Огни на реке - Николай Дубов

- Тоже радист?

- Нет, он не радист. Мы только посмотрим и ничего трогать не будем. Вот честное пионерское!

- Не будете? - прищуривается Федор Павлович. - Михайло! - окликает он. - Тут твои дружки пришли.

Миша выходит на крыльцо и ведет их в домик. Он старается двигаться медленно, говорить неторопливо и солидно, явно подражая Федору Павловичу, но ему это плохо удается.

- Вот смотрите, - говорит он, - это приемное устройство, это усилитель. Принятые антенной радиоволны идут сюда, здесь они усиливаются, а потом... Нюрка, убери руки!.. идут по радиоточкам. Питание у нас свое, от колхозной электростанции...

Комната уставлена железными шкафами и шкафчиками, покрашенными в светло-серый цвет. На них множество всяких ручек и кнопок. Косте, как и Нюре, хочется потрогать их, но он удерживается. Если бы еще был один Миша, а то тут же сидит этот Федор Павлович и, отставив левую ногу - должно быть, на протезе, - ковыряет отверткой в какой-то замысловатой штучке, из которой в разные стороны торчат обрывки разноцветных проводов. На столе перед ним стоит коробка репродуктора, и в ней тихонько шепчут что-то разные голоса, булькает музыка.

- Раньше мы только транслировали московские, киевские программы. А сейчас оборудовали студию и теперь можем сами передавать и доклады, и самодеятельность, и всё... И председатель и бригадиры могут наряды прямо по радио давать. Раньше чуть что - беги по хатам, а теперь взял микрофон - и пожалуйста: "Яков Лукич, как у вас там яровой клин? Жмите, жмите давайте! Чего? Косилка сломалась? Сейчас... Кузница? Кузьма Степаныч! Слетай посмотри, что там у Лукича с косилкой..." Здорово?

- Здорово! - соглашается Костя. - А ты чего делаешь?

- Дежурю. Федору Павловичу помогаю. Поправляю чего надо. Я все умею!

- Михайло, не задаваться! - не поднимая головы, говорит Федор Павлович.

- Есть не задаваться, Федор Павлович!.. Ты сколько тут будешь?.. Мало... А то я бы тебя научил. У нас радиокружок, пятнадцать человек. Ну, все изучают, а самые лучшие...

- Михайло... - предостерегающе доносится от стола.

- Есть, Федор Павлович... Ну, те, которые лучше разбираются, - те дежурят на радиоузле. Нас таких четверо. Вот мы по очереди и дежурим. А ты в кружке работаешь?

- Нет. У нас дома приемник. "Рекорд".

- Ну, "Рекорд"! Это разве приемник... Вот "Радиотехника" - это да!.. А на радиостанции ты был?

- Разве туда пускают?

- Одного не пустят, а с экскурсией пустят. Правда, Федор Павлович? Ух, я бы на твоем месте!.. - Лицо и вся подвижная фигурка Миши выражают такой стремительный порыв, что без слов становится очевидным, как много бы он сделал, будучи на месте Кости.

- Киевская кончилась, переключай на Москву, - говорит Федор Павлович.

- Есть!

Миша подлетает к щиту первого металлического шкафа, переключает какие-то рычажки, крутит маленькие черные диски с насечкой по краям. Из репродуктора на столе оглушающе гремит бас, потом, словно поперхнувшись, затихает, вместо него звучит оркестр, он с громом и стуком изображает, как быстро-быстро пилят дрова.

- Американский джаз, - смеясь, оборачивается Миша.

Пилка дров затихает, ее вытесняет спокойный голос московского диктора.

- Пошли, - говорит Нюра.

Косте нравится здесь, и уходить ему не хочется, не узнав назначения всех рычажков, лампочек и ручек, но он стесняется молчаливого Федора Павловича, который копается в ощетинившейся проводами штучке. Они прощаются с ним и уходят. Миша провожает их на улицу,

- Ты приходи к нам, - говорит он. - Я тебя всему научу! Хочешь? У тебя как по физике?.. Ну, тогда проще простого... В два счета научу!

- Михайло, не задаваться! - голосом Федора Павловича говорит Нюра и прыскает.

- Ничуть я не задаюсь, а просто... Попробуй-ка сама!.. А Федора Павловича ты не бойся, Костя, он хороший...

- Ага, задавак не любит! - вставляет Нюра, но Миша даже не смотрит в ее сторону.

- У него, видал, вместо левой ноги протез. Он сам сделал. Лучше всякого фабричного. У него орденов знаешь сколько!.. А вы куда? К Тимке? Арбузы-репы смотреть?..

Тимофея они находят в большом тенистом саду за каменным двухэтажным зданием школы.

Он неторопливо ходит от дерева к дереву, осторожно нагибает ветки и осматривает зеленые, словно поросшие пухом шарики плодов.

- Здравствуй, Тимка! - кричит Нюра. - Мы пришли! Здравствуй!..

- Здорово! - улыбается Тимофей, и сейчас же лицо его становится строгим. - Только по деревьям не лазить и ничего не рвать.

- Очень нам нужно! - оскорбляется Нюра.

- Нужно не нужно - я предупреждаю. А то больше не пущу.

