Соня рапортует - Рут Вернер

Рихард не учил меня теории и правилам конспиративной работы. Когда несешь ответственность за жизнь товарищей, опыт других может, конечно, оказаться полезным, но ответственность за собственную жизнь учит особенно основательно думать о других и своей собственной судьбе и соответственно действовать. Само собой разумеется, что я неизменно наблюдала, нет ли слежки за домом или за мной лично. До прихода товарищей и после их ухода я выходила на прилегающие улицы, чтобы убедиться в том, что нет слежки. Я понимала также, что надо по возможности чаще приглашать гостей из буржуазной среды, тогда менее заметны будут «нелегальные» гости.

Беседуя с Рихардом, я заметила, что он интересуется разговорами, которые у меня были с нашими знакомыми, например с Зеебомом из фирмы «ИГ Фарбен», с Вальтером, адвокатом Вильгельмом, с Бернштейном, Унгер-Штернбергом, Плаутом и другими. Я стала приглашать гостей более целенаправленно. Мне очень нравилось, как меня слушал Рихард. По выражению его лица я чувствовала, важно это было для него или нет.

Так незаметно, благодаря манере его общения со мной, я научилась понимать, что́ представляло для него интерес, и выработала в себе привычку разговаривать с собеседниками в соответствующем плане. Таким образом, для меня стало ясно, что для него необходимо, хотя я и не знала, на кого работает Рихард или, как теперь могла уже сказать, «мы с Рихардом». Вероятно, моя информация и не имела для него важного значения — у него самого были значительно более широкие связи, но, видимо, она дополняла его сведения. Возможно, что мои оценки характера, поведения и взглядов людей по различным экономическим и политическим вопросам представляли подчас для него интерес. Я также очень скоро поняла, чем Рихард был неудовлетворен. Если я была слишком лаконична, он спрашивал: «А что вы по этому поводу думаете?»

Как-то раз он сказал: «Хорошо, хорошо, правильный анализ». Мне хотелось бы еще раз подчеркнуть, что даже позже я не знала, на кого работаю. Я знала лишь столько, сколько это было необходимо, и с увеличением объема работы мои познания становились более широкими. Думаю, что в этом сказывался стиль Рихарда и его товарищей. Впрочем, я не проявляла любопытства, а была счастлива работать в обществе таких замечательных коммунистов. Впоследствии я познакомилась и с другими товарищами. Их пример многое мне дал, хотя никто из них меня специально не учил. Конспирация стала моей второй натурой, поскольку товарищи, которых надо было уберечь, действовали в условиях постоянной опасности. Забота о них вошла у меня в плоть и кровь так же, как и забота о моем маленьком сыне — хотя такое сравнение, возможно, и необычно. Так же как меня будило малейшее проявление жизни ребенка, точно так же я настораживалась при малейших неожиданностях, возникавших в окружении товарищей.

Оглядываясь на эти времена, мне сегодня кажется, что мои письма домой были слишком откровенными. Разумеется, не применительно к моей нелегальной работе — об этом в письмах нет и малейшего намека, — а, скорее, в отношении моего мировоззрения. Возможно, это связано с той ролью, которую я для себя избрала в кругах шанхайского буржуазного общества. С самого начала я выступала как человек с буржуазно-прогрессивными взглядами, не скрывающий своего интереса к Китаю. Мне кажется, что в условиях конспиративной работы необходимо, если обстоятельства позволяют, найти такую манеру поведения, которая соответствует твоему «я». Мне не надо было изображать из себя нацистку — такая роль была не для меня по причине моей национальности. Лучшей для меня ролью я считала роль «дамы демократического склада ума с прогрессивными взглядами и интеллектуальными запросами». После 1933 года эта роль стала для меня единственно возможной. С самого начала мне приходилось считаться с тем, что в силу какой-либо случайности станет известным мое прошлое. Катастрофой это вовсе бы не стало. Для выходцев из буржуазной среды отнюдь не было необычным, когда кое-кто из них, бывший в молодости коммунистом, с годами «поумнел». Благодаря служебному положению Рольфа мы прочно сидели в буржуазном седле, и никому из этих людей не могла прийти безумная для них мысль о том, что я могу поставить на карту свою семью, все то, что нам удалось приобрести в Китае, имея к тому же маленького ребенка.

Наша нелегальная работа носила на себе отпечаток особых условий Китая. С одной стороны, при правительстве Чан Кайши не были запрещены демократические и умеренно левые органы печати и организации и тем самым были более благоприятные возможности для конспиративной работы, чем в откровенно фашистских странах. Европейцы в Шанхае жили под английским или французским управлением с особыми правами для иностранцев, которые позволяли действовать так, как нельзя было действовать при Гитлере, или в Японии, или в дальнейшем на оккупированной японцами китайской территории, грубо не нарушая при этом правила конспирации. С другой стороны, секретная полиция Гоминьдана активно сотрудничала со своими коллегами по профессии из европейских стран в борьбе с коммунистами, и антикоммунизм носил не менее отвратительную окраску, чем в чисто фашистской стране, Данные, с которыми я познакомилась позднее, свидетельствуют о том, что с 1927 по 1939 год погибло от 35 до 40 тысяч китайских коммунистов. Лишь немногие вышли из тюрьмы, большинство до нее даже не дошло: были расстреляны, забиты до смерти, заживо погребены или обезглавлены. В провинциальных городах их головы выставлялись на кольях у городской стены для устрашения населения.

Проблема конспирации стала пронизывать всю мою личную жизнь. Рольф, который презирал шанхайское буржуазное общество, в политическом отношении стал мне ближе. Его взгляды на китайский народ были с самого начала правильными и позитивными. Однако, когда еще до знакомства с Рихардом я сказала Рольфу, с каким нетерпением я хочу заняться партийной работой, он настоятельно просил меня отказаться от этого. Он говорил, что занимается созданием материальной основы нашей жизни в чужой и сложной стране, поскольку чувствует себя ответственным за меня и будущего ребенка. По его словам, я неправильно оцениваю свои силы, считаю себя сильнее, чем я есть на самом деле. Жестокость и зверства по отношению к коммунистам, если это меня коснется, я не смогу выдержать. Я не представляю себе, продолжал он, что будет значить для меня ребенок. «Я никогда тебе ничего не запрещал, — говорил он, — ни в чем не ограничивая твою свободу, но теперь вынужден настоять на своем». Уже в ходе этого спора, который взволновал меня так же, как и его, я решила, что если я получу связь с партией, то ничего не скажу об этом Рольфу. Я сочла также необходимым сразу же информировать об этом разговоре Рихарда. Он был удивлен, поскольку наверняка слышал от Агнес о Рольфе лишь хорошее, и это соответствовало истине. Этическим принципом нашего брака была честность: лучше причинить боль, чем что-то утаивать или лгать. Мы считали само собой разумеющимся, что порядочные люди должны так жить.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});