Балканские призраки. Пронзительное путешествие сквозь историю - Роберт Каплан

Почему украинцы ведут себя так, а хорваты иначе? Потому что украинцы в 1991 и 1992 гг. не пережили бомбардировку своих городов, а народ не испытал жестокостей неспровоцированной агрессивной войны. Война в Югославии – борьба за существование – отложила хорватский самоанализ истории холокоста. Но это время должно прийти.

Не католическая церковь, а Тито и коммунистический режим сделали Степинаца героем-мучеником для хорватского народа. В 1945 г., несмотря на ранние заявления Степинаца о поддержке усташей и открытое сотрудничество многих католических священников с убийцами в лагерях смерти Ясеноваца, Тито дважды встречался со Степинацем. На этих встречах он пытался принудить архиепископа создать «национальную католическую церковь», независимую от Ватикана, которая, как и православные церкви в Югославии, была бы послушна его коммунистическому режиму. Степинац, мучительно сознающий, что у Тито есть доказательства, связывающие его с усташами, тем не менее не поддался на шантаж. Он не только не согласился порвать с Ватиканом, но и продолжал публично выступать против коммунистов. За этим в 1946 г. последовал арест Степинаца и постановочное судилище над ним как «военным преступником».

Насильственное обращение православных верующих в католичество в Боснии вызвало жажду крови среди сербов, но одновременно дало правительству повод уничтожить архиепископа. Не писал ли архиепископ о своем желании вернуть сербских еретиков в лоно истинной веры? Не католические ли священники (как минимум номинально под руководством Степинаца) с энтузиазмом совершали этот обряд над сербами за минуты до того, как они подвергались массовому уничтожению?

На самом деле у Степинаца не было абсолютно никаких способов образумить духовенство в Боснии, где и совершалось большинство злодеяний. Если посмотреть на карту, Босния расположена рядом с Хорватией, и при взгляде издалека, особенно в те десятилетия, когда Югославия была единым государством, эти два региона для чужеземца могут показаться неразличимыми. Но Босния всегда на световые годы отставала от Хорватии. Хорватия – урбанистическое, этнически однородное общество, живущее на равнинах, в то время как Босния – мешанина этнически разнородных деревень в горах. Босния – сельская, изолированная, и до такой степени полна подозрений и ненависти, что образованным хорватам в Загребе это просто трудно представить. Босния – это усиление и осложнение сербско-хорватских разногласий. Так же как хорваты более остро ощущают свой западный католицизм, чем, скажем, австрийцы или итальянцы, именно из-за своей непростой близости к восточному православному и мусульманскому мирам, так и хорваты в Боснии – поскольку живут в одних горах с православными сербами и мусульманами – чувствуют свою хорватскость гораздо острее, чем хорваты на хорватской земле, которые пользуются психологической роскошью существования только с этническими соотечественниками в качестве непосредственных соседей. То же самое, разумеется, справедливо по отношению к сербам в Боснии. Усложняет ситуацию в Боснии существование большого мусульманского сообщества. Это славяне, сербы и хорваты, которые были обращены в мусульманскую веру при турецких оккупантах еще в позднее Средневековье, и их религиозная принадлежность постепенно стала синонимом этнической идентичности. В Боснии только один развитый урбанистический центр – Сараево, где хорваты, сербы, мусульмане и евреи традиционно жили в относительной гармонии. Но окрестные деревни полны дикой ненависти, подогреваемой бедностью и алкоголизмом. Тот факт, что наиболее ужасающие злодеяния – как во время Второй мировой войны, так и в 1990-х гг., – происходили в Боснии, не случаен. В конце 1991 г., когда в Хорватии вовсю бушевали страсти, Босния оставалась странно спокойной. Но ни у хорватов, ни у сербов не было иллюзий по поводу той трагедии, которая еще впереди. Тогда появилась такая шутка: «Почему в Боснии не ведется борьба? Потому что Босния вышла прямо в финал».

Как только Степинац наверняка понял, что обращение в Боснии происходит не добровольно, он выпустил секретный циркуляр, разрешающий ускоренное обращение в католичество иудеев и православных сербов, если это может помочь «спасти их жизни… Роль и задача христианства в первую очередь спасать людей. Когда пройдут эти печальные и суровые времена», те, кто перешел в другую веру вопреки своему убеждению, «могут вернуться к своей [вере], когда опасность минует».

