Механизмы в голове - Анна Каван

— Нет, я вовсе этого не хотела. Меня привезли сюда против моей воли.

Она не в состоянии скрыть глубокой враждебности в голосе. Последняя — результат истерии или полного душевного истощения, возможно, отчаяния — направлена на ее собственный невроз и на всю цепь событий, случившихся прежде; не на человека, с улыбкой разговаривающего с ней сейчас. Он же, поскольку они — выходцы из разных стран, не знакомы, а кроме того, принадлежат к совершенно чуждым друг другу этническим группам, — он слегка обижен, слегка недоволен. Тем не менее, он продолжает улыбаться, не меняя ровного тона:

— Может быть, все-таки отдохнете здесь несколько минут? Нам с мсье нужно обсудить пару вопросов.

Предоставленная самой себе, молодая женщина впадает в состояние полной неподвижности, ее светлые волосы разбросаны по коричневой подушке. Она не шевелится; может показаться, что она почти не дышит; лишь изредка, с большими перерывами, ее накрашенные губы издают долгий, прерывистый вздох, а серые глаза, отрешенные, ни на чем не сосредоточенные, широко раскрываются и вглядываются в мило обставленную комнату, подобно глазам человека потерянного, человека, потерявшего память или неизвестно как попавшего в плен в чужой стране.

Мужчины отсутствуют довольно долго, по меньшей мере полчаса, но она этого не замечает. Оставайся.они там целое утро, ей было бы все равно — ее восприятие времени разрушено лекарствами и усталостью. Она не спит, но и не бодрствует по-настоящему. Смутные фантазии, по большей части неприятные, осаждают ее полудремлющий мозг.

Наконец крупный мужчина возвращается с медсестрой. Доктор просит передать, что его вызывают, однако он навестит новую пациентку этим же утром. Поддерживаемая двумя спутниками, молодая женщина медленно пересекает широкий коридор. В здании уже появились признаки жизни. Несколько пациентов в сопровождении служащего возвращаются из гимнастического зала. Кое-кто из них с любопытством посматривает на светловолосую жертву, которой вскоре предстоит войти в их общество; та на их взгляды не отвечает — скорее всего, не видит их. Мужчина, ведущий ее, испытывает явную неловкость, хмурится и кусает ногти, ища поддержки в разговоре со спокойной, деловитой сестрой в белой форме.

Вот и палата. Медсестра уходит на поиски багажа. Другая женщина, последние силы которой истощены недавним усилием, оседает на край постели; она едва ли полуприсутствует здесь — лишь своего рода механический мазохизм удерживает ее в вертикальном положении. Ее спутник, сам не зная почему, раздражается при виде этой позы.

— Почему бы тебе не прилечь поудобнее? — спрашивает он, подавляя неприязнь и не повышая голоса.

Она не отвечает, однако что-то — возможно, вид белых облаков, которые, подобно мальчикам-хористам, подобно серафимам, упорядоченной процессией движутся теперь по небу, — заставляет ее взять его за руку.

— Теперь мне станет лучше… Все будет хорошо, правда? — бессвязно говорит она, прося у него заверения, которого он не в силах ей дать.

Он неловко ерзает, насупившись, кусая ногти свободной руки.

— Да… конечно… тебе станет лучше…

Он хочет лишь одного: освободиться, уйти — куда угодно, вырваться из этого положения, столь невыносимого для его легкомысленной натуры. Но тут он вдруг наклоняется и целует ее в щеку. От удивления она выходит из транса, она тронута, благодарна, воодушевлена; на секунду она чувствует себя почти прежней. Даже сейчас, в последний момент, она может все спасти; она сделает шаг, и они вместе выйдут на солнце. Она начинает говорить, подниматься, но он высвобождается и идет к двери.

— Ты уходишь? — спрашивает она, разочарованная. Он что-то бормочет, глядя в сторону. — Но ты ведь скоро вернешься?

— Да, конечно. Когда ты ляжешь в постель.

Он выходит из комнаты. Она сидит на краю постели, оцепеневшая, почти безжизненная; краткое оживление, пройдя, оставляет за собой еще большую пустоту.

Внезапно она слышит, как на улице заводится автомобиль. С места, где она сидит, через окно, забранное железными завитками, ей виден кусок подъездной дорожки, по которой начинает двигаться машина. Глаза ее узнают автомобиль, в котором они приехали из города, но мозг не делает никаких выводов. Внезапно на черном сиденьи она видит сопровождавшего ее мужчину. Но и теперь единственные ее чувства — замешательство, остолбенение. Что это значит? Почему он в машине? Его чемодан лежит на сиденьи сбоку от него, и по какой-то причине вид этого чемодана, который она сама подарила ему много лет назад, убедительно говорит ей правду.

