с подобною просьбою. Мать, хотя и благословила его, но подушка, которую он держал в своих руках и которую никогда не брал с собою прежде, поселила в ней какое-то безотчетное подозрение.

Спустя два часа, мучимая разными предположениями и сомнениями (сын любил немножко покутить), старушка позвала к себе приказчика.

– Гриша, а Гриша! Поди, батюшка, посмотри: что мой Ваня делает у отца Серафима?

Гриша, мужчина лет 47, тотчас же отправился по поручению хозяйки в сад, где, подойдя к дверям кельи, по обычаю монастырскому, пренаивно проговорил нараспев входную фразу: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй нас!»

– Аминь! – отвечал голос за дверью.

Гриша вошел и остолбенел от удивления, на столе был штоф водки и осетрина, за столом сидела мертвецки пьяная женщина; Ваня был не в лучшем положении, Серафим, однако ж, не был пьян. Все виденное Гришей было передано вдове, и Серафима прогнали вон.

Из дома одного чиновника, где, было, нашел пристанище отец Серафим, выгнали его за то, что он, несмотря на тяжесть носимых им вериг, слишком уж заметно ухаживал за хозяйкою в отсутствие ее мужа.

Молоденькая купеческая жена Ф-ва, кончившая курс в одном из частных пансионов, но насильно зараженная пустосвятством, очень ласково принимала Серафима и благоговейно выслушивала всю чушь, которую он городил ей. Вот что рассказывала одна молодая дама, хорошая знакомая Ф-й. У мужа первой пропали из комнаты деньги; пока производился розыск их полициею, она со своею сестрою-девушкою, зная, что у Ф-й будет Серафим, отправилась из любопытства туда – испытать его пророчество.

При входе последней с сестрою хозяйка поила чаем Серафима, а он, обращаясь к хозяйке, говорил.

– Ты мне послаже, послаже налей, положи побольше сахару, да варенья не жалей! не жалей! – потом, не обращая внимания на вошедших, он сказал: – Вот пришли! Они думают, что я цыган, буду им ворожить о деньгах. Деньги украла рыжая девка.

Но эта фраза не одурачила пришедшую женщину, она сейчас же догадалась, что плут Серафим уже слышал о пропаже денег из разговоров сестры ее, часто бывающей у Ф-ой, и потому не обратила особенного внимания ни на пророка, ни на пророчество.

Серафим показывал приехавшим свою скуфейку и говорил, что она не обыкновенная, а железная; показывал также вериги; называл сестру приезжей своей невестою, становился с ней перед образами и, сняв с ее пальца золотой перстень, надел его себе и сказал, что теперь они уже обручены друг другу. Перстень он унес с собою и не отдал назад.

Неизвестно, откуда он взял себе полную одежду схимника – схиму в то время в Воронеже из монахов никто не принимал; шарлатан этот ходил в схиме только у себя дома, во время богомолья. Не очень долго однако пошатался этот обманщик по Воронежу и вскоре куда-то исчез.

