Агенты Коминтерна. Солдаты мировой революции. - Михаил Пантелеев

Неясно, что явилось первопричиной конфликта в группе коминтерновцев: соперничество или же реальные просчеты в работе. Сам Альбрехт утверждал, что расхождения выявились прежде всего относительно принципа взаимоотношений с французами. Если он придерживался метода максимальной интеграции с Комитетом III Интернационала, то В. Деготь и остальные настаивали на организационной самостоятельности лосланцев Коминтерна. В то же время Альбрехт не упустил случая передать в Москву сплетню о финансовой нечистоплотности В. Деготя в период его работы в Одессе[57].

В середине апреля Абрамович покинул Францию, отправившись в Милан. Там он встретился с коминтерновцами Николаем Марковичем Любарским и Даниилом Семеновичем Риделем, занимавшимися налаживанием связей с итальянскими крайне левыми элементами. «В Италии я видел революционные массы и оппортунистических вождей, — писал в отчете А. Абрамович. — Массы хотят действовать и освобождаться, но партия (т. е. Итальянская социалистическая партия. — М. П.) держит их крепко в руках и ни за что не желает двигаться. Так, например, за неделю до 1-го (первого) мая в Турине разгорелась генеральная забастовка, партия приняла отрицательное отношение по отношению к ней, и ни слова не сказала в своей печати. Парламент ничего не дал массам. Они всем разочарованы»[58].

Из Италии А. Е. Абрамович поехал в Вену, потом в Чехословакию, а затем через Берлин, где он посетил Западноевропейский секретариат, выехал в Россию. 30 июня 1920 года он был на приеме у В. И. Ленина, а через две недели перебрался в Петроград, чтобы в качестве делегата от французского Комитета III Интернационала принять участие с совещательным голосом в работе II Конгресса Коминтерна.

8 августа 1920 года Малое бюро ИККИ назначило А. Е. Абрамовича наряду с Н. М. Любарским и Антоном Михайловичем Геллером представителями ИККИ в романских странах: Франции, Бельгии, Люксембурге, Италии, Испании и Португалии[59].

Произошло это несмотря на энергичное противодействие И. П. Степанова, также находившегося в тот момент в России. В специальном заявлении, сделанном Исполкому Коминтерна 30 июля, И.П. Степанов писал: «…Чтобы избежать печальные последствия странных недоразумений и помешать, чтобы злоупотребляли авторитетом Исполкома 3-го Ин[тернацио]нала, я считаю своим партийным долгом предупредить Вас насчет тов[арища] Абрамовича и настоятельно просить Вас никуда его не посылать до тех пор, пока не будет Вам возможно серьезно и детально обсудить вопрос о посылке делегатов вообще и о посылке делегатов во Францию в частности. Ибо, по моему глубокому убеждению и на основании личных наблюдений во время почти 8 месяч[ной] совместной работы с тов[арищем] Абрамов[и чем], этот последний, вопреки всех усилий и хороших намерений, не в состоянии сделать то, что необходимо»[60].

9 августа И. П. Степанов отправил еще одно заявление, в котором, настаивая на личной встрече с руководителями Коминтерна, среди прочего, мотивировал свою просьбу желанием «самым серьезным образом привлечь Ваше внимание к тов. Абрамовичу и его деятельности, польза от которой — более чем сомнительна»[61]. Г.Е. Зиновьев, ознакомившись с заявлением, решил вызвать 11 августа И. П. Степанова на заседание Малого бюро ИККИ, однако сведений, явился ли тот на заседание в назначенный день для разбора дела, обнаружить не удалось.

Не позже ноября с паспортом на имя чеха Франтишека Залевского А. Абрамович приехал во Францию и присутствовал на заседаниях съезда СФИО в городе Туре, где решался вопрос о присоединении к III Интернационалу.

Противники Коминтерна пытались использовать присланную на съезд телеграмму за подписью Г. Зиновьева, В. Ленина, Н. Бухарина, Л. Троцкого, напичканную грубыми обвинениями против занимавших в партии центристские позиции Жана Лонге и Поля Фора: «Проект резолюции, подписанный Лонге и Полем Фором, свидетельствует о том, что Лонге и его группа не испытывают никакого желания размежеваться с реформизмом. Они были и остаются убежденными проводниками буржуазного влияния на пролетариат»[62]. Полю Вайян-Кутюрье пришлось от имени левых заявить, что телеграмма ИККИ принимается как осуждение политики правых и центра и что исключения за прошлые ошибки из партии не предусматриваются.

Хотя подавляющим большинством (3208 мандатов против 1022) все же было принято решение о вхождении в III Интернационал, у многих его сторонников закралась мысль, что бестактность письма объясняется неспособностью эмиссаров Москвы объективно освещать ситуацию во французском рабочем движении. Побывавшая на съезде немецкая коммунистка Клара Цеткин писала по этому поводу В. И. Ленину из Берлина 25 января 1921 года: «Старые и новые коммунисты просили меня передать Вам и другую жалобу. И те, и другие возлагают вину за неудачное вмешательство Исполк[ома] на счет плохо ориентирующих отчетов. Они считают, что если Вы не можете послать во Францию людей, которые могли бы занять объективную позицию, давать всему правильную историческую и политическую оценку, верно характеризовать события и оценивать людей, то лучше было бы не посылать туда товарищей. Я взяла Абрам[овича] под защиту от повторяющихся упреков. По моему мнению, в ситуации перед объединением в п[артию] он вел себя совершенно корректно. Но здесь не верят в его способность давать верную информацию.

Все же надо признать, что он добросовестно выполняет Ваши указания, работает мужественно и самоотверженно»[63].

Итоги съезда в Туре были большой победой сторонников Москвы: из 178 372 членов СФИО в образовавшуюся коммунистическую партию перешли свыше 130 тысяч, тогда как решили сохранить «старый дом», то есть социалистическую партию, лишь около 30 тысяч.

В воскресенье, 30 января 1921 года, А. Абрамович вместе с женой Зельмой Бертынь и семимесячным сыном Александром были арестованы в Ницце[64] по обвинению во въезде в страну по подложным документам. За А. Е. Абрамовичем усиленно следили еще со времени окончания съезда в Туре. Ему удалось пробраться незамеченным в Италию, где он посетил съезд социалистов в Ливорно, однако по возвращении во Францию угодил прямо в руки полиции. Неосторожные откровения Альбрехта своему сокамернику — бывшему директору пацифистской газеты «Ля Веритэ» Пьеру Менье — стали поводом для развертывания французскими правыми пропагандистской кампании о «золоте Москвы»[65]. Писали о 14 миллионах франков. Морис Ляпорт в своей книге назвал сумму 945 тысяч[66]. На самом деле в распоряженииА. Е. Абрамовича было не более 600 тысяч, две трети из которых следовало передать в другие страны.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});