Вампир Арман - Энн Райс

Мне предстояло усвоить еще один урок: Мастер поощряет, когда мы украшаем свою внешность. Мне купили и повесили на шею золотые и серебряные цепи, ожерелья с медальонами и прочие безделушки. Требовались еще перстни, причем с камнями. Нам пришлось яростно поторговаться из-за них с ювелирами, но в результате я стал обладателем настоящего изумруда и двух перстней с рубинами и гравированными серебряными надписями, которые не умел еще прочитать.

Я не мог оторвать взгляд от своей руки с новым украшением. Как видишь, даже сейчас, пятьсот лет спустя, я питаю слабость к перстням с драгоценными камнями. Я отказался от них только в период долгого дремотного забытья и оцепенения разума – в те века в Париже, когда был кающимся грешником, одним их преданных сатане Детей Ночи. Но к этому кошмару я скоро перейду.

А в данный момент речь идет о Венеции, где я считал себя одним из сыновей Мариуса и в течение долгих лет развлекался вместе с другими его детьми.

Итак, мы отправились к портному.

Пока с меня снимали мерку, кололи булавками и одевали, мальчики рассказывали истории о богатых венецианцах, приходивших к Мастеру в стремлении заполучить хотя бы самую маленькую его картину. Однако наш господин утверждал, что его творения никуда не годятся, и почти ничего не продавал, но иногда мог написать портрет женщины или мужчины, если их внешность казалась ему достойной внимания. На этих портретах человека всегда окружали боги, богини, ангелы или святые. С языков мальчиков слетали знакомые и незнакомые мне имена. Меня словно накрыло волной, вобравшей в себя все существующие в мире святыни.

Иногда ко мне возвращались тревожные воспоминания, но почти сразу рассеивались как дым. Святые и боги – разве они не одни и те же во все времена? И разве не объявляет всех их не более чем искусной ложью определенный свод законов и правил, которому я не должен был изменять прежде и которому обязан следовать сейчас? Я никак не мог составить собственное мнение на этот счет, а вокруг меня царила атмосфера сплошного счастья, да, именно счастья. Не может быть, чтобы за этими бесхитростными сияющими лицами скрывалась безнравственность. Я в это не верил. Однако каждое удовольствие рождало в душе подозрения. Когда не мог уступить, блеск слепил мне глаза, а вынужденные уступки лишали меня самообладания.

Этот день посвящения был всего лишь одним из сотен – нет, тысяч – подобных дней, и я точно не знаю, когда впервые начал понимать, что конкретно говорят мои спутники. Однако это время наступило, и вскоре, – я не слишком долго оставался самым наивным.

Мой первый выход в город оставил в душе ощущение истинного чуда. Высокое небо было кобальтово-голубым, а с моря дул свежий, влажный, прохладный бриз. Несущиеся мимо облака сбивались в кучки – они были точно такими же, как на картинах Мастера, что лишний раз свидетельствовало о том, что его творения не лгут.

И когда мы по особому разрешению вошли в храм дожей, в собор Сан-Марко, и я впервые собственными глазами увидел его мерцающие золотом мозаики на куполах и арках, у меня буквально перехватило дыхание. Но мне предстояло испытать еще одно суровое потрясение: на фоне всего этого великолепия мрачно застыли фигуры знакомых святых.

Обитатели этих сияющих золотом стен – холодные, с миндалевидными глазами, в свободных строгих одеяниях, с неизменно сложенными для молитвы руками – не представляли для меня тайны. Я узнавал их нимбы, узнавал крошечные дырочки в золоте, проделанные для того, чтобы оно сверкало еще волшебнее. Я чувствовал осуждение бесстрастно взиравших на меня бородатых патриархов и потому остановился на полпути, полумертвый, не в состоянии идти дальше, а потом и вовсе опустился на каменный пол. Мне стало плохо.

Меня вывели из собора. Шум на площади казался оглушительным – я словно постепенно все ближе продвигался к некой чудовищной развязке. Я хотел сказать моим друзьям, что она неизбежна и что их вины в этом нет.

Мальчики разволновались. Ведь помимо этого храма я видел многое другое. Почему же меня так напугал именно он? Я не мог что-либо объяснить. Ошеломленный, весь в поту, я безвольно лежал, прислонившись к колонне, а они тем временем старались успокоить меня, объясняя по-гречески, что, да, собор действительно очень старый, что он построен по образцу византийских церквей, что в Венеции вообще много византийского.

– Наши корабли веками торгуют с Византией. Мы – морская империя, – говорили они.

Я старался воспринять их слова.

Но, несмотря на страдания, мне стало ясно, что это место отнюдь не предназначалось для того, чтобы подвергнуть меня Божией каре. Я покинул его с той же легкостью, с какой и вошел. Окружавшие меня мальчики с приятными голосами и ласковыми руками протягивали мне холодное вино и фрукты, чтобы я поскорее пришел в себя, и не предполагали, что это место может представлять для меня какую-либо опасность.

Слева от нас я увидел набережные и гавань. Потрясенный красотой деревянных судов, я бросился в ту сторону. Они стояли на якоре по четыре-пять бортов в ряд, а за ними глазам моим предстало самое большое чудо: громадные галеоны, построенные из широких, особым образом изогнутых досок, – их паруса были надуты ветром, а грациозные весла рассекали воду. Суда выплывали в открытое море.

Взад-вперед на опасно близком расстоянии друг от друга сновали другие корабли – огромные деревянные барки проскальзывали в пасть Венецианской бухты или покидали ее, а тем временем великое множество других кораблей, не менее изящных и потрясающих воображение, стояли на якоре, извергая на причалы обильные потоки самых разных товаров.

Мои товарищи отвели меня, спотыкающегося на ходу, к Арсеналу, где я несколько успокоился, наблюдая за занятыми своим делом кораблестроителями. Впоследствии я часами болтался на Арсенале – меня восхищал гениальный процесс творчества: человеческие руки создавали барки таких размеров, что, по моим понятиям, они неизбежно должны были затонуть. Однако этого не происходило.

Иногда перед моим мысленным взором вдруг возникали мимолетные образы – я видел ледяные реки, баржи и лодки, грубых мужчин, пропахших животным жиром и прогорклой кожей. Однако со временем исчезли и эти последние разрозненные обрывки воспоминаний о царстве зимы, из которого я пришел.

Если бы я попал не в Венецию, моя повесть наверняка была бы другой.

За все проведенные там годы мне никогда не надоедало посещать Арсенал и наблюдать за строительством кораблей. С помощью нескольких любезных слов и монет я без проблем добивался разрешения войти и с неизменным восторгом следил, как изогнутые под разными углами доски и пронзающие небо мачты постепенно соединяются в одно целое и превращаются в прекрасные фантастические сооружения. И хотя в тот первый день мы в спешке буквально промчались по этому двору чудес, мне было достаточно и этого.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});