Призраки оставляют следы - Вячеслав Павлович Белоусов

по диете.

– В богоугодных заведениях не разгуляешься, – не унимался Аркадий. – Ишь, рубаха висит, словно мешок!

Очаровашка тоже запричитала, но старушка уже распаковала сумки, украсила содержимым стол.

– Вот и восполните, коль с претензией, – защебетала она.

– Не во вред, – горячился Брякин. – У нас диета.

– Как насчёт?.. – полез Аркадий за пазуху.

– Что вы! – бросился к нему Брякин, а старушка так и вцепилась в руку. – У вас пять минут.

Данила, не выпуская жену из объятий, покосился на приятеля:

– Ты не пугай персонал.

– Запрещено, – закивал Брякин. – У меня чётко. А главное – диета.

И начал выпроваживать гостей, тесня к дверям:

– Ждём. У нас не город, конечно. Без формальностей. Всегда рады…

Ковшов поцеловал Очаровашку, и Брякин увлёк её за собой в коридор. Аркадий смог задержаться и, хлопнув Данилу по плечу, шепнул:

– Дело есть.

Он помолчал и многозначительно подмигнул:

– Строго конфиденциальное.

– Чего напугал персонал-то? – отмахнулся Данила. – Надо было тебе заикаться о бутылке?

– Пошутить нельзя? У меня и не было ничего.

– Вот и вытурили вас. Теперь не пустят. Эх, ты! Одно слово – артист цирка.

– Прощения просим…

– Чего уж там. Теперь терпи до завтра.

– А что?

– Завтра, может, выпустят. Бобров обещал. Тогда и поговорим.

– Тебе видней, служивый, – Аркадий исчез за дверью. – Мне не к спеху.

Ковшов собрал со стола (есть не хотелось), возвратил сумки заглянувшей старушке и упал в постель.

– Через десять минут уколы! – донеслось от порога, и дверь закрылась.

Видимо, волнения последних дней сказались, не успел он прикрыть глаза, как заснул. Но спал недолго. Его растолкал взлохмаченный, немного не в себе человек в грязном, запачканном кровью зелёном халате. С трудом Данила узнал в нём Дынина. В глубоко распахнутых смятённых глазах метался ужас.

– Проснитесь же, наконец! – теребил его патологоанатом. – Я нашёл в нём пулю!

– Сколько времени? – спросил Данила, ничего не понимая.

В палате было темно. Видимо, вбежав, Дынин забыл включить свет. Слабое освещение шло от занавешенного окна.

– При чём здесь время? – опешил Дынин. – Около двенадцати ночи, наверное…

– Вся нечисть к полуночи слетается. В морге ей самое место, – мрачно пошутил Данила. – Самый раз.

– Вы не верите? – сверкал глазами Дынин, рукава его были в крови по локоть. – Вы можете шутить. Но я нашёл в трупе пулю! И это не самокатка, даже не жакан! Говорю вам ещё раз, это не мелкая дробь!

– Да погоди ты! Уймись! Дай в себя прийти.

– Это пуля от пистолета! – совсем округлил глаза Дынин.

– Чего? Ты не спятил?

– Не знаю пока, какого. Может, из пистолета Макарова или Токарева, а может, и из нагана. Но это пуля!

– Не ори! Начитался книжек Ольги Николаевны. Где твоя пуля?

Дынин в изнеможении свалился на стул. Данила подошёл к окну, отодвинул занавеску, всмотрелся за стекло. Ему померещился шум снаружи. Будто тень мелькнула у ближайшего одинокого дерева.

Но на дворе было пусто. Свет проникал в помещение от луны, диск которой будто любопытствуя, свешивался с дерева и заглядывал в окно больничной палаты.

– Ночь-то какая! – поёжился Данила. – Только привидениям и шастать.

– Я раскрыл ему грудь… – бормотал Дынин, – дошёл до сердца… вокруг на теле сплошная мелкая дробь, порошинок множество… даже остатки пыжа встретились кое-где… А она, видно, ему в амулет угодила.

– Чего?

– На шее у него амулет был. Ну, это?.. Серёжка сердечком из серебристого металла, подвешенная на самодельную железную цепочку.

– Серёжка?.. – ёкнуло внутри и у Данилы, вспомнившего рассказ Топоркова.

– Пуля угодила в самую серёжку и застряла в сердце.

– Дай-ка пулю.

– Пули нет.

– Как нет! Что за дурь! Давай пулю! Где она?

– Как учили… Во время вскрытия всё извлечённое из тела мною складывалось в отдельный приёмник. Я приспособил стерилизатор… металлическую коробку… в морге подобрал подходящую. Вот в этот приёмник пулю, серёжку с цепочкой и сложил. Там и остальная дробь…

– Чучело! – вырвалось у Данилы. – Кто у трупа остался?

– Дубель, милиционер, – смутился Дынин. – Петровна, санитарка, когда я к вам пошёл, со мной попросилась. Боязливая старушка попить захотела. А товарищ Дубель близ дверей морга, как и положено.

– Туда, быстро! – рванулся к двери Данила. – Ты впереди шагай, дорогу показывать будешь. Фонарик-то есть?

– Откуда? – споткнулся тот.

V

Пришлось изрядно повозиться с задними дверьми, прежде чем из полумрака прохладного коридора они наконец выбрались на скрипучее шаткое крыльцо. Патологоанатом не переставал удивляться, что кто-то додумался прикрыть за ним двери, и поругивал санитарку, помогавшую на вскрытии.

– Дверь-то снаружи была припёрта чем-то! – укорил его Ковшов.

– Разве? – путался совсем смутившийся Дынин. – Ничего не понимаю…

Лунная ночь встретила их настороженным шумом деревьев, раскачивающихся под порывами ветра. Стало жутковато. Патологоанатом жался к Ковшову и ёжился; ничего на себя не набросив, он так и оставался в кровавом халате.

– Куда? – окинул взглядом больничный двор Ковшов.

– Тут недалеко, – всё же шагнул первым Дынин.

Морг располагался в глубине запущенного двора, в старом деревянном сарае, привалившемся к так же покосившемуся забору. Так они и стояли, будто набравшиеся до риз пьянчуги, боящиеся расстаться, чтобы не упасть. Голый столб с тусклой электрической лампочкой под жестяным колпаком, периодически издававшем скрежет, довершал убожество.

– Илья Артурович! – нагнал их внезапный крик сзади. – Никак меня забыли?

– Петровна! – взвился Дынин. – Чего это с дверью?.. Зачем ты её прикрыла?

– Я здесь, – догнала их старушка. – Водички божьей напилась и сил прибавилось. А двери и не касалась.

– Ты не понадобишься, – остановил её патологоанатом. – Возвращайся.

– Она пулю видела? – перебил его Ковшов.

– Нет.

– Пусть идёт. А милиционер где?

– Дубель при морге оставался, – начал оглядываться Дынин. – При входе.

– Не заметил. Испугался, что ли?

– Верующий он, – опустил тот голову. – Развёл мне целую философию. Нельзя, мол, отдавшего Богу душу мучить…

– Это милиционер-то!

– Вот… – растерянно опустил руки патологоанатом.

– Идиллия, – хмыкнул Ковшов. – Каримову сказать, тот его в три шеи!..

– Что вы!

– А куда он сейчас-то запропастился? Удрал?

Будто услышав их голоса, из темноты возник чёрный силуэт.

– Смотрите! – ткнул пальцем Дынин.

– Илья Артурович, это я. Дубель.

– Вы что же пост покинули? – обрадовался тот. – Я вам велел…

– А чего там стоять? Кого охранять? – приблизился милиционер. – Кому мёртвые нужны?

– Товарищ постовой! – Ковшов возмутился так, что милиционер опешил. – Что себе позволяете?

– Да не убудет, – разглядел гражданского тот. – Самоубийц-то и в народе не милуют…

– Вам было приказано!.. – взвился Ковшов, но на него наткнулась старушка, едва поспевавшая за ними, и гнев пропал сам собой. – Пошли дальше, – безразлично махнул рукой Данила.

Худющий милиционер присоединился к старушке, и они о чём-то зашептались за спиной Ковшова.

– Петровна, ты мне страха-то не наводи и так спина мокрая, – донеслось