Новая жизнь. Божественная комедия - Данте Алигьери

Сочинив этот сонет, пораздумал я о том друге, кому намеревался отдать его, словно бы он был сочинен именно для него, и увидел, что бедной кажется мне услуга и ничтожной для человека, столь близкого Преславной. И потому, прежде чем отдать ему этот написанный выше сонет, я сочинил две строфы канцоны: одну действительно для него, другую же — для себя, хотя написанными для одного лица покажутся и первая и вторая тому, кто не смотрит тонко. Но кто в тонкости рассмотрит их, тот ясно увидит, что говорят разные лица, а именно: один не именует ее своей Донной, другой же именует так, как это с очевидностью явствует. Эту канцону и этот вышенаписанный сонет я отдал ему, говоря, что сочинил их для него одного. Канцона начинается так: «Не раз, увы, когда я вспоминаю…», и в ней две части: в одной, то есть в первой строфе, печалуется дорогой мне друг, близкий ей; во второй — печалуюсь я сам, то есть в другой строфе, которая начинается: «В единый глас сливает все стенанья…». И таким образом, явствует, что в этой канцоне печалуются два лица, одно из которых печалуется как брат, другое — как служитель.

Не раз, увы, когда я вспоминаю,Что ввек уж не видатьМне больше той, по ком душа томится, —Такую скорбь я в сердце ощущаю,Так горько ум стеснится,Что говорю: «Душа! еще ли ждать? —Страдания, что ты должна приятьВ юдоли сей, тебе неблагосклонной,Столь тягостны, что в страхе я живу…»И вот я смерть зову;В ней, сладостной, мой отдых заслуженный,И я молю: «Приди», — и страсть кипит,И зависть к мертвым в сердце говорит.

В единый глас сливает все стенаньяМоей печали звук,И кличет Смерть и ищет неуклонно.К ней, к ней одной летят мои желаньяСо дня, когда мадоннаБыла взята из этой жизни вдруг.Затем, что, кинувши земной наш круг,Ее черты столь дивно озарилисьВеликою, нездешней красотой,Разлившей в небе свойЛюбовный свет, — что ангелы склонилисьВсе перед ней, и ум высокий ихДивится благородству сил таких.

XXXIV

В тот день, когда свершился год с той поры, как Донна стала гражданкой вечной жизни, сидел я в одном месте, где, вспоминая о ней, рисовал я ангела на неких листах; и в то время как я рисовал его, поднял я глаза и увидел возле себя людей из числа тех, кому надлежит воздавать почтение. Они же смотрели на то, что я делаю, и, как потом было сказано мне, они стояли уже некоторое время, я же не замечал этого. Когда я увидал их, я встал и, поклонившись, сказал: «Некто был только что со мной, поэтому я и задумался». И вот после их ухода вернулся я к своей работе, то есть к рисованию обликов ангела, и, когда я совершил это, пришла мне мысль сказать слова, как бы в память годовщины, и написать тем, которые пришли ко мне. И тогда сочинил я следующий сонет, который начинается: «Она предстала памяти моей…» — и в котором два начала;[103] поэтому я подразделяю его согласно с одним и согласно с другим.[104] Я говорю, что согласно с первым — в этом сонете три части: в первой — говорю, что Донна пребывала уже в моей памяти; во второй — говорю о том, что сделала в силу этого со мной Любовь; в третьей — говорю о действиях Любви. Вторая начинается так: «Заслышав зов…»; третья так: «Они неслись…». Эта часть делится на две: в первой я говорю, что все мои вздохи исходили, беседуя друг с другом; в другой — говорю, как иные из них говорили некие слова, отличные от других; вторая часть начинается так: «И у кого всех горестней…». Таким же образом делится он согласно со вторым началом, с той лишь разницей, что в одной первой части я говорю о том, когда Донна пришла мне так на память, в другой же об этом не говорю.

ПЕРВОЕ НАЧАЛООна предстала памяти моей,Благая Донна, призванная нынеГосподней волей к вечной благостынеНа небеса, где Приснодева с ней.

ВТОРОЕ НАЧАЛООна предстала памяти моей,Та Донна, по которой плачет нынеЛюбовь, — в тот миг, когда во благостынеСмотрели вы на лик, что дал я ей.

Заслышав зов среди дремы своей,Любовь в сердечной ожила пустыне,Промолвив вздохам: «Поспешим к святыне!»И, возрыдав, те понеслись быстрей.

Они неслись и жаловались вслухСловами, исторгавшими не разТок слез из глаз, что скорбию объяты.

