Китайская мифология. Энциклопедия - Кирилл Королев

Дракон. Бронза (IV в. до н. э.).

Со временем представления о «стихийной злобности» драконов изживались, и дракон-лун стал восприниматься исключительно как благое, даже благостное существо, приносящее не только живительную влагу, но и успех, богатство, удачу.

Прежде чем закончить этот очерк древнекитайской мифологии, необходимо упомянуть о такой ее составляющей, как мифы и предания о чудесных животных, которыми, к примеру, пестрит «Каталог гор и морей». Эти животные, вполне вероятно, обладали божественной сущностью, многие из них так или иначе принимали участие в создании и устроении мира, а впоследствии становились духами местностей. Так, например, животное чжанъю, «похожее на обезьяну, но с четырьмя ушами», возможно, являлось локальным божеством воды, поскольку о нем говорится: «Где его увидят, в той области или уезде быть большому наводнению». С водой очевидно связана и рыба чжуань, «похожая на лягушку, но со щетиной»: «Когда ее увидят, быть в Поднебесной большой засухе». Птица Циньпэй, похожая «на орла с черными разводами, белой головой, красным клювом и когтями, как у тигра», напоминает ирландских богинь войны Маху, Бадб и Морриган: появление этих богинь в облике воронов, как и появление птицы Циньпэй, предвещало войну. Следует также сказать о таких животных, как шижоу и байцзе. Шижоу — это «зрячая плоть». Юань Кэ описывает его так: «Это живое существо, совершенно лишенное костей и конечностей, представлявшее собой только ком мяса, несколько напоминавший печень быка, но с парой маленьких глаз. Это странное существо люди считали самой прекрасной пищей, так как его мясо нельзя было съесть без остатка: съешь кусок, а на этом месте вырастает такой же. И шижоу вновь обретает прежнюю форму. Для великих предков, покоившихся в земле, оно служило никогда не истощающейся пищей, и если это чудище было под рукой, то не приходилось задумываться, чем наполнить желудок». Что касается байцзе, это был говорящий зверь, наделенный всеведением; последнее обстоятельство заставляет предполагать в нем духа знания. Как сказано у Юань Кэ, зверю байцзе «были ведомы все духи небесные и бесы земные. Он знал наперечет всех оборотней (в которых превратились неприкаянные бродячие души),[41] живущих среди гор, лесов, рек и озер. Он мог, не перепутав, назвать, какие оборотни, духи и чудовища живут на такой-то горе, какие оборотни и драконы водятся в такой-то реке, какие шутки творит нечистая сила на дорогах и что за оборотни и духи-волки бродят по могилам». По мифу, правитель Хуанди, изловив зверя, позавидовал мудрости байцзе и приказал изобразить на карте всех духов, которых упомянул зверь, и снабдить рисунки подписями. Рисунков оказалось одиннадцать тысяч пятьсот двадцать. И с тех пор Хуанди «стало очень удобно управлять нечистой силой».

Особое место среди чудесных животных занимают зверь цилинь и птица фэнхуан (также хуанняо, фэнняо или луаньняо). Цилинь — главный среди зверей; его еще называют китайским единорогом. У него туловище оленя, шея волка, хвост быка и копыта коня; во лбу у него торчит рог, заканчивающийся мясистым наростом. Шкура у цилиня разноцветная; ступает он так легко, что не пригибает ни травинки, а питается чудесными злаками. Наряду с драконом-лун, черепахой-гуй и птицей фэнхуан цилиня причисляли к сы лин — священным животным. Его отождествляли с желтым драконом Хуанлуном — священным животным Хуанди как правителя Центра.

Луаньняо. Реконструкция Л. П. Сычева.

Если цилинь — главный среди зверей, то фэнхуан (китайский феникс) — главная среди птиц. В «Каталоге гор и морей» говорится, что эта птица похожа на петуха, «пятицветная, с разводами. Узор на ее голове похож на иероглиф дэ (добродетель), на крыльях — на иероглиф ли (благовоспитанность), на груди — на иероглиф жэнь — совершенство, на животе — на иероглиф синь (честность). Когда ее увидят, в Поднебесной наступят спокойствие и мир». По преданию, фэнхуан и цилинь появились на китайской земле в конце правления Хуанди, что было истолковано как выражение удовольствия Неба его мудростью и справедливостью.

