История обыкновенного безумия - Чарльз Буковски

— Что вы имеете в виду?

— А, пустяки.

Он взял пятерку, а я взял машину. Она завелась. В ней даже оказалось полбака бензина. Ни масло, ни вода меня не волновали. Пару раз я объехал квартал, чтобы вновь почувствовать себя уверенно за рулем. Уверенность пришла. Потом я подъехал к винному магазину.

— Гарри! — сказал старикан в грязном белом переднике.

— Ах, Гарри! — сказала его жена.

— Где ты пропадал? — спросил старикан в грязном белом переднике.

— В Аризоне. Проворачивал одну земельную сделку.

— Видишь, Сол, — сказала старушенция, — я всегда говорила, что он парень толковый. Котелок у него явно варит.

— Так вот, — сказал я, — мне нужны две шестерные упаковки бутылочного «Миллера», в долг.

— Нет, подожди минутку, — сказал старикан.

— В чем дело? Я что, не всегда отдаю долги? Что за чушь?

— Да нет, Гарри, к тебе никаких претензий. Все дело в ней. Она задолжала уже… сейчас посмотрю… тринадцать семьдесят пять.

— Тринадцать семьдесят пять? Это пустяки. Я был должен двадцать восемь зеленых, и то расплатился, верно?

— Да, Гарри, но…

— Что — но? Хочешь, чтоб я раздобыл пиво в другом месте? Хочешь, чтоб я позабыл о долге? После стольких лет ты не доверяешь мне две паршивые упаковки?

— Ладно, Гарри, — сказал старикан.

— Отлично, бросай их в пакет. А заодно пачку «Пэлл-Мэлла» и две «Датч мастер».

— Хорошо, Гарри, хорошо…

Потом я опять поднимался по лестнице. Я ее одолел.

— Ах, Гарри, ты принес пива! Не пей его, Гарри. Я не хочу, чтобы ты умер, малыш!

— Наверняка не хочешь, Мэдж. Но медики ни бельмеса в своем деле не смыслят. Открой-ка мне пивка. Я устал. Перетрудился. А ведь я только два часа как выписался.

Мэдж вернулась в комнату с пивом и стаканом вина для себя. Она надела туфли на шпильках и села, высоко скрестив ноги. Она по-прежнему была неподражаема. В том, что касалось тела.

— Ты забрал машину?

— Ага.

— Правда, этот япошка — славный малый?

— Куда он денется!

— В каком смысле? Разве он не починил машину?

— Починил. Он же славный малый. Он здесь бывал?

— Гарри, перестань болтать чепуху! Я с япошками не ебусь!

Она встала. Животик у нее был по-прежнему плоский. Бедра, ляжки, жопа — все в полном ажуре. Ну и шлюха! Я отхлебнул полбутылки пива, подошел к ней.

— Ты же знаешь, что я по тебе с ума схожу, Мэдж, малышка моя, я за тебя и убить могу, ты же знаешь.

Я подошел к ней вплотную. Она слабо мне улыбнулась. Я отшвырнул свою пивную бутылку, потом взял у нее из руки стакан вина и осушил его. Впервые за долгое время я чувствовал себя нормальным человеком. Мы стояли очень близко друг к другу. Она поджала свои жгучие алые губки. Потом я толкнул ее, сильно, двумя руками. Она упала на кушетку, навзничь.

— Шлюха! Ты и вправду задолжала Голдбарту тринадцать семьдесят пять?

— Не знаю.

Подол у нее задрался, полностью открыв ноги.

— Шлюха!

— Не называй меня шлюхой!

— Тринадцать семьдесят пять!

— Понятия не имею, о чем ты!

Я взгромоздился на нее, запрокинул ей голову и принялся ее целовать, щупая груди, ноги, бедра. Она плакала.

— Не… называй меня… шлюхой… не надо… Ты же знаешь, я люблю тебя, Гарри!

Потом я вскочил и встал посреди ковра.

— Эх, детка, как я тебе сейчас засажу!

Мэдж только рассмеялась.

Тогда я подошел к ней, взял ее на руки, отнес в спальню и бросил на кровать.

— Гарри, ты же только что из больницы!

— А это значит, что во мне двухнедельный запас спермы!

— Что за похабщина!

— Не приебывайся!

Я прыгнул на кровать, уже успев сорвать с себя шмотки.

Я задрал ей подол, целуя ее и лаская. Она была бабой мягонькой, в теле.

Я спустил ее трусики. Потом, как и встарь, я был в ней.

Я хорошенько качнул ее раз восемь или десять, медленно, не торопясь. Потом она сказала:

— Ты ведь не думаешь, что я ебусь с грязным япошкой, правда?

— Я думаю, ты ебешься со всем, что грязно.

Она отодвинула свою лохань, и я выскользнул из нее.

— Что за черт! — вскричал я.

— Я люблю тебя, Гарри, ты же знаешь, что я тебя люблю. Мне обидно, когда ты так говоришь!

