Ясень и яблоня, кн. 2: Чёрный камень Эрхины - Елизавета Дворецкая

Сэла слушала, и сердце ее трепетало, словно ее саму уговаривает навек остаться здесь этот чудный, звучный, мудрый и ласковый голос. Хотелось поддаться его неземному обаянию, но какой-то тайный страж в душе предупреждал: нет, не к тому вела ее Богиня. Богиня не отказала Повелителю Тьмы в своей любви, когда поняла, что и смерть есть неотделимая часть Круга Возрождений, в знак чего Повелитель подарил ей золотое ожерелье-кольцо. Но, следуя Кругу, путь ее снова повернулся вверх, к возрождению и свету.

«Вот узнала я боль, боль любви, Господин!»И поднял Госпожу Повелитель Теней.«Так достигнешь ты знанья и радость найдешь!Поцелуем моим посвящаю тебя!»

Заключили союз они в Мире Теней,Обменялись дарами во благо любви:Он ей дал ожерелье, таинственный круг,Древним таинствам Чаши учила она.

Есть три чуда: рождение, смерть и любовь,Но любовь – всего выше, всем правит она.Умерев, ты вернешься, родишься опять,Вместе с теми, с кем жил и которых любил.

Возвратившись, ты должен их вновь отыскатьИ опять полюбить, как и прежде любил.Обновиться в рожденье поможет лишь смерть,Но лишь через любовь ты вернешься к своим.

Сказание обещало Сэле именно то, к чему она стремилась, – возвращение в свой мир. Это неизбежно, потому что всякий путь на земле приводит к возвращению к себе. Вот только чтобы к себе вернуться, сперва нужно от себя уйти. На этом пути поджидает неизбежная смерть, но тот, кто не проходил через нее и не возрождался, на самом деле никогда и не жил.

Фрейунн опустила арфу, но Сэла продолжала смотреть: в глубине ночи перед ней сияла Пылающая Дверь, ведущая домой.

Сказание было окончено, двенадцать жриц со светильниками под затихающие звуки свирелей ушли в ворота Аблах-Брега. Народ оживился, все заговорили, в костры полетели новые охапки хвороста: священные костры Праздника Цветов должны гореть всю ночь.

Пламя взметнулось высоко, и тьма отхлынула. Сэла отошла к опушке рощи и прислонилась к стволу, чтобы перевести дух. Она словно бы выплыла из темной воды забвения и снова вспомнила, кто она и что. Ее переполняли восторг и беспокойство, словно она сомневалась, сумеет ли выдержать тяжесть обретенных сокровищ.

В нескольких шагах у дерева тоже кто-то стоял. Сэла сперва не обратила внимания, но пламя ближайшего костра вдруг взвилось, на опушку упал широкий огненный отсвет, и она узнала Брана. В зеленой, вышитой золотом праздничной рубахе, в плаще с большой золотой застежкой на плече, с помятым венком из травы и цветов на шее, он стоял, не сводя глаз с Гробницы Бога. Сэлу он не видел. На лице его застыло странное выражение: сосредоточенное, напряженное и отчаянное. У Сэлы упало сердце. Да, ему одному было невесело в эту ночь. Год назад в Гробницу Бога ночью Праздника Цветов вошел его отец. А теперь там черноволосый чужак, бывший раб, убивший его отца и этим самым, по сути, отнявший у самого Брана надежду попасть в священную гробницу.

– Солнечный Олень – бог всех мужчин, – сказала Сэла, и Бран, вздрогнув от неожиданности, обернулся. – Он – во всех вас, и неважно, в чье тело он вошел, чтобы дать новую жизнь земле. Можешь считать, что и ты тоже – там. Сейчас не время вспоминать старые обиды.

В первый миг, увидев ее, Бран переменился в лице, но, пока она говорила, овладел собой и теперь смотрел на нее так, будто не мог решить, вправе ли он отвечать ей.

– Забудь о том, что прошло, – продолжала Сэла. – Твой отец совершил достаточно подвигов. Он был великим вождем, он был Рогатым Богом празднеств, был мужем старой фрии Эрхины. Он всего достиг, ему было больше не к чему стремиться. Жизнь его стала бы пустой и скучной, когда ее наполняла бы одна похвальба прошлыми подвигами. А чтобы идти вперед, прошлое надо сбросить. И вот теперь перед ним все миры открыты заново. Теперь Богиня позволит ему начать все сначала. Это прекрасно. И тем, кто его любил, здесь не о чем жалеть.

Бран медленно повернулся к ней, опираясь плечом о ствол старой березы, словно нуждался в поддержке.

– Тебе легко оправдывать его смерть! – угрюмо сказал он, но неприкрытая обида на его лице выглядела уже лучше прежней ледяной замкнутости. – Он ведь погиб из-за тебя!