И у кого всех горестней был глас,Те шли, твердя: «О благородный дух,Сегодня год, как в небо поднялся ты!»

Спустя некоторое время, когда находился я в некоем месте, где вспоминал о былом времени, я пребывал в большой задумчивости и в столь горестных размышлениях, что они издалека придавали мне вид ужасной горести. И вот, заметив, сколь я угнетен, поднял я глаза, чтобы поглядеть, не видят ли меня другие; и тогда увидел одну благородную донну,[105] молодую и весьма прекрасную, которая из окна глядела на меня, как это заметно было, столь жалостливо, что казалось, вся скорбь была собрана в ней. И вот вследствие того, что несчастные, когда видят в других сострадание к себе, еще более влекутся к слезам, словно испытывая к самим себе жалость, — я почувствовал тогда, что в моих глазах возникает желание плакать, и поэтому, боясь обнаружить злосчастную жизнь мою, я удалился от взоров этой благородной; и потом я сказал себе: «Не может быть, чтобы с этой сострадательной донной не было благороднейшей Любви». И поэтому решил я сочинить сонет, в котором обратился бы к ней и заключил все то, что рассказано в этом повествовании. И так как это повествование сделало его вполне ясным, то я и не подразделяю его. Сонет начинается «Видали очи…».

Видали очи, сколько состраданьяЯвили вы в лице своем в тот миг,Когда увидели мой горький ликИ скорбию рожденные деянья.

И понял я, что ваши воздыханьяО том, что мрак судьбу мою постиг;И трепет, вставший в сердце, был велик,Да не предам всей тяжести терзанья.

И я сокрылся прочь от вас, почуя,Как на сердце рыданий всходит новь,Исторгнутая взоров ваших силой;

И молвил я душе моей унылой:Конечно, с этой донной — та Любовь,Из-за которой в горе жизнь влачу я.

Случилось потом, что, где бы ни видела меня эта донна, ее лицо становилось страждущим и цвет его бледным, словно от любви; почему много раз она напоминала мне мою благороднейшую Донну, которая всегда казалась столь же бледной. И действительно, много раз, будучи не в силах ни плакать, ни излить своей печали, я шел, чтобы увидеть сострадательную эту донну, которая, казалось, своим видом удаляла слезы от моих глаз. И поэтому появилось у меня желание сказать еще слова, обращаясь к ней, и я сочинил следующий сонет, который начинается: «Ни цвет любви…»; он ясен и без разделов, вследствие предшествующего изложения.

Ни цвет любви, ни знаки состраданьяНа лике донны никогда с такойНе отражались дивной полнотой,Завидя очи, полные рыданья, —

Как на лице у вас, когда признаньяНе удержал язык печальный мой,И мнилось мне со страхом и тоской,Что сердце разорвется от терзанья.

Измученных, полупотухших глазУже не властен я отвлечь от вас,Затем что скорбь излить они желают;

Вы дали им частицу сил своих,И жажда слез испепеляет их,Но плакать перед вами не дерзают.

XXXVII

Вид этой донны довел меня до того, что мои глаза стали слишком радоваться при виде ее; я не раз мучился этим в сердце моем и почитал себя весьма подлым. И много раз хулил я суету моих глаз и говорил им в мысли своей: «Некогда понуждали вы плакать тех, кто видел горестное состояние ваше; ныне же кажется, что вы хотите забыть об этом ради той донны, что смотрит на вас; но смотрит она на вас лишь потому, что печалит ее преславная Донна, о которой обычно плакали вы; но что можете, то делайте, ибо весьма часто стану я напоминать вам о ней, проклятые глаза: ведь никогда — разве лишь по смерти — не должны были бы прекратиться слезы ваши!» И когда я так говорил про себя глазам моим, объяли меня вздохи, весьма долгие и боязливые. И для того чтобы эта битва, которая была у меня с самим собой, стала ведома не одному лишь несчастному, который испытал ее, я решил сочинить сонет и заключить в нем утаенное это состояние. И вот сочинил я следующий сонет, который начинается: «Потоки слез…»; в нем две части: в первой — обращаюсь к моим глазам так, как если бы обращалось сердце мое во мне самом; во второй — устраняю некоторое сомнение, обнаруживая, кто так говорит; начинается же эта часть так: «Так говорит…». Легко можно было бы получить и больше разделов, но они излишни, ибо сонет ясен благодаря предшествующему изложению. И вот этот сонет, который и начинается: