i 4482073125d660f2 - Unknown

«Ну уж нет, не дождутся, – закусив губу, подумала Наташа, – какой угодно приду – но не последней».

Она уже почти ничего не видела перед собой, сосредоточив все силы на беге, как вдруг что-то темное закрыло ей солнце. Это была спина бегущей впереди девочки!

«Получилось, – мысленно кричала на весь стадион Наташа, – у меня получилось!»

Обогнать соперницу оказалось делом простым – та уже сильно устала, это было заметно по ее тяжелому, неровному дыханию.

– Лыжню… – прошипела Наташа и, не дожидаясь, пока лыжница отойдет в сторону, ловко обогнула ее по дуге и устремилась вперед. Перспектива «размочить счет» буквально открыла второе дыхание, и уже через пару минут солнце закрыла следующая спина.

Но обогнать следующую конкурентку с такой же легкостью не получилось: услышав тяжелое дыхание приближающейся соперницы, бегущая впереди Наташи девочка (а бежала она второй) ускорила темп – ведь она была одной из лучших учениц Валерьянова и привыкла делить пьедестал лишь со своей «злейшей подругой», которая в этот раз, удачно стартовав, уверенно удерживала первое место. Но Наташа всего этого не знала – перед ней была лишь лыжня, соперница и перспектива навсегда остаться в деревне, если не получится еще поднажать. А поднажать не получалось: как ни старалась девочка, догнать бегущую впереди спортсменку у нее не получалось.

Дело решил свисток Валерьянова.

– Все, финиш! – крикнул он, напоминая разгоряченным борьбой и забывшим считать круги девчонкам. Наташа, пытаясь восстановить дыхание и выглядеть не такой уставшей, как была на самом деле, подкатилась к тренеру. Все ее лицо выражало единственный вопрос: «Ну как?»

Валерьянов отвечать не спешил.

– Иди в раздевалку, – строго сказал он, – а потом зайди ко мне в кабинет.

– Не мучай девку, – сказал вдруг молчавший все это время Тобуроков. – Берешь ее или нет?

Валерьянов строго и внимательно посмотрел на Наташу.

– Техники нет. А злости хоть отбавляй. Я такой же был. Но я-то понятно, у меня отец в Афганистане погиб. Я с детства один. Улица, детская комната милиции и так далее… А тебе-то с чего злиться?..

Наташины глаза наполнились слезами. Ей вдруг подумалось, что стоит ей сказать, что она выросла без отца и без матери, как сердце тренера дрогнет, и он сразу возьмет ее в школу… Но как будто кто-то шепнул: не надо. Как бы то ни было, но выросла она не одна, и пусть приемные, но родители у нее были, и дали они ей много, куда больше, чем иным детям – настоящие папа и мама. Нечестно будет сказать, что она – сирота, при Егоре Ивановиче. Нечестно. И она смолчала, сглатывая давящий шар в горле, а потом повернулась спиной к тренеру, чтобы он не видел ее слез. Сняла лыжи, взяла их в одну руку, а палки в другую, вроде бы незаметно вытерев глаза. Повернулась к Валерьянову.

– Можно ключ от лыжехранилища?

Он молча положил ключ ей в руку.

– Злая ты. Куда злее, чем я. Для спортсмена это хорошо, а вот для человека, а тем более для девочки – плохо. Намаюсь я с тобой, ой намаюсь…

Глава шестнадцатая

Наташа все никак не решалась посмотреть Егору Ивановичу в глаза. Уже почти час они сидели в столовой, не притронувшись к еде. Суп остыл и покрылся желтыми кружками жира, похожими на мишени. А Егор Иванович, казалось, ничего не видел. И дело не в орлином зрении, которое, увы, потихоньку портилось. Сердце старика сжималось от одной мысли о расставании с девчонкой. Он привык к ее своенравности, самостоятельности, твердости. Лес да школа – все, что она видела в своей короткой, но такой уже горькой жизни. Как уживется с городскими? Не будет ли чувствовать себя еще более одинокой, чем среди деревьев и белок? Крутой характер у Наташи – для спорта хорошо. А чтобы жить среди людей, обычных, с мамами и папами, выросших в городах, – не очень.

В столовую шумной гурьбой ворвались вчерашние Наташины соперницы.

– Да вы только посмотрите, – громко воскликнула одна из них. – Кто это у нас тут нарисовался!

– Деревня, – подхватила вторая.

– Они, похоже, ложками пользоваться не умеют! – указывая на полные тарелки, продолжала первая. – Леший с кикиморой!

Подруги залились звонким смехом. Наташа вспыхнула и вскочила со стула, но Егор Иванович схватил ее за руку и дернул вниз.

– Сядь, – тихо, но твердо сказал он.

– Как же так, дядя Егор? Почему…

– Дуры они. А тебе дурой быть нельзя. Вот и не становись с ними в один ряд. Нам, лесным… с такими всегда тяжело, но… Мы их всегда били и бить будем. Вот они и злятся.

