Солнечный удар - Михаил Широкий

лишить его самообладания, душевного равновесия и хорошего настроения. Которое, впрочем, как он тут же признал, и до этого было не ахти какое превосходное. Да и с душевным равновесием в последние дни не всё было так просто. Всё, буквально всё в его жизни пошло кувырком, вверх тормашками, вкривь и вкось, после того как он увидел её! Увидел – и оцепенел. Увидел – и не смог забыть. Увидел – и поселил её в своей памяти, своём воображении, своём сердце, из которого – он чувствовал, он знал это – её уже нельзя было изгнать никакими силами. Да и не нужно было. Он уже не мог представить себе своей жизни без неё, она была необходима ему, как воздух, ему казалось порой, что он задыхается без неё. Во что бы то ни стало нужно было отыскать её, познакомиться с ней, быть с ней рядом, смотреть в её глаза, слышать её голос. Потому что в противном случае он даже боялся предположить, чем бы это для него закончилось…

Из этих несколько восторженных, разгорячённых, как и всё вокруг, раздумий его вывел женский голос, уже давно раздававшийся у него над ухом и настойчиво вторгавшийся в его размышления, нарушая их и без того не слишком плавное течение. Голос быстрый, резковатый, с хрипотцой, сыпавший слова как горох, порой не договаривая их до конца и то и дело прерываясь шумными вздохами, ругательствами и сухим, дробным хохотком.

Андрей с явным неудовольствием повернул голову в сторону говорившей и увидел зрелую парочку, очевидно, мужа и жену, сидевших за соседним столиком. Причём муж – аморфный, видимо поддатый, клевавший носом мужичок невидной, невыразительной внешности, с худым, изрезанным преждевременными морщинами лицом и безразличным, немного осовелым взглядом, устремлённым как будто в никуда, – не произносил ни слова и, потягивая пиво, лишь автоматически кивал, слушая – или делая вид, что слушая – свою живую, болтавшую без умолку половину. А та – полная противоположность мужу, вся энергия, напор, неуёмность – активно жестикулировала, раскачивала из стороны в сторону своё плечистое, крепко сбитое туловище, от чего под ней жалобно поскрипывал хрупкий стул на тонких ножках, трясла головой с коротко стриженными, окрашенными в желтовато-соломенный цвет волосами и, вглядываясь в безучастные водянистые глаза партнёра, втолковывала ему что-то, что, по всей видимости, не представляло для него никакого интереса. Однако это нисколько не смущало разговорчивую даму, вероятно уже привыкшую к равнодушию своего благоверного, и она с прежним пылом продолжала свои бесконечные, несколько сбивчивые разглагольствования, по-видимому получая удовлетворение от самого процесса говорения.

– Ф-фу, ну и пекло! – не в первый уже раз воскликнула она, делая протяжный выдох и обмахивая широкой ладонью красное и от жары, и, очевидно, от выпивки, поблёскивавшее от пота лицо. – Невыносимо! Это ж сдохнуть запросто можно. Когда уже дождь пойдёт? Я слышала уже о нескольких сердечных приступах из-за этой жары… Да чего там далеко ходить, вон Светка мне вчера звонила… ну эта, кума моего шурина Вовки, малого она ихнего, Матюшу, весной крестила…

Муж, по непроницаемому, бесстрастному лицу которого можно было заключить, что ему нет никакого дела до Светки, Вовки и тем паче новокрещёного Матюши, и, возможно, он даже понятия не имеет, кто это такие, по привычке мотнул головой и, не издав ни звука, припал губами к своей кружке, которую не выпускал из рук. А жена, вполне довольствуясь этим его, несколько рассеянным вниманием, сделав короткую паузу, затараторила в прежнем темпе:

– Так вот, Светкина тётка… хотя нет, вроде бабка… но может и тётка, точно не скажу… Ну ладно, не в этом суть. В общем, у тётки этой или бабки, ей уже за шестьдесят и с сердцем проблемы, так прихватило его на днях, что «скорая» еле откачала. Ещё б немного, и всё, кранты. На поминках теперь сидели бы, а не в пивнухе… Ну сейчас, как я слышала, вроде оклемалась чуток, отпустило.

Муж, по-прежнему совершенно безучастно выслушав сообщение о какой-то неведомой ему тётке или бабке, вновь машинально тряхнул головой и с гораздо большим интересом заглянул в свою заветную кружку. Но тут его ждало сильное разочарование: она была пуста. На недвижном, ничего не выражавшем лице выпивохи впервые за то время, что он был в поле зрения Андрея, появилось что-то похожее на эмоцию. Глубокие морщины на его лбу, казалось, ещё больше углубились, глаза заволоклись искренней печалью, губы капризно надулись, как у ребёнка, которого лишили любимой сладости. Он тяжко вздохнул и, подперев щёку ладонью, пригорюнился.

Супруга же, как и положено жене даже не заметив разыгравшейся на её глазах маленькой драмы, продолжала свой бесконечный монолог, основным, хотя и невольным, слушателем которого оказался не тот, кому он адресовался, а сидевший по соседству Андрей, от нечего делать внимавший речистой бабёнке.

– И леса горят от этой жарищи, – сообщила она, энергично взмахнув сжатым кулаком, будто грозя кому-то. – Я читала в новостях: въезд в лес запрещён. Типа тушат там как могут, чуть ли не с вертолётов. Но пока что толку мало: потушат в одном месте, загорается в другом. Уже, говорят, к самому городу огонь подступает в некоторых местах… – И, точно ищейка, вскинув голову и несколько раз потянув носом воздух, она чуть скривилась. – Да вот, понюхай сам: дымом пахнет! Нет, ты принюхайся, принюхайся: реально пахнет!

Однако мужа, не на шутку расстроенного отсутствием выпивки, похоже, совершенно не волновали лесные пожары и опасность, вполне возможно, угрожавшая городу. Он, вопреки настойчивым призывам жены, и не подумал нюхать воздух, а чуть отвернулся и с удручённым и обиженным видом обратил взор куда-то в сторону.

Супруга между тем, видимо быстро забыв о пожарах, сделала вдруг круглые глаза, будто вспомнив нечто крайне любопытное, и зачастила с ещё большим жаром:

– А вот что ещё я в новостях прочитала! Вот только что, сегодня утром. Три девчонки у нас на речке утонули. Сразу трое, прикинь! И как это они умудрились, не совсем понятно… И это далеко не единственный случай, уже больше десятка людей утопло с начала лета. Ну и особенно как эта проклятая жара началась, будь она неладна. Народ же ежедневно на пляж валом валит, из воды не вылазит. А какая речка у нас, сам знаешь. Каждый год в ней пачками тонут. Но этим летом, думаю, будет рекорд!

Что думал об этом её безмолвный собеседник и думал ли вообще, было неизвестно, так как он, оставшись без любимого напитка и, видимо, не представляя, что ему теперь делать, смежил багровые дрябловатые веки,