- Где же твои арбузы? - спрашивает Костя.

- Я не только арбузами занимаюсь, я и грушами занимаюсь. У меня трехлетка по грушам.

- Как - трехлетка?

- Ну, трехлетний план. Понимаешь? Во время войны за садами уход какой был? Никакой. Немцы садов повырубили сколько? Потом зимы были знаешь какие! Люди замерзали, не то что деревья. Ну, а груша - дерево нежное, теплолюбивое. Вот всякие бэры, дюшесы и вымерзли. Восстановить надо? Надо. А что? Опять бэры и дюшесы? Стукнет мороз - они опять померзнут. А по селам, в колхозах, у колхозников сохранились местные сорта, они выжили. Вот, значит, надо их разыскать, культивировать, распространить...

- Что же ты, по всей Украине будешь ездить?

- Ну зачем? Разве я один? Нас знаешь сколько, юных мичуринцев? Ого! Вот я тебе покажу письма - у меня знакомые чуть не по всем областям есть. То есть так, по письмам, знакомые. Ну, мы обмениваемся семенами, опытом... Пойдем вот, я тебе покажу. Мне один из Кировограда прислал семена, так дерево уже вот такое...

Тимофей показывает Косте множество саженцев, называет их сорта, откуда присланы семена и рассказывает, как он, Тимофей, их выхаживает и воспитывает. Костю это не очень занимает: все деревья, по его мнению, одинаковы, разница только в том, что одни побольше, другие поменьше. Однако он слушает и удивляется Тимофею. Тимофей здесь совсем не такой, как на реке. Он остался таким же неторопливым, но ни сонным, ни ленивым его не назовешь. Основательно, по-хозяйски, он шагает между саженцами, говорит уверенно и спокойно о вещах, Косте не известных, и даже почти не нукает.

- Постой! - вдруг спохватывается Тимофей. - А где Нюрка? Ну, я ей сейчас дам!..

Но Нюра уже идет им навстречу, старательно любуясь не то верхушками деревьев, не то плывущим над ними перламутровым облаком.

- Ты где была? - подозрительно спрашивает Тимофей.

- Ходила, смотрела, - пожимает плечами Нюра. - Уже и это нельзя, да? Пойдем отсюда, Костя!

- Нет, стой! Покажи язык.

- Вот еще! Зачем это я буду язык показывать?

- Показывай! Ну?

- Ну на! - высовывает Нюра язык, предательски почерневший от вишневого сока. - Жалко стало, что я две вишенки съела? У тебя воробьи больше поклевали...

- То воробьи. А ты не воробей, а пионерка.

- А ты - жадина!

- О чем вы, ребята? - раздается звонкий грудной голос.

Рядом на дорожке стоит молодая женщина в цветастом платье и смеющимися серыми глазами смотрит на них.

- Пусть она сама скажет, - буркает Тимофей.

- И скажу, - упавшим голосом говорит Нюра. - Мне, Елена Ивановна, очень захотелось попробовать... Я всего две штуки и сорвала, а Тимка уже кричит. Там воробьи вон сколько поклевали, а ему двух штучек жалко!..

- Ему не жалко, конечно. Просто раньше времени рвать нельзя. И ты больше не будешь, правда?.. Вот и хорошо. А ты кто? - поворачивается Елена Ивановна к Косте.

- Костя.

- Тоже юный мичуринец?

- Н-нет.

- А кто же? Юннат, юный техник?

- Нет. Я просто так...

- А-а... - улыбается Елена Ивановна и поворачивается к Тимофею.

Они наклоняются над чахлым саженцем бумажного ранета и обсуждают, что с ним делать. Елена Ивановна предлагает его заменить, а Тимофей, упрямо набычившись, настаивает на том, что заменять не надо, он берется его воспитать, и тот еще покажет, будьте покойны!

- Хорошо, - говорит Елена Ивановна, - на твою ответственность.

- Ладно, - спокойно и уверенно соглашается Тимофей.

- До свиданья, ребята! До свиданья, Костя-Просто-Так! - снова улыбается Елена Ивановна и уходит.

- Пойдем, - говорит Тимофей, - теперь я тебе свои арбузы покажу.

- Не хочу! Я домой пойду! - внезапно рассердившись, отвечает Костя.

- Ну ладно, в другой раз.

- И в другой не хочу. Нужны мне ваши ранеты и арбузы!..

Он поворачивается и напрямик, а не по дорожкам, идет из сада. Нюра бежит за ним. Тимофей озадаченно смотрит им вслед, потом опять склоняется над хилым саженцем.

Костя буравит ногами горячую бархатистую пыль дороги и ищет, на чем бы сорвать досаду, однако нет даже камня, чтобы запустить в собаку. Нюра идет сзади и тоже молчит. Только когда село остается позади, у обрыва Гремячего яра Костя видит груду комьев глины и начинает сердито швырять их в яр. Раздражение мало-помалу спадает, но неприятный осадок остается.

- Ну и пусть! - бормочет он, швыряя последние комья.- Подумаешь!..

- Ты что, Костя? А? - озабоченно спрашивает Нюра. - Ты на кого рассердился? На Тимку, да?