Юные спортсменки не успокаивались.

– Видали вы, как она ходит? Косолапит, как медведь! Ну все, смотри, она уже сейчас заплачет! Дедушке пожалуется! Деееедушка!

Егор Иванович не торопясь встал, кивнул Наташе – мол, собирайся, и обратился к обидчицам:

– Наша порода не плаксивая. А вот тебе, внучка, на лыжне поплакать придется.

Не дожидаясь реакции будущих однокашниц Наташи, они вышли из столовой.

– Я все равно не понимаю почему… Зачем молчать? Я бы победила…

– Победила бы. Ты и побеждай, дочка, побеждай. Да только не так. Ты их на трассе побеждай. Быстрее будь, точнее будь. А то, что злишься на них, – так это хорошо даже. Это тебе поможет в биатлоне твоем. Больше хотеть будешь их обойти. И победа слаще будет.

15

Наташа согласилась со стариком. Прав ведь, и возразить нечему.

Этот неприятный эпизод в столовой на самом деле очень помог обоим. Сломал стену молчания, которую они так тщательно выстраивали за липким столом. Разрушил нечаянную отчужденность. Наташа внезапно по-детски обняла Егора Ивановича. Прижалась, как в тот день, когда он ее из печи достал. Ей вдруг страшно стало его отпускать.

«Сдался мне этот биатлон? А вдруг он уйдет из моей жизни, как отец ушел. Вдруг я его больше никогда не увижу? Он уже немолодой. Зачем я их бросаю, больше ведь у меня никого, во всем мире, на всем белом свете!»

Из Наташиных глаз предательски лились слезы и никак не собирались останавливаться. И вся она тряслась от беззвучных рыданий. Этого она себе прежде не позволяла никогда.

– Полно, полно! – нетвердым голосом произнес старик. – Будет тебе реветь. Что ты, плакса какая, что ли? Ну, хватит уже. – Егор Иванович сам едва держался. Не хватало еще им реветь в этом коридоре белужьим дуэтом.

– Ладно, Наталья. Долгие проводы – лишние слезы. И все эти, разговоры там… Бывай, дочка.

Он развернулся и быстро пошагал к выходу. Дочкой он назвал ее впервые.

Глава семнадцатая

То, что произошло дальше, совсем не напоминало торжественные репортажи из Олимпийской деревни. У Наташи в голове была только одна ассоциация: детский дом. Да, чище, да, дружелюбнее… но снова совсем одна, снова насмешки и издевки других девчонок и мальчишек, только уже куда более взрослых, а значит, и шутки становятся более злыми, изощренными и беспощадными. Снова учителям не будет никакого дела до одинокой девчонки, как и никому, никому в этом холодном и сером мире, где есть место только снегу и соснам.

Воспитательница – улыбчивая полная женщина, представившаяся Зинаидой Степановной, водила девушку по общежитию, показывая, где находится библиотека, столовая, читальный зал, общая душевая, игровая комната, а Наташа не видела ни телевизора, ни настольных игр, а только зеленые стены, истертые полы, веревки, на которых висела одежда, и лица, выглядывающие из открытых дверей, когда они шли по коридору.

– Девочки тут хорошие, – улыбалась Зинаида Степановна, – вы все обязательно подружитесь. Если тебя Валерьянов решил в середине учебного года взять, значит, ты спортсменка сильная, а таких у нас всегда уважают. У нас, по секрету скажу, лучшая спортивная школа во всей Сибири, а Виктор Степаныч Валерьянов – один из лучших тренеров в России. И биатлет сильнейший! – она показала на большое фото молодого Валерьянова, увешанного медалями и с хищной улыбкой поднимающего над головой кубок.

– Его и в Москву звали, и в Германию, а он же местный, с Бугров, так тут и остался. Он, представляешь, двух чемпионов России воспитал и одну чемпионку мира!

Но Наташа ничего не слышала, ее лицо снова каменело, превращаясь в ту самую злую и равнодушную маску, с которой ее взял из детского дома Тобуроков.

В голове крутились те самые армейские законы, которые позволяли выжить среди бескрайних сибирских лесов, потрескавшихся стен и озлобленных одиноких, никому не нужных детей без прошлого и будущего. Наташа совсем забыла, что это не детский дом, а общежитие лучшей в городе спортивной школы, и что девушки и парни здесь из нормальных семьей, и они в основной массе добрые и честные ребята.

– Вот тут будет твоя комната, угловая. Ты фамилию на дверь потом приклей, видишь, как другие девочки сделали.

На двери были три бумажки с фамилиями, написанными красивыми почерками с завитушками: Тамара Юрковская, Маша Верзилина, Рита Барабанова.

– У них как раз одно место пустое, у двери, туда и поселим. Девочки они с характером, но хорошие.