Случалось, что даже и сама полиция прибегала к помощи таких пустосвятов. У полковника Л. очень ловко была украдена шкатулка с драгоценными вещами. А на другой день обратился с просьбою о розыске вещей прямо к губернатору, который тотчас же приказал полиции принять все меры к отысканию. Должность полицмейстера временно исправлял в то время состоявший при губернаторе для особых поручений подполковник П. Последний кинулся искать горячо, сбил с ног всю полицию, измучился и сам, но вещи как в воду канули, даже следа не открыли. П. стал в тупик. Думал-думал он и наконец придумал, выписал из пригородного села известного по части колдовства бородатого мужика в смуром кафтане. Привезли его прямо в одну из городских частей и поместили в канцелярии; мужик объявил, что гаданье должно быть «на тощее сердце». На утро полицейские власти собрались в канцелярию части и с покорностью ожидали вещих слов мага. Бородатый плут потребовал миску чистой воды, поставил ее на стол под образами и начал что-то нашептывать. Закончив свои заклинания, он отступил шага на три от столика с мискою, обратился к присутствующим и с суровой таинственностью сказал: «Молитесь все до единого в землю!» Чудная была картина, здоровый мужичище делал размашистые кресты и стукал лбом о пол; за ним с благоговейным смирением усердно клали земные поклоны подполковник, частный пристав, ратман и все предстоящие. Когда же окончилась молитва, знахарь взял миску и стал смотреть в воду. П. наострил уши и весь превратился во внимание. Знахарь описал приметы юра, объявил признаки места его жительства и, сказав о том, где спрятаны вещи, распустил честную компанию. П., раскинувши умом-разумом и посоветовавшись с кем нужно, приискал вора по приметам и сейчас же нагрянул на какой-то домишко. Всполошили всех соседей, перепугали хозяев дома, перевернули все вверх дном, но не только вещей, даже и следов подозрения не отыскали. Поехал П., понурив голову и чуть не плача, ну, знахаря, говорят, маленько посекли и отпустили восвояси.

XXIII

Блаженный Антонушка

В Задонске жил до 50-х годов блаженный старец Антоний Алексеевич; родом он происходил из села Клинова, принадлежавшего некогда помещице Разумовой. Будучи семи лет, он раз во время сильной бури, пронесшейся по селу Клинову, скрылся из родительского дома и через три недели отыскан был в поле у ручья, близ которого рос горох, служивший для него пищею. На вопросы о причинах его скрывательства он или не отвечал, или отвечал невпопад.[74] Так, по преданию, началась блаженно-юродивая жизнь Антония Алексеевича, продолжавшаяся более ста лет.

Когда он возмужал, отчим заставил его обрабатывать землю. Но не спорилась у него работа, и нередко он подвергался бесчеловечным побоям. Когда мать Антония умерла, жестокий отчим выгнал своего пасынка из дома. С этого времени Антоний и стал проводить дни в лесу, чтобы не стеснять никого своим присутствием. Ходил он в кафтане из толстого белого сукна, подпоясанный красным кушаком или ремнем, а обувался в суконные онучи и кожаные, особого покроя, коты. Он не разувался и не раздевался ни днем, ни ночью и ходил всегда с наполненною чем ни попало пазухою, из которой иногда давал встречавшимся с ним кому огурец, кому хлеб, а иному камень или стекло. И все это имело у него особенное значение. К деньгам он был вполне равнодушен, да и не знал им цены. В одно время отправился он купить рукавицы и, отдав за них 28 руб., с детским восторгом показывал, что купил – «за серебряныето»! Не заботился он нисколько и о чистоплотности. Люди, помнившие его, рассказывали, что он был необыкновенно кроток, послушен, со всеми обходителен, приветлив и с детской улыбкой на устах, которою невольно привлекал к себе сердце каждого, нередко он со свойственной ему лаской говаривал нуждающемуся в его ободрении и утешении человеку: «Сударик ты мой! я ничего: так Бог дал; знать, так мать тебя обрекла!» В другую же пору представлялся он как бы тревожным, озабоченным, иногда дерзким и подчас грозным; в такую пору он целые ночи проводил без сна, а иногда целую неделю не принимал ни пищи, ни питья. В те дни он беспощадно обличал некоторых не только за пороки, а за малейшие слабости, несмотря ни на звание лиц обличаемых, ни на положение их в обществе. Взяв длинную палку, ходил он и бегал ночью по монастырю и выгонял кого-то с криком: «Урю! урю! Урю! эк их нашло сколько!» Или, схватив кочергу, выгонял кого-то из-под дивана, либо из печки, приговаривая: «Зачем ты сюда зашел? пошел вон в лес!» А на вопрос – кого он выгоняет, отвечал: «Бирюков», – т. е. волков. Иной раз вскрикнет: «Ах, как стонут-то, как горько там!..» – «Где, батюшка?» – спросят его. – «Ах, не слышишь, как бедненькие стонут-то там, под землею?»