Дорога издалека (книга вторая) - Мамедназар Хидыров

Ишан разъярился, да и гордость кружит голову. Забыл он, видно, стыд и честь, не стал тягаться с противником, как требуют законы борьбы. Воровским приемом подбил ему ногу, повалил навзничь, коленом ему в грудь уперся. Голову поднял, оглядел зрителей. Ну что, дескать, люди, снова моя взяла? Нет, закричали ему со всех сторон. Бесчестный прием употребил, недозволенный! Тут и хаким вмешался… Аксакалы порешили не считать Ишан-пальвана победителем. Тогда и наши от него отшатнулись, прогнали от себя прочь. Пропал человек, вконец пропал! Живет подаянием, поденщиной и, говорят, умом тронулся. Вот она, заносчивость, к чему приводит!

— Заносчивым этот человек сделался давно, — припомнил в свою очередь Молла-Алтыкул. — Еще при эмире, в Халаче, на одном тое Ишан на спор живого верблюда взвалил себе на спину и с ним прошел десяток шагов. Да еще и похвалялся: дескать, садись, кто пожелает, верхом на этого верблюда — унесу, мне все нипочем!

— Сила — половина авторитета, — заметил хозяин, и гость поспешил с ним согласиться:

— Верно говоришь, Клыч-Мерген. Но не более. А может, еще и меньше… Яр-пальван из Бешира, слышал про такого борца былых времен, прославленного во всем Лебабе и Кизылкумах? Нет? Ну, слушай. Как-то не позвали его на той, но он сам пришел. Не в своей обычной одежде, папаху на глаза надвинул, так что люди его и не признали. Выступает борец, троих или четверых уложил. Снова вызывает на круг. Вышел Яр, вроде никому не известный. Схватились. Яр-пальван чувствует: противник силен. Можно б и одолеть, если силы не пожалеешь. Но решил он проверить, сколь велика его слава. И дал себя уложить на обе лопатки. Ну, конечно, победителю и хвала, и приз… А Яр-пальван отошел в сторонку, оделся, как обычно, лицо открыл. Только явился перед людьми, со всех сторон крики: «Хов, Яр-пальван! Тебя только и ждем!» Уговорили выйти на круг, схватиться с борцом, которого здесь никто одолеть не может. Это, кричат ему, не чета тем, которых ты валил с первого присеста, это прославленный Яр-пальван… Что и говорить, одолел он противника даже без особого труда. А потом и молвит всем: это, дескать, слава моя победу мне добыла. Только что, говорит, меня этот же самый борец одолел, оттого что не ведал моей славы.

— Сила дает славу, слава — силу, — подытожил Клыч-Мерген. — Случается так, но случается и совсем по-другому. А вот Торе-пальван из Бешира. Мог поднять такой груз, какой только верблюду под силу. И что же? В голодный год, когда белого царя скинули, умер с голоду наш Торе-пальван! Куска хлеба не нашлось ему, чтобы продержаться до урожая…

— Ох-хо! — горестно покивал головой Молла-Алтыкул. — Как говорится, не конь вывезет — счастье вывезет. Вот, послушай, пришла мне на память притча о прославленном Бехраме, шахе Ирана в древние времена…

— Хорошо бы послушать! — Клыч-Мерген даже причмокнул языком от предвкушаемого удовольствия.

— Ведомо, — начал с важностью в голосе Молла-Алтыкул, — что шах Бахрам-Гур много дней своей жизни посвятил охоте на диких зверей. Но как-то раз одна из служанок возьми да и скажи про него невзначай: удачлив, мол, шах на охоте не оттого, что ловок да смел, а лишь потому, что привык… Разгневался шах Бехрам, повелел: казнить дерзкую! Исполнить повеление должен был, по обычаю, сердар — предводитель шахского войска. Повел он приговоренную на главный майдан столицы. А красавица ему: не убивай, дескать, меня, а лучше возьми себе в жены. И не страшись, говорит, шахского гнева: я докажу ему, что правду сказала, и он меня простит. Расплакалась, горемычная. Сердар не выносил женских слез, махнул рукой: ладно, мол… А шаху доложил, что повеление исполнено. И девушку-служанку сделал своею супругой. Много ли, мало времени прожили, просит она его: «Прикажи построить дворец, да чтобы на крышу вела лестница покруче, и у нее ступенек поменьше числом». Хорошо. Сердар приказал воздвигнуть дворец, и удался он — загляденье, никто не видывал подобного… Молодая супруга сердара велела привести ей теленка, только что родившегося, и давай его водить по лестнице вверх-вниз, вверх-вниз, трижды на день. Четыре года миновало, теленок сделался могучим быком. Как-то сердар по обыкновению охотился вместе с Бехрам-шахом, на обратном пути пригласил его к себе. Повел сердар своего повелителя показывать дворец, тот удивляется, нахвалиться не может… Только, говорит, наверх лестница ведет больно крутая, у меня с непривычки аж дух захватило, пока взобрались, да и спускаться нелегко… «О, мой шах, — возражает ему сердар. — Дозволь сказать, не каждому лестница эта кажется крутой. Вот, есть у меня невольница… Мы с тобой налегке едва взобрались, а она — видишь бык на привязи? С этим быком взберется наверх, спустится — и хоть бы что». — «Покажи», — велит шах. Вышла молодая супруга сердара, быка отвязала — и давай с ним вместе по лестнице снизу вверх, сверху вниз… Изумился прославленный справедливостью и мудростью шах Бехрам-Гур. Объясни, говорит женщине, как тебе это удается. «О мой повелитель, — с учтивостью произносит она. — Если простишь мне давнюю провинность, открою, в чем секрет». — «Все прощу, — воскликнул шах, охваченный любопытством, — в чем бы ты ни была повинна!» — «Люди говорят: не отвагой, дескать, да усердием, а только привычкой… Вот и я смолоду бычка приучала ходить по лестнице, так и выучила». «Только привычкой», — вспомнилось шаху. Значит, подумал он, напрасно я осудил на смерть невольницу четыре года назад. Обернулся к сердару, спросил, помнит ли тот. «О справедливый шах! — взмолился сердар. — Та девушка, что ты на смерть обрек, — вот она, перед тобой…»