«Он бросает меня здесь. Он уезжает… Не сказав мне… Ни единого слова. Когда он поцеловал меня, это и было прощание».

Какой-то последний запас нервной энергии помогает ей добежать до двери. «Мне надо к нему… надо его остановить… разве он может вот так меня бросить!» — выкрикивает она, обращаясь к пустой комнате. Дверь заперта снаружи. Она поворачивает ручку и стучит по стеклянной панели. Стекло небьющееся — железный брус, и тот его лишь поцарапал бы. Но она все равно продолжает слабо стучать обеими руками, а слезы бегут по ее перекошенному лицу.

Проходящий по коридору служитель в изумлении бросает взгляд на это содрогающееся лицо, на дикие, потерянные, истекающие глаза, а после торопливо уходит на поиски кого-нибудь, кто обладает властью.

VI

Раннее утро в палате заграничной клиники. В пустой комнате царит неуловимая атмосфера заброшенности, присущая месту, только что покинутому всегдашним его обитателем. Дверь в коридор стоит открытой, на столике у кровати — поднос с остатками завтрака. Комната довольно большая, с паркетным полом и светлой деревянной мебелью гармоничных пропорций; хотя роскошной обстановку не назовешь, она безусловно удобна и приятна. Тем не менее, в ней есть нечто слегка странное, слегка беспокоящее. Источник этого впечатления трудно определить: возможно, тут играет свою роль то обстоятельство, что нигде нет ни единого крючка, все поверхности голые и гладкие, а электрическая лампочка затянута проволочной сеткой. Большое окно тоже забрано чугунной решеткой, которая, несмотря на свой орнаментальный характер, почему-то наводит на мысли о некоем практическом назначении. Сейчас в комнате прохладно, даже холодно, несмотря на середину лета. За окном висит горный туман, густой, белый.

Молодая крестьянская девушка в форме торопливо входит в комнату, уносит поднос для завтрака, затем возвращается с охапкой принадлежностей для уборки. Ей лет девятнадцать-двадцать, она крупная, грубоватая, довольно костлявая, с некрасивым большеносым лицом и каштановыми волосами, зачесанными со лба назад. Все ее движения неуклюжи, но полны силы. Она опускается на колени, выскребает из жестянки пригоршню какого-то густого, похожего на жир вещества и принимается энергично начищать половицы. Работая, она тихонько напевает себе под нос длинную, немелодичную народную песню. Она всю жизнь трудилась не покладая рук, она полна неукротимой энергии, ей приятно видеть, как гладкое дерево сияет под ее тряпкой, будто вода, — она счастлива.

Вскоре пол начищен, словно для бала, однако нужно еще убрать постель, заняться мебелью. Она моет руки в раковине и, вытерев их о предназначенную для этого тряпицу, приводит в порядок постель; затем подходит к туалетному столику вытереть пыль, с независтливым любопытством глядя на декоративные коробочки с пудрой и кремом, на духи в тонком флаконе.

Девушку застает за работой обитательница комнаты, вернувшаяся из ванной. Она лет на десять постарше крестьянки, полная противоположность той во всех отношениях; эти двое могут служить образчиками абсолютно непохожих друг на друга порождений общества. Вновь пришедшая чрезвычайно стройна, на замысловатый манер ухожена. Ее длинные, мягко завивающиеся, тяжелые светлые волосы, ее широкий халат цвета цикламена, волочащийся по полу, придают ей отчасти романтический вид; это впечатление не разрушают ни ее несчастные глаза, ни лицо, на котором — напускная твердость, безразличие, не способные скрыть отчаяния.

Сказав доброе утро, она небрежно роняет на постель губку, мыло, ароматическую эссенцию, которые только что принесла из ванной, и подходит к окну, где стоит, неотрывно глядя на туман, скрывающий все за унылой, непроницаемой, бесцветной пеленой. Крестьянская девушка поспешно собирает вещи с постели и аккуратно расставляет их по местам. Заканчивая работу, она все время бросает взгляды на другую женщину, которая стоит, не глядя на нее, до того неподвижно, словно пребывает в ином мире. Элегантный халат цвета цикламена наполняет смотрящую восхищением.

«Как замечательно, должно быть, носить такое платье, — простосердечно думает служанка. — Она похожа на ангела с этими волосами, распущенными, такими яркими», — тут девушка с неким удивлением прикасается к собственной тусклой голове.