«Грант» вызывает Москву - Василий Ардаматский

— Переведите им мое распоряжение… — он прокашлялся и громко сказал: — Господа! Первое, что мне бросилось в глаза, — это страшная грязь и беспорядок на заводском дворе и в помещении дирекции. Мы, немцы, не любим это больше всего. Приказываю прежде всего привести в порядок здание дирекции. Вынести мусор, вымыть полы и окна, проветрить все помещения. Завтра утром я проверю. Кто из вас будет отвечать за эту работу?

Фомич вышел вперед.

— Запишите его фамилию, — распорядился шеф-директор и сказал: — Можете идти работать.

Шрагин вместе со всеми направился к дверям, но его остановил переводчик:

— Шеф-директор просит вас остаться.

— Не топи, служивый, — тихо буркнул Фомич, проходя мимо Шрагина.

— Значит, вы инженер? — спросил адмирал, внимательно смотря на Шрагина чуть прищуренными светло-карими глазами.

— Да, инженер-механик.

— А кто эти люди?

— Не знаю.

— Как это так?

Шрагин кратко рассказал историю своего недавнего появления на заводе.

Адмирал Бодеккер выслушал его очень внимательно и даже, как показалось Шрагину, подозрительно, но, когда Шрагин замолчал, он сказал:

— Ну что же, может быть, для вас это и лучше. Ведь мы здесь все начинаем заново, так что у вас такое же положение, как у нас. Наша фамилия?

— Шрагин.

— Шрагин? Прекрасно. Ну, что же вы скажете мне о заводе, господин Шрагин?

— Пустить его будет нелегко, — ответил Шрагин.

— Да, да, я видел, — вздохнул адмирал. — Какое изуверство! Разрушить завод, закупорить гавань потопленными судами.

— По-моему, это сделали военные, — сказал Шрагин.

— Это не война, а стратегическая истерика! — воскликнул адмирал. — И к тому же полное незнание наших возможностей. Попомните мое слово, еще в этом году мы отпразднуем здесь закладку кораблей. Но почему на территории завода так мало рабочих?

— Большинство эвакуировалось, их организованно вывезли на восток.

— А! — поморщился адмирал. — Все та же стратегическая истерика! Кроме вас, инженеры есть?

— Я не знаю, — ответил Шрагин.

— Приказываю вам, господин Шрагин, в течение суток выяснить, сколько осталось на заводе инженеров. Доложите мне завтра в двенадцать ноль-ноль.

— Слушаюсь, — склонил голову Шрагин…

Шрагин решил посоветоваться с Фомичом, где и как искать инженеров. Он увидел его на площадке главной лестницы. Шрагин стал рядом с ним и сказал:

— Мне приказано разыскать всех оставшихся инженеров.

Фомич присвистнул:

— Ищи ветра в поле! А немцы что, неужели завод пускать собираются?

— Адмирал сказал, что еще в этом году заложат корабли.

— Сказать все можно.

— Немцы могут.

Фомич удивленно посмотрел на Шрагина и вдруг громко закричал кому-то вниз:

— Эй, не суй мусор под лестницу, вынеси на улицу! — и снова повернулся к Шрагину: — Люблю руководящую работу, какую хошь, абы руководящую.

— Вы можете выдвинуться на доносах, у вас это получается, — тихо, с вызовом сказал Шрагин.

Фомич чуть помедлил и потом как ни в чем не бывало продолжал:

— Насчет инженеров хорошо бы возле завода вывесить вежливое приглашение: мол, приходите на завод работать. Но чтобы без всякого обещания расстрела, вежливо, одним словом. Я знаю, кое-кто остался.

— Может, вы знаете кого лично? — спросил Шрагин.

— Двоих знаю, вроде, даже соседи.

— Зайдите к ним сегодня, пожалуйста… — попросил Шрагин. — Скажите, чтобы явились на завод.

— За это можно и по харе получить. Скажут: на кого, гад, работать зовешь? Как отвечать?

— Надо сказать, что на таком заводе два инженера — это капля в море и что им не придется изображать море.

Фомич чуть улыбнулся и, глядя на Шрагина хитрющими глазами, сказал:

— Ладно, с такой формулировкой можно попробовать.

Кто-то снизу крикнул:

— Фомич, в водопроводе воды нет, чем полы мыть?

— У моря сидишь и воды просишь? — крикнул в ответ Фомич и побежал вниз по лестнице.

Шрагин смотрел ему в спину и снова думал: что же это за человек?

Да, отныне этот вопрос он будет задавать себе при каждой встрече с новым человеком. И что самое нелегкое и опасное — что на вопрос этот ему необходимо будет самому давать ответ, от которого будет зависеть многое, очень многое, возможно, даже его собственная жизнь.