— Ладно, детка, я знаю, что ты не станешь ебаться с грязным япошкой. Я пошутил.

Ноги Мэдж раздвинулись, и я вновь оказался в ней.

— Ах, папочка, как долго я тебя ждала!

— Правда?

— Что ты хочешь сказать? Опять затеваешь какую-то ерунду?

— Нет, детка, нет! Я люблю тебя, детка!

Я поднял голову и поцеловал Мэдж, двигаясь.

— Гарри, — сказала она.

— Мэдж, — сказал я.

Она была права. Она долго ждала.

В винном магазине я задолжал тринадцать семьдесят пять плюс за две шестерные упаковки, сигары и сигареты, я задолжал двести двадцать пять долларов больнице округа Лос-Анджелес, задолжал семьдесят долларов грязному япошке, и еще были мелкие счета за коммунальные услуги, а мы стиснули друг друга в объятиях, и стены сомкнулись.

Мы слились воедино.

Пизда, Пиза и счастливое семейство

Джек Хендли поехал на эскалаторе к балкону, только не на сам балкон, а просто съездил доверху на этой хренотени.

53-й. расписание заездов, вечер, расписание взял у седого сизаря — 40 центов, развернул на передней странице — иноходь на милю и одну восьмую, претендент за 25 сотен долларов — лошадь обойдется дешевле новой машины.

Джек соступил с эскалатора и траванул в урну поблизости, чертов виски по ночам его прикончит, надо было колес у Эдди взять, пока Эдди не свалил из города, но все равно хорошая неделя вышла, на 600 долларов неделя, а это совсем не то что 17 дубов в неделю, за которые он как-то в Новом Орлеане пахал, в 1940-м.

вторую половину дня ему испортил дятел, барабанил в дверь, и Джек поднялся с кровати и открыл парню — ошметку — и ошметок этот просидел у него на кушетке 2 часа — о ЖИЗНИ базарил, штука лишь в том, что о ЖИЗНИ он ни шиша не знал, гондон, ему лишь бы поговорить, а жить — это уж увольте.

но ошметок умудрился выдуть у Джека все пиво, скурить у Джека всю покурку, и Джек из-за него не успел взять Программу, домашнюю работу перед бегами сделать не успел.

пусть только еще кто меня побеспокоит, как бог свят, пусть только попробует — и я ему выпишу, не то сожрут же с потрохами, один за одним, один за другим, пока ни черта от тебя не останется, думал он. я человек не жестокий, жестокие тут они, вот в чем фортель.

он двинул за кофе, вокруг ошивалось старичье, пялилось на кофейных девочек, шутки шутило, жалкая одинокая дохлятина, да и только.

Джек закурил, подавился дымом, выбросил, нашел место на трибунах, пониже и поближе, вокруг никого, если повезет и никто не будет доставать, может, срастит себе победителей. Но — куда деваться от дохлой псины — у таких только ВРЕМЯ и есть, а делать нечего — ни знаний, ни расписания (к которому приложили формуляр на упряжки); им остается только стены отирать, пялить глаза да вынюхивать, приходят сильно заранее, безжизненные, бессмысленные, и стоят.

кофе был ничего, горячий, прозрачный чистый холодный воздух, даже тумана нет. у Джека похорошело на душе, он вытащил ручку и принялся размечать первый заезд, может, еще и выкарабкается.

гондон штопаный полдня отнял, да еще кушетка эта, прямо голгофу устроил, туговато придется теперь, еще как туговато — до первого столба у него всего час, чтобы расписать всю карточку, а между заездами не выйдет — толпы слишком много, кроме того, на табло надо следить, кто у финиша.

почиркал в первом заезде, пока нормально.

и тут услышал, дохлую псину, пока спускался к своему месту, Джек заметил, как этот тип пялится на парковку, а теперь, видать, устал играть в гляделки с машинами, теперь он шел к Джеку, шаг за шагом, немолодой мужик в пальто, ни глаз, ни излучения, дохлятина, дохлая псина в пальто.

дохлая псина медленно подбиралась к нему, человек к человеку, да. братство, да. Джек его слышал, сойдет на ступеньку — и встанет, потом шаг на следующую.

Джек развернулся и посмотрел на эту сволочь, перед ним стояла мертвая псина в пальто, на сто ярдов вокруг никого, так нет же, надо прийти Джека обнюхать.

Джек сунул ручку в карман, тогда пес шагнул совсем близко и через плечо заглянул в расписание. Джек выругался, свернул бумажки, встал и пересел ярдов на 30 левее, у следующего прохода.

там развернул и начал сызнова, а по ходу думал о толпе на бегах — огромное и глупое животное, вот она что, алчное, одинокое, злобное, неучтивое, скучное, агрессивное, эгоистичное и зависшее, к несчастью, миру досаждают миллиарды людей, которым нечего делать со временем — только убивать его и вас вместе с ним.

он почти закончил первый заезд, порисовал в формуляре и тут опять услышал, медленные шаги вниз по ступенькам к нему, он обернулся, невероятно, все та же псина!