Михаил Горбачёв. Жизнь до Кремля. - Николай Зенькович

В. Казначеев:

— Страсть к театрализованным эффектам органично соединялась в Горбачёве с постоянным желанием подчеркнуть свою значимость, первенство во всех областях. Последнее качество в нём было болезненно развито ещё в детстве. С годами комплекс первенства не был изжит, а наоборот, принял болезненные формы.

Н. Поротов:

— Уместно будет сказать о такой детали, определённо характеризующей М.С. Горбачёва ещё в школьные годы, когда он комсомольцами средней школы был избран делегатом на районную конференцию ВЛКСМ. В заполненной анкете он указал, что выходец из крестьян-бедняков, хотя род его, как свидетельствуют документы, происходил из крестьян-середняков. Может быть, ныне это не так важно, но в то время имело значение. По всей вероятности, М.С. Горбачёву очень нужно было причислить свой род к обездоленным. Он готовился вступить кандидатом в члены партии, каковым он и стал в 1950 году, перед поступлением на учёбу в университет.

Сага о комбайне

В. Болдин:

— В послевоенные годы, помогая отцу на комбайне, Михаил смог завоевать признание не только среди сверстников. В свои 16 лет он получил правительственную награду — орден Трудового Красного Знамени — как помощник комбайнёра. В трудные военные годы, ещё до возвращения отца из армии, на нём лежала посильная забота и о хлебе насущном, так что трудовая закалка была довольно солидная и проверялась возможностью выжить в пору голода, разрухи и разорения.

М. Горбачёв:

«С 1946 года каждое лето стал работать с отцом на комбайне. В Привольном, где школа была километрах в двух от нашей хаты, после окончания занятий я забегал к деду Пантелею, который жил в центре села, надевал рабочую робу и бегом в МТС — помогать отцу чинить комбайн. Вечером с работы домой шли вместе.

А потом уборка хлебов. С конца июня и до конца августа работать приходилось вдали от дома. Даже когда из-за дождей уборка приостанавливалась, мы оставались в поле, приводя в порядок технику и выжидая погожих часов. Много было с отцом разговоров в такие дни «простоя». Обо всём — о делах, о жизни. Отношения у нас сложились не просто отца и сына, но и людей, занятых общим делом, одной работой. Отец с уважением относился ко мне, мы стали настоящими друзьями.

Отец отлично знал комбайн и меня обучил. Я мог спустя год-два отрегулировать любой механизм. Предмет особой гордости — на слух мог сразу определить неладное в работе комбайна. Не меньше гордился тем, что на ходу мог взобраться на комбайн с любой стороны, даже там, где скрежетали режущие аппараты и вращалось мотовило.

Сказать, что работа на комбайне была трудной, — значит не сказать ничего. Это был тяжкий труд: по 20 часов в сутки до полного изнеможения. На сон лишь 3–4 часа. Ну а если погода сухая и хлеб молотится, то тут уж лови момент — работали без перерыва, на ходу подменяя друг друга у штурвала. Воды попить было некогда. Жарища — настоящий ад, пыль, несмолкаемый грохот железа… Со стороны посмотришь на нас — одни глаза и зубы. Всё остальное — сплошная корка запекшейся пыли, смешанной с мазутом. Были случаи, когда после 15–20 часов работы я не выдерживал и просто засыпал у штурвала. Первые годы частенько носом шла кровь — реакция организма подростка. В пятнадцать — шестнадцать лет обычно набирают вес и силу. Силу я набирал, но за время уборки каждый раз терял не менее пяти килограммов веса.

Даже в поле во время уборки еду привозили нам скудную. Зато уж если за сутки 30 гектаров обмолотил, тут тебе, по установленным правилам, полагалась «посылка». Специально для тебя что-то готовили — вареники с маслом, мясо варёное или, ещё лучше, давали банку мёда и обязательно две поллитровки водки. Хотя водка меня не интересовала, был такой обед вкуснее всего на свете. Не «посылка», а дар Божий… Праздник!»

Далее из его рассказа следовало, что в 1948 году собрали на круг по 22 центнера с гектара. В те времена — особенно после неурожайных лет — результат небывалый. А тогда с 1947 года действовал Указ Президиума Верховного Совета СССР: намолотил на комбайне 10 тысяч центнеров зерна — получай звание Героя Социалистического Труда, 8 тысяч — орден Ленина. Он намолотил с отцом 8 тысяч 888 центнеров. Отец получил орден Ленина, он — орден Трудового Красного Знамени. Было ему тогда семнадцать лет.

М. Горбачёв:

«Сообщение о награде пришло осенью. Собрались все классы на митинг. Такое было впервые в моей жизни — я был очень смущён, но, конечно, рад. Тогда мне пришлось произнести свою первую митинговую речь».

Ю. Карагодина (Чернышева), запись 1991 года:

— Михаил за работу с отцом на комбайне орден получил. Теперь говорят: это потому, что Суслов, тогдашний секретарь крайкома, лично знал его отца. Но я видела Мишино лицо, совершенно обожжённое солнцем. Его руки — все в пузырях кровавых мозолей… Вот такая была у нас жизнь. А остальное осталось несущественным — все эти идеологические ритуалы. Вот смотрите, это вырезка из газеты «Путь Ленина» — нашей районки. «Учащиеся школы и педагогический коллектив горячо поздравили М. Горбачёва с высокой наградой. С ответным словом выступил Михаил Горбачёв. Он заявил: «Всё наше счастье, наше будущее заключается в труде — в этом важнейшем факторе, движущем социалистическое общество вперёд. Я от души благодарю большевистскую партию, ленинско-сталинский комсомол, учителей за то, что они воспитали во мне любовь к социалистическому труду, к стойкости и выносливости…» Вполне возможно, что он именно так же говорил на том митинге, где его награждали. Мы не знали другого стиля общественной жизни, и это казалось нам естественным.

Однако есть и другие свидетельства. Вот мнение В. Казначеева:

— Он хитро завоевал эту награду. Во время каникул многие из нас трудились штурвальными. Но Михаила взял к себе штурвальным отец. Тогда на уборке урожая учитывались не тонны зерна, а количество скошенных гектаров. Они включали третью скорость и, не считаясь с потерями, резко увеличивали количество скошенных гектаров. Вот и вышло так, что при оценке работы Горбачёвы оказались в соревновании первыми, за что им и вручили ордена. Важно иметь в виду, что орден облегчил ему поступление в МГУ.

Первая любовь

Из интервью с Юлией Карагодиной (Чернышевой) («Собеседник», 1991 г., № 21):

— Юлия Никифоровна, и что же было потом, почему вы всё-таки расстались?

— После десятого класса я уехала в Москву, поступила в педагогический. Но негде было жить, и общежития не давали. Я вернулась обратно. Михаил тогда говорил: «Как же ты не могла постоять за себя, за свою цель! Надо было на пороге у ректора лечь и не уходить, пока не даст общежитие…» Вот он бы так наверняка смог. А я нет… Я устроилась работать учительницей начальных классов в одном селе, далеко от Красногвардейского. Михаил ко мне приезжал, но как-то у нас не заладилось — и не вместе, и не врозь. Мы вообще-то никогда не говорили о любви и не строили планов на будущее, но… Всё-таки, я думаю, мы не очень подходили друг другу. Он уважал людей волевых и настойчивых… Вот ведь не случайно — читала где-то — он Раису Максимовну в шутку называет «мой генерал»… А я тогда не принимала его максимализм.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});