Криминальные сюжеты. Выпуск 1 - Эдмунд Бентли

— Что вы с ним сделали?

Доктор что-то мне объяснял, его лицо было обеспокоенным и добрым, глаза за очками — тревожными и добрыми, рука, которая прикоснулась к моему плечу, — мягкая и добрая, но я ничего не слышал, напрягался, но ничего не слышал. Его губы двигались, округляя слова и объяснения, но до меня ничего не доходило. Все пропало в белой мгле.

Я снова поискал стул. Еще настойчивее.

Доктор Гольбайн усадил меня. Как сажают куклу.

— Завтра вы должны выглядеть точно так же, так же, так же. — Стучало в мозгу.

«Должен выглядеть, значит, не буду таким…» — с трудом связал я. Я остановил свой обезумевший взгляд на губах доктора Гольбайна. Они двигались, но… голоса не было.

Была тишина.

Отчаянная, полная, обступившая меня со всех сторон тишина.

И в тишине приближалось пустое лицо клонинга. Оно становилось все больше и больше, постепенно заполняя собой комнату, белую мглу и тишину. И вдруг… Яркая молния сверкнула у меня в глазах, ослепив меня, я закрыл глаза руками, а в ушах раздался взрыв. Оглушительный, яростный, разрушающий. После него, как музыка, прозвучал голос доктора:

— …опоздали. Поэтому я здесь. Только в этой комнате мы можем спокойно разговаривать.

— Я уже слышу вас.

Клонинг встал рядом со мной. Доктор наблюдал за нами, перемещая взгляд с одного на другого. Рихард поднял руку и боязливо потрогал меня, желая проверить, реален ли я или только отражение в зеркале.

— Вы действительно похожи, как две капли воды. До последней минуты я сомневался. Не хотелось верить, что они могут дойти до такого. Но… сейчас я здесь, чтобы спасти вас.

Можно ли ему верить? Или завтра я должен быть таким же пустым пространством, состоящим из костей, мышц, плоти, глаз, рук и инстинктов? Если его слова… завтра вы должны выглядеть так же, обратите внимание на жесты… обратите внимание на взгляд… вроде я должен ему верить. В противном случае, какого черта он меня сюда привел? Я сделал над собой усилие, чтобы сосредоточиться.

— …много лет работаю в области молекулярной биологии. Достиг больших результатов с энзимами-. Вы что-нибудь слышали об энзиме «Ревертаза»?

Я не слышал.

— Естественно. Мы работали в двух разных направлениях. Вы — против человека. Мы — для человека.

— У меня не было выбора…

— Знаю, знаю, — тепло улыбнулся доктор Гольбайн. — Никто вас не упрекает. Я прочитал ваши записки. Думаю, что тот писатель не очень их изменил. Но обезопасил себя заглавием «Сумасшедшего», как вам нравится? Сделал из вашей трагедии бизнес. И это у него получилось. Теперь это бестселлер. Но каждый верит, что это записки сумасшедшего. И удивляются воображению писателя. Даже ученые. И они трактуют вас как сумасшедшего. Это официальная версия, которой пока и я вынужден придерживаться. Но с завтрашнего дня… один я не смогу справиться. Вы должны будете мне помочь.

Я улыбнулся. Ведь я опять попал в тюрьму, белую, теплую, чистую тюрьму. Населенную безумными глазами. И безумными криками. И буйством. Это белая и чистая тюрьма кипела, постоянно кипела, днем и ночью о ее решетки бились тысячи лиц и рук. Они взывали к миру, который не хотел о них знать. Как я мог ему помочь? Я?

— Сейчас им невыгодно вас убивать, — еще тише сказал он. — Эта история наделала слишком много шума. И все поверили в ваше сумасшествие. Впрочем, это хорошо. Но они еще раз захотят все увидеть. Вы все еще опасны. Поэтому сегодня ночью…

Он замолчал, огляделся, сверкнув очками в белое лицо Рихарда, и продолжал:

— …будет промыт и ваш мозг. Спокойно, не подпрыгивайте! Ведь я здесь для того, чтобы этому помешать. И чтобы вывести вас отсюда… нетронутым… С ним, — он с болью показал на Рихарда, — я опоздал. Видимо, он попал к ним в руки уже давно, с самого начала…

— Но как вы им помешаете?

Я уже знал зубья этой машины, которая ничего не выпускала и все перемалывала. Из-за меня уже погибли многие: старик, который подобрал меня в лесу, девушка, которая помогла распространить записки по редакциям, парень со стройки, приютивший меня всего лишь на одну ночь, ученый, кабинет которого я посетил, журналист, обещавший все описать, ребенок, сказавший мне только название улицы, и многие другие, которых я не знал и не смог узнать во время своего бегства по незнакомому и страшному городу, где на каждом шагу меня подстерегали неизвестность, голод и смерть. Я вызвал сумасшедшую тревогу, яростные споры, дискуссии не на жизнь, а на смерть, бешеную беготню по улицам и страницам газет, симпозиумы, конференции, сенсации и снова смерть, смерть, смерть… Гибли люди, а мне удавалось ускользнуть, умирали люди, а я выживал… Не умрет ли и этот доктор по дороге в свой кабинет прежде, чем вытащит меня отсюда?

— За минуту до включения аппарата мы отключим один из контактов. Все будет выглядеть нормально. Но после того как проснетесь, вы должны смотреть на мир его взглядом. Будьте внимательны… его взглядом. Пока я вне всякого подозрения. Любая ваша ошибка погубит нас обоих. И не только вас. В этой больнице еще есть люди, которые могут пострадать. И которые принимают участие в организации вашего побега. А когда мы вытащим вас отсюда, вы будете нам очень нужны. И он, ваш Рихард-Тогда уже никто не посмеет утверждать, что все это выдумка сумасшедшего. Мы будем бороться до конца, докажем с помощью фактов, документов. С вашей помощью. Понимаете?

Понимаю. Или пытаюсь понять. Я уже потерял надежду на спасение. Этот человек, который вместе с другими приходил ко мне и приносил лекарства, которые я отказывался принимать, и задавал мне хитрые вопросы, и был со мной ужасно груб, теперь возвращал мне эту надежду. Надежда! Без нее не может ни один человек. А Рихард?

— Поздно? — Я показал на него взглядом.

— Его мозг — как чистый экран, — печально покачал головой доктор Гольбайн. — Нарушены все связи. Сохранены только инстинкты. Он заново начал воспринимать мир. Но мозг в двадцать лет воспринимает мир уже по-другому. Вряд ли он когда-нибудь начнет говорить и станет тем, чем он был. Бывали случаи стирания трех, четырех, пяти лет. У него стерта вся его предыдущая жизнь. Ничего не могу обещать… Ничего…

И он пострадал из-за меня. Из-за меня?

— Рихард? — позвал я.

— Он реагирует на ваш голос, но не на имя, — грустно улыбнулся доктор. — И на это свое лицо, которое он уже видел в зеркале. Запомните его взгляд, запомните его… А теперь нам нужно возвращаться… Скоро придет сестра делать вам укол. Не сопротивляйтесь. И не бойтесь… Я вам обещаю…

Даже слушать было страшно.

Но я не мог не надеяться. Не мог не верить.

— А когда я выйду отсюда, — заикаясь, спросил я, — и когда все будет кончено и запретят эти ужасные эксперименты, любое вмешательство и насилие над человеческой личностью, я смогу работать с вами в вашем направлении вместе с ними, с моими… братьями, клонингами, которые, если… когда-нибудь…