История Византийских императоров. От Федора I Ласкариса до Константина XI Палеолога - Алексей Михайлович Величко

собралось много эллинизированных интеллектуалов, для которых эти вопросы не значили ничего. Но для общей массы греков сам по себе факт поддержки унии со стороны лиц, склонных забыть Православие и променять его на языческие традиции, был очень красноречив. Безусловно, эта связка «уния-аристократия-неоязычество», в действительности очень слабая, нередко едва призрачная, но тем не менее существовавшая, придавала факту переговоров с Римом некий демонический оттенок[927].

Возможно, быстрая помощь Запада позволила бы изменить эту оценку. Но никаких солдат и денег больше не поступало, а некоторые римские легаты, к сожалению, вели себя чрезвычайно дерзко. Особенно выделялся архиепископ Леонард Хиосский, откровенно презиравший византийцев. Он потребовал от императора арестовать оппозицию и отдать ее представителей под суд. Разумеется, св. Константин XI и не думал так поступать. 15 ноября 1452 г. он вновь собрал синод и предложил 15 епископам-ортодоксам письменно изложить свои возражения на унию. Василевс надеялся, что таких замечаний будет немного, и при разумном диспуте они могут быть разрешены.

Потопление османами венецианского судна в ноябре того же года вызвало новый взрыв паники в византийской столице. Вновь сторонники унии заняли довлеющие позиции и 12 декабря 1452 г. в храме Святой Софии была даже отслужена совместная Литургия с участием папских легатов, императора св. Константина XI Палеолога и всего царского двора. Естественно, имя папы Николая V было торжественно помянуто на службе. Хотя по всему городу бродили монахи и монашки, призывно крича: «Мы не желаем помощи от латинян! Нам не нужен союз с ними! Избавимся от почитания опресноков!» — это была большая дипломатическая победа императора[928].

Открытое провозглашение унии дало новый положительный импульс для добрых отношений Запада с Востоком. К сожалению, военная помощь так и не поступала, а папские легаты вели себя все более и более вызывающе. Уже упоминавшийся архиепископ Леонард пренебрежительно отмечал, что, по его мнению, сам император св. Константин XI является притворщиком и на самом деле не желает унии. Можно представить, каким тоном он разговаривал с другими византийцами и какие послания направлял в Рим! Очень мешал и Геннадий Схоларий, которого император даже попытался нейтрализовать скромным и тактичным кардиналом Исидором. Царь едва не поставил того Константинопольским патриархом, но не решился, зная настроения в народе. В целом уния имела многие шансы на осуществление, если бы действия императора были подкреплены войсками с Запада. Но в отсутствие помощи наступило скорое разочарование, и многие рядовые византийцы старались избегать посещения храма Святой Софии, «запятнанного» унией, и приходили лишь в те церкви, где служили священники-ортодоксы[929].

В эту тяжелую минуту очень помог кардинал Исидор. Сам этнический грек, он прекрасно понимал тяжелое положение императора, а потому направлял в Рим оптимистичные отчеты. Исидор справедливо рассудил, что в деле объединения Церквей нужно надеяться на Бога, а не на административные меры, на которые была скора Римская курия. И действительно, его позиция много способствовала реальному ожиданию помощи от Запада[930].

Пока в Константинополе шли горячие, но пустые дебаты, а Рим судорожно искал источник помощи гибнущей Византии, султан Мехмед II тщательно обдумывал план военной кампании следующего года. По обыкновению, ни один человек не знал наверняка, о чем думает повелитель османов, долгими зимними вечерами расхаживавший по своему дворцу в Адрианополе. Иногда по ночам он выходил в город, стараясь остаться незаметным. И если кто-то узнавал его, султан своей рукой убивал такого несчастного, находя в этом наслаждение. И даже близкая охрана ни разу не слышала от него ни одного слова, позволяющего догадаться о думах Мехмеда II. Лишь однажды он проговорился, вскричав своему визирю, сделавшему ему роскошный подарок: «Есть только одна вещь, которую я хочу. Дайте мне Константинополь!»[931]

Наконец, в конце января 1453 г. султан созвал своих визирей. В длинной речи он напомнил собеседникам о славных победах предков и особо отметил, что никогда Османская империя не будет чувствовать себя в безопасности, пока Константинополь принадлежит византийцам. «Этот город находится в самом сердце нашего царства, он удобно расположен и на суше и на море и он с самого начала доставлял нам хлопоты и затевал войны, доставляет их и теперь, вмешивается в наши дела, подкарауливает нас в беде и причиняет вред. Кто не знает, что Константинополь обратил против нас весь Запад. И христианам удалось бы победить нас, если бы не воинское искусство, опыт и отвага Баязеда, который помешал им, разрушил их замыслы и нанес им сокрушительное поражение. Дело ясное, — этот город не успокоился и никогда не успокоится, будет сопротивляться нам, не прекратит войну и смуты до тех пор, пока мы терпим его, не уничтожим или не покорим своей власти»[932].

Да, продолжал Мехмед II, осада потребует значительных расходов, но они окупятся в быстрое время. Кроме того, византийцы слабы и осада не представит большой опасности для османов. К тому же разве можно исключить, что, пока османы думают, кто-то более сильный захватит Константинополь? Безусловно, стены и укрепления византийской столицы кажутся неприступными. Но в действительности их разрушит турецкая артиллерия. Нужно пользоваться моментом, пока помощь со стороны Запада действительно не поступила грекам. Сейчас — или никогда! Присутствовавшие были поражены энтузиазмом и зрелостью мыслей молодого султана. Естественно, никаких возражений не последовало, и визири единодушно провозгласили войну с Византией[933].

Как только решение о войне было принято, султан тут же отдал приказ армии Караджа-бея осуществить нападение на города Селимврия, Перинфос и другие населенные пункты греков на побережье Мраморного и Черного морей. Таким способом Мехмед II попытался изолировать императора от его братьев в Морее, которые могли прийти к нему на помощь. И результат оправдал ожидания — города были взяты штурмом, а их укрепления снесены.

Все еще надеясь на некоторую отсрочку, император св. Константин XI направил к Мехмеду II послание, в котором звучат смирение и вызов одновременно. «Если ты, — говорилось в нем, — предпочитаешь миру войну и ни клятвы мои, ни мольбы не в силах вернуть тебя к миру, то да будет на то твоя воля. Прибежище мое — в Господе. Если Им предначертано, что Константинополь окажется в твоих руках, кто сможет спорить с Ним или предотвратить это? Если Он поселит в твоем сердце мысль о мире, я встречу это с радостью. Что касается нынешних дел, то ты нарушил договоры, верность которым я поклялся соблюдать — и да будут они расторгнуты. Впредь я буду держать городские ворота закрытыми. Я буду сражаться за его жителей со всей силой, на