Глава 9

Шрагин шел с завода домой. Светило доброе южное солнце, ветерок с моря играл листвой деревьев. За белеными заборами сонно дремали отягощенные плодами фруктовые деревья. Ничто как будто не говорило о войне, город выглядел так же, как в мирное время. И улицы не были безлюдны. Приказы оккупационных властей уже выгоняли людей из домов, заставляли их, пересилив страх, идти по делам своей новой жизни. Но что-то в облике улицы было странным… Не сразу Шрагин обнаружил, что люди двигались в одиночку и как-то каждый сам по себе. За весь путь он только раз встретил двух, которые шли вместе. Это были старик и старуха. Он заботливо вел ее под руку, но и они не разговаривали и, точно стыдясь чего-то, смотрели себе под ноги. Куда их гнал приказ, зачем?.. Люди словно не видели и не хотели видеть ничего, кроме клочка земли под ногами. Встречаясь друг с другом, они, как те старики, не поднимая взгляда, ускоряли шаг. А яркая и добрая красота юга еще сильнее подчеркивала эту неприкаянность людей.

Свернув на свою улицу, Шрагин невольно замедлил шаг: перед его домом стоял громоздкий легковой автомобиль — такими в немецкой армии пользовались только высшие начальники. Что могло это означать? Если автомобиль приехал за ним, то зачем было гестаповцам оставлять на улице, как визитную карточку, эту роскошную машину? Возможно, что это сделали нарочно, чтобы посмотреть, как он, увидев ее, поведет себя? Но тогда сейчас вся улица должна быть под наблюдением, а ничего подозрительного вокруг Шрагин не видел. Да нет, не такие уж они гении и чудотворцы, чтобы раскрыть его так быстро: скорей всего вот что — оправдались опасения Эммы Густавовны, и на ее жилплощадь уже покушается какое-то немецкое начальство.

Шрагин отпер своим ключом парадное и спокойно, неторопливо вошел в дом. В прихожей висела генеральская шинель, а на столике лежали фуражка и желтые замшевые перчатки. Из гостиной доносился воркующий смех Эммы Густавовны и басовитый голос мужчины. Шрагин тихо прошел в свою комнату и, прикрыв дверь, лег на постель.

Вскоре Шрагин услышал, что гость или квартирант ушел. Подождав немного, он с чайником в руках отправился на кухню. И тотчас туда пожаловала Эмма Густавовна. Она была возбуждена, дряблые ее щеки пылали румянцем.

— Случилось невероятное, Игорь Николаевич! — воскликнула она, прижимая руки к груди. — У меня объявился родственник в Германии. И не кто-нибудь, а земельный аристократ. Невероятно, правда? Сейчас у меня был генерал Штромм. И представьте, тоже родственник: он женат на племяннице моего аристократа. Он привез мне письмо — не хотите прочесть? Бросьте свой чайник, идите к нам, генерал привез волшебный кофе и совершенно изумительный ликер «Бенедиктин». Я сварю вам кофе. Идите, идите.

В гостиной пахло тонкими духами. Вышедшая из своей комнаты Лиля сухо поздоровалась со Шрагиным и села на диван. Эмма Густавовна звякала посудой на кухне.

— Как вам понравился родственник? — спросил Шрагин. Лиля подняла брови и сморщила лоб.

— Прочитайте письмо, оно лежит на столе, — сказала она. На голубой шершавой бумаге было написано старомодной готической вязью, и Шрагину не так-то легко было прочитать письмо. Он попросил Лилю помочь ему, она подошла и стала рядом с ним.

— Я сама без помощи мамы прочитать не могла. И вообще все это как бред, — сказала она, беря письмо. — Ну, это, очевидно, его фамильный герб и девиз: «Терпение и верность». Давайте я все же попробую…

Вот что услышал Шрагин:

«Здравствуйте, Эмма! Вас должны звать именно так, ибо ваш отец пятьдесят лет назад известил моего отца о рождении у него дочери, которую назвали Эмма Розалия, а наши отцы были двоюродные братья.

Поскольку я не уверен, что вы живы, это письмо будет кратким. Оно не больше, как запрос в неизвестность. Но как только я узнаю, что вы еще есть на этом свете, вам придется испытать на себе утомительное многословие стариковских писем, тем более что мне и писать-то больше некому.

Как только в наших военных сводках появился ваш город, меня осенила мысль. Ведь именно этот город упоминался в письмах вашего отца. Память меня не обманула, хотя свой семейный архив я последний раз ворошил лет десять назад. И так как я совершенно одинок, это открытие стало моим идефиксом. Когда я узнал, что генерал Штромм (он женат на моей племяннице) отправляется именно в ваш город, я написал это письмо. Теперь я с трепетом буду ждать известий. Если вы есть на этом свете и прочтете мое письмо, то примите генерала Штромма по-родственному. Однако не могу удержаться — между родственниками все должно быть начистоту — и предупреждаю вас, что он весьма легкомысленный господин, особенно в отношении женщин. Он знает, что я пишу вам об этом, и смеется. А вообще-то, он отец уже взрослого сына и, говорят, способный администратор в новом духе. В отличие от меня, зарывшегося в землю, как крот, он живет в ногу с веком, и уже сам этот век позаботился, чтобы он был на виду. Теперь он призван его фюрером наводить порядок на завоеванных землях. От меня он имеет приказ позаботиться о вас, как положено добропорядочному немецкому родственнику. Весь в ожидании Вильгельм фон Аммельштейн».