— Видишь, Клыч-Мерген, — назидательно произнес в завершение Молла-Алтыкул, — каждому необходимо постоянно совершенствовать свое умение, кто в чем искусен. Да и не только это требуется в жизни. Бывает, всем человек наделен, даже и везет ему. Глядишь, ума не достает… — он налил себе в пиалу чаю. — Вот еще давняя история, как один бедняк свое счастье ходил искать.

— Расскажите, Молла-Алтыкул!

— Вот, значит, не было человеку счастья, он и решил пойти поискать. Собрался, идет. Много ли, мало прошел, видит: на дороге лежит змея. Куда, спрашивает, путь держишь, добрый человек? Свое счастье, говорит, ищу. «А у меня, — змея ему, — голова болит нетерпимо. Как счастье отыщешь, спроси, чем помочь моему недугу». Пообещал он и дальше отправился. Много ли, мало прошел — на широком поле стоят одно против другого два войска. Те, что ближе, остановили нашего странника: куда, мол, идешь? Счастье свое искать. «Как найдешь, — говорят, — спроси, отчего нам нет удачи в бою? То и дело враги нас одолевают». Пообещал он — и дальше своею дорогой. На пашне видит дайханина с сохой. «Куда, — спрашивает он, — идешь, добрый человек?» — «Счастье свое искать». — «Вот, — говорит опять дайханин, — беда у меня: земля в той стороне поля не родит. Найдешь счастье, спроси, отчего это». Пообещал странник, дальше направился. И наконец дошел: само Счастье — Вершитель Судеб всего живого — восседает на золотом троне посреди райского сада… Кинулся он в ноги повелителю, сперва изложил просьбы змеи, воинов неудачливого войска, дайханина, а потом уж и свою. «Для змеи снадобье такое, — в том же порядке отвечает ему Вершитель Судеб. — Пусть укусит за макушку человека, глупее которого нет на свете, тотчас от недуга исцелится. Войско не знает побед оттого, что царем у них женщина, пусть заменят мужчиной — не будут знать поражений. У дайханина в той стороне поля, где земля не родит, золото закопано, пусть откопает — обильные урожаи станет снимать. Ну, а ты отправляйся назад. Счастье свое непременно встретишь, только уж держи крепко, не упускай!»

Пустился наш странник в обратный путь. Сперва дайханина встретил, передал слова Счастья — Вершителя Судеб всего живого. Откопал дайханин золотой клад, на радостях предлагает: «Возьми половину!» Отказался странник — ведь счастье ждет его впереди. Встречает воинов неудачливого войска, говорит: «Знаю причину ваших неудач, ведите к царю, там скажу». Привели: верно, царствует у них женщина. Поведал он ей слова Вершителя Судеб, она ему: «Так возьми меня замуж за себя, станешь царем, наше войско будет непобедимым!» Отказался странник, думает: счастье, дескать, встречу в свой черед. Приходит к змее и ей передал, что узнал. «Ну, — говорит змея, — подставляй макушку. Вот мое исцеление! Где ж я еще встречу дурака такого же, как ты?»

— Ха-ха-ха! — закатился смехом Клыч-Мерген. А гость с довольной улыбкой потянулся к чайнику. Затем, отхлебнув из пиалы, проговорил:

— Вот сколько необходимо человеку различных качеств. Тут и сила, и авторитет, и сноровка, и удача. Но ум — всех важное. Без него все остальное, случается, человеку не на пользу.

Еще три дня провел Молла-Алтыкул в ставке Клыч-Мергена и они договорились обо всем. Мулла со своим слугой двинулись обратно — на север.

Погода в Каракумах установилась морозная, безветренная. Густым пушистым инеем осыпало топкие стебли приземистого черкеза, мертвенно-зеленые веточки кряжистого саксаула. За ночь столько инею намерзало — будто выпадал обильный снег, под тяжестью которого растения клонились к земле, тоже поседевшей. А среди дня чуть пригреет солнышко — вмиг растает пушистая бахрома, капелью прольется на потемневший песок. Ветки и стебли, освободившись от груза, тихонько заколышутся от шаловливого ветерка. И к вечеру неприглядными кажутся корявые голые ветки саксаула на фоне бледно-голубого зимнего неба.