Боги Древнего Китая, как пишет видный отечественный синолог В. В. Малявин, «были, в сущности, могущественными предками… Отношения живых с ними строились на принципе обоюдной пользы: приносивший жертву богу рассчитывал на его помощь и поддержку. Китайский пантеон имел сложную структуру и внушительные размеры. В сочинении минского времени „Саньцзяо сошэнь дацюань“ („Полный свод известий о богах трех религий“) перечислены 129 божеств, получивших официальное признание. Исследователи китайского фольклора насчитывают до 500–600 божеств.[42] Большинство из этих богов имели как бы несколько ликов. Их соотносили в одно и то же время с определенным явлением небесной сферы, историческим лицом и местностью. Вместе с тем китайский пантеон в его окончательном виде был результатом антропоморфизации богов. На смену пришедшим в упадок древним земледельческим культам и обожествлению сил природы в зооморфном облике с эпохи Тан и особенно Сун утвердились культы божеств в человеческом обличье».

Рельефы мифологического содержания из храма У Ляна: верхний мир, бог грома и богиня дождя, обряд изгнания, подготовка к жертвоприношению предкам.

Это «очеловечивание» — и «обюрокрачивание» — богов традиционно приписывается влиянию конфуцианцев, которые «подменили» мифологию историей (точнее, «праисторией»), преследуя собственные, далеко не всегда благовидные цели.[43] Однако насколько правомерно такое мнение? Так ли велика «вина» Конфуция и что он, собственно, сделал (если сделал) с древними мифами? Об этом и пойдет речь в следующей главе.

Глава 2

МИФ ПРЕВРАЩАЕТСЯ В ИСТОРИЮ:

конфуцианская традиция в мифологии

Учитель сказал: «Если утром познаешь Дао-Путь, вечером можно умереть».

Луньюй

В круге вечного возвращения. — Циклическое время. — Рационализация мифов. — Праистория и этика. — Культ предков и культ мертвых. — Жертвоприношение предкам. — Культ семьи. — Сыновняя почтительность сяо. — Небо-Шанди и Небо-Тяньди. — Сын Неба и мандат на правление. — Дао в конфуцианстве. — Ритуал. — Музыка как «космогонический инструмент». — Канонические сочинения. — Культ грамотности. — Культ Конфуция. — Конфуцианская цивилизация.

Выдающийся исследователь древних культур Мирча Элиаде, суммировав опыт предшественников — философов, этнографов, культурологов, сформулировал теорию «вечного возвращения», согласно которой архаическая культура имеет «тенденцию сопротивляться конкретному историческому времени» и обладает «стремлением периодически возвращаться к мифологическому первоначалу, к Великому Времени». Это возвращение происходит через обряды и ритуалы — например, ритуал новогоднего праздника, в ходе которого умирание старого года и рождение года нового не только празднуются метафорически, но и «переживаются наяву», как если бы они происходили в действительности: для мифологического сознания мир вправду умирает и рождается заново, возобновляется, и так повторяется из раза в раз. Как писал Элиаде: «При рассмотрении обычного поведения архаического человека поражает тот факт, что в первобытном, или архаическом, сознании предметы внешнего мира — так же, впрочем, как и сами человеческие действия, — не имеют самостоятельной, внутренне присущей им ценности… Питание — не простое физиологическое действие, оно возобновляет причастие. Брак и коллективная оргия имеют свои мифические прототипы, их повторяют, потому что они были освящены от основания богами, предками или героями. В деталях своего сознательного поведения первобытный, архаический человек не знает действия, которое не было бы произведено и пережито ранее кем-то другим. То, что он делает, уже делалось. Его жизнь — непрерывное повторение действий, открытых другими».

Концепцию «вечного возвращения» можно считать универсальной или, если угодно, архетипической: следы этого мифа обнаруживаются во всех без исключения древних культурах. Разумеется, локальные варианты мифа имели, так сказать, национальный колорит, однако «воспроизведение архетипа» и «повторение перводействий» характерны для архаической культуры в целом. С развитием общества, с переходом от архаической фазы к исторической, архетип оттесняется на периферию сознания, которое перестает быть мифологическим, «циклическим» и становится «линейно-ориентированным». Этот процесс свойственен также всем без исключения древним культурам. И тем поразительнее выглядит осуществленная в Китае конфуцианцами «фиксация» мифологического сознания, сопровождавшаяся вдобавок историзацией архаической эпохи.[44]