Но прокуроров Тито не интересовали подобные мелочи. Тито был совершенно искренен, когда в выступлении 26 сентября 1946 г. заявил: «Мы арестовали Степинаца и арестуем всех, кто выступает против существующего порядка, нравится им это или нет». Милован Джилас, в то время входивший в ближайший круг соратников Тито, впоследствии написал, что Степинаца «наверняка бы не привлекли к суду за его поведение во время войны и его сотрудничество с лидером хорватских фашистов Анте Павеличем, если бы он не продолжал выступать против коммунистического режима».

Степинац был признан виновным по всем пунктам. Он провел пять лет в одиночном заключении, после чего был выслан в свою родную деревню Красич.

После суда на протяжении ряда лет были арестованы сотни католических священнослужителей; некоторые подвергались пыткам и были убиты. В 1950 г. журналист С. Л. Сульцбергер взял интервью у Степинаца, который сидел в тюрьме Лепоглава, в сотне километров от Загреба. Архиепископ оставался непреклонен: «Я готов пострадать за католическую церковь». Через два года, признав, что коммунисты препятствуют Степинацу осуществлять свое служение церкви, папа Пий XII сделал его кардиналом. С тех пор Ватикан не подал ни единого знака, что готов видеть Степинаца в какой-то иной роли, нежели как героического борца против коммунизма.

Но ожиданий здесь много.

Когда схлынули воды коммунистического потопа и земля снова стала узнаваемой, многое из того, что было возможно понять и легко простить в 1980-х гг., в последнее десятилетие послевоенной эпохи перестало быть таковым. Только на фоне мрачного индустриального феодализма Тито и стальной хватки его тайной полиции наследие габсбургской Австро-Венгрии и Римско-католической церкви и, далее, папы Иоанна Павла II выглядит столь невинным. На самом деле хорватский национализм, который ставит хорватов в культурном отношении гораздо выше сербов, та самая националистическая традиция, которая вдохновляла желание Степинаца обратить всех сербов в католицизм, не могли возникнуть без активного подстрекательства габсбургского двора и Ватикана.

Из всех славянских племен, которые расселялись в западной части Балканского полуострова в VI–VII вв., хорваты были первыми, кто избавился (в 924 г.) от византийского правления и создал свое собственное королевство. Первым королем Хорватии стал Томислав, чья статуя украшает главную площадь перед загребским железнодорожным вокзалом. Бронзовая скульптура представляет собой воина на коне, поднявшего руку с крестом.

Я всматривался в памятник. Казалось, конь и всадник слились воедино в одном сгустке мускулов, не просто человек и конь, а оружие, пронизывающее и безжалостное, как хорватские равнины, на которых возросла и пала угроза османов, сменивших в 1453 г. византийцев в Константинополе. В XVI–XVII вв. Хорватия была оккупирована турками. Когда турки ушли с этих равнин, они удалились лишь на прилегающие территории Сербии и Боснии и Герцеговины, где армия султана оставалась еще на протяжении 200 лет[11]. Скульптор, возможно, с умыслом изобразил Томислава в таком виде: для того чтобы западный католический народ выжил на Балканах, на полуострове, где сначала доминировали православные христиане, а потом мусульмане, он должен был ожесточить свою душу так, чтобы не осталось ни одного не защищенного броней уязвимого места.

В 1089 г. Крешимир, последний из королевской линии, восходящей к Томиславу, умер, не оставив наследника, и Хорватия (вместе с Адриатическим побережьем Далмации) оказалась под властью венгерского короля Ладисласа I. Опасаясь Венеции, союзницы ненавистной Византии, Хорватия и Далмация на самом деле с удовольствием перешли под протекторат Венгрии. Они не возражали и против вмешательства Ватикана, который тоже был полезной защитой от Византии. Эта психологическая схема формировалась и далее: в 1278–1282 гг., когда появились альпийские владения Габсбургов, и в 1526–1527 гг., с экспансией Габсбургской империи в Венгрии и Хорватии. Страх перед Востоком, символом которого был Константинополь – византийский или турецкий, толкнул хорватов в руки католических пап, венгерских королей и австро-габсбургских императоров. Короли и императоры использовали хорватов как обычных колониальных подданных и обеспечивали психологическую поддержку хорватской враждебности по отношению к православным сербам вопреки усилиям таких католических теологов, как Штросмайер, объединить эти два этноса.