– С каждым случается только то, что ему суждено. И ничего больше! А если уткнуться носом в свои обиды, как свинья в корыто, то мира так и не увидишь. У меня тоже есть что вам припомнить. Но я на тебя не держу зла ни за что. Ни за то, что ты меня привез сюда, ни за то, что подарил… ей.

– Можно подумать, я что-то на этом выиграл! – Бран криво усмехнулся, но тут же заговорил быстро и горячо: – Я сам больше всех наказан за это! Если бы я не подарил тебя ей, ты жила бы далеко отсюда, и не было бы этого убийства, и фрия не освободила бы слэтта, и он никогда не попал бы туда! – Бран кивнул на темную громаду Гробницы, вокруг которой горели костры и звучали песни.

– Вот видишь! Ты своими руками привез себе несчастье, когда думал, что обрел благо. Так, может, и то, что ты сейчас считаешь несчастьем, обернется со временем чем-то хорошим? Все случилось так, как должно было случиться. И пока воля богов неясна, не стоит травить себе сердце и пенять на судьбу.

Слушая, Бран подошел к ней вплотную. Его взгляд изменился: теперь это снова стали глаза того человека, который говорил ей о любви, обещал увезти из плена и взять в жены. И сейчас Сэле не хотелось над ним смеяться. Его любовь была так же чиста и истинна, как прохлада весенней ночи вокруг. Корни ее были слишком глубоки, чтобы ее могла подорвать случайность.

Сэла положила руки ему на грудь. Ее слова он воспринял как пророчество, как обещание того блага, к которому он тайно стремился даже тогда, когда не верил в его возможность. Она была в его глазах чудесной возлюбленной из Иного Мира, которая рано или поздно приходит за всяким смертным, у кого есть душа. Она была дочерью заморского конунга из высокой каменной крепости, их окружали опасности, а впереди ждало одно из двух – счастье или смерть. Все сказания кончаются или тем, или другим. Но даже если их ждет гибель, как Дейрдре и Найси,[6] нельзя было жалеть о чем-то при виде этого белого лица, этих блестящих глаз, в которых сияли все сокровища Иного Мира.

«Есть три чуда: рожденье, жизнь и смерть…» – доносилась с поляны перед Гробницей обрядовая песня Праздника Цветов. Вокруг них полной грудью дышала священная ночь Возрождения: дрожали и колебались отблески пламени, изредка выхватывая из тьмы лицо Брана с напряженными, страдающими и молящими глазами. От венка на его груди веяло сладковатым запахом умирающих цветов, прохладный воздух весенней ночи освежал и бодрил, и Сэла вдруг снова почувствовала себя Богиней, которую Круг Возрождений ведет в объятия бывшего врага. Они были из разных миров, оба невольно причиняли друг другу зло, но из-за этого еще драгоценнее казалось благо, которое они могли друг другу подарить. Все пропало, осталась только ночь брака Богини, ночь примирения противоположностей, призыв всему живому сливаться в любви.

Бран обнял ее и стал жадно целовать ее шею, щеку, глаза; Сэла так сильно ощущала стук его сердца, словно оно билось не в груди, а во всем теле, в каждой частичке. От него исходил мощный поток каких-то заклинающих сил, жажда и мольба, словно для него ее любовь была решением жизни и смерти. Бран тоже ощущал в себе свое божество; эта бурлящая сила разорвет его, если не найдет выхода. И Сэла вдруг ощутила неодолимо мощное влечение к силе этого божества: Богиня поглотила ее, растворив в себе и сама растворившись в ней.

Стихия любви, два года назад, на этом же празднике расцвета, пробужденная в ней Торвардом ярлом, снова проснулась, но теперь как нечто знакомое, утвержденное, имеющее право. Они не могли больше выбирать: Богиня повернула Кольцо Возрождений стороной любви, и перед силой Кольца отступило все земное.

Незадолго до рассвета Сэла одна оказалась в чаще леса, в стороне от полян, где еще горели костры и слышались поющие голоса. Она убежала, оставив Брана где-то позади: ей требовалось побыть одной. Правда, думать не хотелось и мысли давались с трудом. Она лежала на разостланном плаще, поверх пышной свежей травы, и несколько желтых цветков касались ее лица. Сэла была в полудреме и только прислушивалась к себе. Ей казалось, что все частички ее тела пришли в движение и каждая из них двинулась своей дорогой, и она, Сэла, рассеялась, растворилась в пространстве, слилась с ночью, небом и землей и никогда уже не станет такой, как прежде. Сама себе она казалась неоглядно-огромной, как небо, и все звезды помещались внутри нее; она была везде и нигде, она была та самая заполненная пустота, которая и есть Вселенная. Эти странные ощущения пугали своей силой, но они же давали огромное блаженство, означая, что Богиня с ней, что она не потеряла даром эту священную ночь, а взяла от нее все, что могла взять, и отдала ей все, что должна была отдать. Кровь Богини еще текла в ее жилах, согревая, оживляя и наполняя смыслом каждую частичку.