Поездка в Хиву - Фредерик Густав Барнаби

с его вершины. Наполовину засыпанный снегом лежал гигантский обелиск, напоминавший каменные громады из древнего города Фивы. Продвигаясь дальше, мы проехали мимо того, что вполне могло быть римским храмом или просторным чертогом во дворце кого-то из кесарей; множество наполовину засыпанных столбов и монументов вздымали свои конические вершины над грудами обломков. Ветер в этих северных широтах сделал то, что некая воинствующая сила натворила в берберской пустыне еще до появления Адама. Замените густую черноту каменных глыб, исторгнутых недрами, на те кристальные формы, которые я попытался описать своим слабым пером, а также уменьшите масштаб – и сходство окажется потрясающим.

Вскоре показались рыбацкие постройки, возведенные прямо на замерзшей реке. Количество рыбы, добываемой в этой части России, поистине поражает воображение; к тому же Волга богата стерлядью, которая не водится ни в одной другой реке Европы. Я много раз ее пробовал, однако, признаюсь, не сумел оценить по достоинству этот так называемый деликатес. Кости у стерляди напоминают скорее хрящи, их можно с легкостью разжевать. На вкус она – нечто среднее между мареной и окунем с отчетливым илистым оттенком, характерным для первой. Тем не менее стоит она очень дорого, и, чтобы подать ее к столу в идеальной вкусовой кондиции, готовить ее следует немедленно после того, как она была вынута из воды. Рыбина приличных размеров обойдется вам в тридцать – сорок рублей, а иногда намного дороже. Поскольку расстояние от Волги до Петербурга весьма значительно, владельцы столичных ресторанов держат живую стерлядь в небольших прудах, где посетители сами выбирают себе рыбу на обед, а ресторатор вылавливает ее сачком для более детальной инспекции.

– Уральские казаки ловят осетра совершенно особым способом, – отметил мой компаньон, – и метод их, мне думается, в Европе никому не известен. Зимой в определенное время они верхом съезжаются к реке, потом спешиваются и прорубают во льду узкую полынью поперек течения – от одного берега до другого. Опускают свои сети, так чтобы те полностью перегородили речку, после чего снова садятся на лошадей и отъезжают миль на семь или восемь вдоль русла. Там всадники выстраиваются в линию между берегами и галопом скачут прямо по льду в сторону сетей. Рыба, заслышав стук множества копыт, уходит от этого звука и молнией устремляется в противоположную сторону. Однако путь к отступлению ей перекрыт, и в конце концов она попадает в путы. Осетра порой бывает так много, что своей массой он способен прорвать сети, поэтому рыбаки в такой день остаются ни с чем.

В Англии эта рыба считается до известной степени грубой пищей, ее не принято подавать к столу, однако в России осетра ценят высоко. Сервированный в виде холодной нарезки со студнем и под соусом из хрена он точно не вызывает отвращения, и мне доводилось едать гораздо менее вкусные блюда по нашу сторону Ла-Манша. Больше всего в осетре русские любят икру. Они вынимают ее из рыбы, пока та еще почти жива, и поедают ее с великой охотой, поскольку икра ценится тем выше, чем она свежей. В России различают три вида икры: абсолютно свежая, когда вообще не добавляется соли; слегка соленая, в каковом виде ее обычно привозят в Англию и другие страны Европы; и, наконец, паюсная икра, которую, как второсортную, спрессовывают в брикеты. Последнюю используют для сэндвичей и прочих закусок. Такая слегка спрессованная либо свежая икра с рюмкой русской водки, принятой за минуту перед тем, как вы усаживаетесь за стол, чудесным образом повышает аппетит, а также пробуждает сильную жажду.

Глава VI

Полынья – Трудный выбор – Надо ехать по воде – Подготовка к прыжку – Цены на землю – Наша первая остановка – Просеивание зерна – Идолопоклонничество в России

Дорога тем временем сделала крюк, и наш возница направил коней к берегу. В этот момент идущая прямо перед нами упряжка проломила лед, и лошадь стала испуганно биться в воде. Глубина здесь не превышала, к счастью, четырех футов, поэтому вытащить животину не составляло труда. Гораздо более важной задачей было понять, как нам теперь добраться до берега. Между нашими санями и твердой землей простиралась обширная полынья, проехать через которую, не промокнув, казалось уже невозможным.

– Чудесно, – буркнул мой компаньон. – Просто чудесно. Давайте-ка выберемся из саней и хорошенько оглядимся. Поищем местечко, где можно проехать.

– Да здесь проскочу, – подал голос наш Ииуй, сияя широкой улыбкой на лице цвета вареного омара.

Судя по всему, его забавляло наше положение.

– Я тебе проскочу, шельма, – рявкнул мой компаньон. – Стой на месте, пока мы не вернемся.

После продолжительных поисков мы обнаружили участок, где ширина полыньи не превышала двенадцати футов. Какие-то крестьяне, рыбачившие поблизости, подошли к нам и предложили помощь. Один из них принес шест длиной около восьми футов, при помощи которого, как он сказал, мы могли бы перепрыгнуть через промоину. Мой товарищ посмотрел на меня с меланхоличной улыбкой, отражавшей борьбу решимости и сомнений.

– Ужасно, – сказал он. – Однако выбора у нас нет. Боюсь, придется прыгать.

С этими словами он взялся за шест и воткнул его покрепче в илистое дно.

– А если на той стороне подо мной лед провалится? – замер он вдруг в нерешительности, отпустив шест.

– В таком случае готовьтесь принять ванну, – был мой ответ. – Однако же поспешите. Чем дольше вы тянете, тем больше сомнений. Стоять очень холодно. Прыгайте поскорей.

– Да я вот подумал, – продолжал мой компаньон, – не лучше ли будет все же в санях? Так я, пожалуй, только снизу подмокну. А то ведь и вправду, чего доброго, треклятый лед подо мной не выдержит. Вес-то у меня будь здоров.

В этом с ним нельзя было не согласиться, поскольку в своих мехах и во всей остальной одежде он весил, как минимум, двадцать стоунов[5].

– Да и силенки у меня уже не те, что прежде, – продолжал он. – Провалюсь ведь, а потом замерзну насмерть.

В этот момент его опасения почти подтвердились. Лед под ним треснул, и одной ногой он где-то на фут ушел в воду. Отпрыгнув назад, товарищ мой объявил:

– Только в санях! Треклятой палке не доверюсь ни за какие коврижки.

Момент был ужасный, и я не могу сказать, что наслаждался всей этой ситуацией. В жизни человека бывают такие минуты, когда у сердца возникает вдруг неистребимое желание выскочить куда-нибудь из груди. Чувство это весьма пренеприятное и хорошо знакомое мне по скачкам в Лестершире, когда лошадь галопом подходит к так называемому «снегирю» (препятствие в виде плотной живой изгороди, а