Чудо Спинозы. Философия, которая озаряет нашу жизнь - Фредерик Ленуар

не стоит путать причину и следствие, как сказал бы Спиноза, ведь, скорее всего, именно из-за критического взгляда философа на иудаизм его и исключили из общины. Возможно, после этого он испытал грусть и горечь, но уж точно не ненависть, дурную страсть, которую Спиноза настолько подробно проанализировал и затем критиковал в своих трудах, что трудно вообразить, будто он сам мог стать ее жертвой. Кроме того, неверно думать, что ненависть была способна настроить Спинозу против иудаизма: с таким же рвением он критикует любые другие религии, позволяющие духовенству манипулировать чувствами людей, и в особенности – страхом, чтобы поработить их. Духовенство превращает религию, которая должна склонять людей к справедливости и милосердию, в механизм насаждения среди них ненависти и нетерпимости; адепты той или иной религии демонстрируют лицемерие и считают себя лучше других. Все это Спиноза безжалостно обличает в своих трудах. Вот, к примеру, отрывок, в котором он пишет о христианах:

«Я часто удивлялся, что люди, хвалящиеся исповеданием христианской религии, то есть исповеданием любви, радости, мира, воздержанности и доверия ко всем, более чем несправедливо спорят между собою и ежедневно проявляют друг к другу самую ожесточенную ненависть» [92] [1].

Каждый раз, упоминая ислам, Спиноза критиковал мусульманских правителей за отсутствие должного размежевания светской и духовной власти. Так, в письме новообращенному католику Альберту Бургу, которого я упоминал в предыдущей главе, философ пишет:

«Систему управления римской церкви, которую Вы так хвалите, я признаю политичной и для многих весьма выгодной. И я считал бы ее даже наиболее приспособленной к тому, чтобы обманывать народ и сковывать души людей, если бы не существовало на свете магометанской церкви, которая в этом отношении много превосходит католическую» [93] [2].

Спиноза не только критиковал поведение верующих или духовенства в исламе и христианстве, он подрывал самый фундамент иудаизма, утверждая, что избранность еврейского народа утратила свою силу, что соблюдение Закона Моисея больше не имеет смысла и что «Бог после опустошения города ничего особенного не требует от иудеев и не добивается от них в будущем ничего, кроме следования естественному закону, обязательному для всех смертных» [94] [3]. Подобные утверждения, напоминающие мысли христианских авторов Нового Завета, просто невыносимы для любого почитающего традиции еврея.

Это не ускользнуло от великого философа и талмудиста Эммануэля Левинаса, с которым я близко познакомился уже в конце его жизни, когда он преподавал в моем университете. Я написал в соавторстве с ним книгу. В обличающем тексте Левинас рассказывал о том, какой вклад сделал Спиноза в развитие антисемитских идей. Вот пример:

«…существует такая вещь, как предательство Спинозы. В истории идей он подчинил истину иудаизма откровению Нового Завета. Конечно, откровение преодо- левается интеллектуальной любовью к Богу, но западное бытие включает в себя этот христианский опыт, пусть даже в качестве одного из этапов. Отныне бросается в глаза зловещая роль Спинозы в разложении иудейской интеллигенции, даже если для ее представителей, как и для самого Спинозы, христианство – не более чем предпоследняя истина, даже если поклонение Богу в духе и истине призвано преодолеть христианство. В наше время признание Евангелий в качестве неизбежного этапа на пути к истине значит даже больше, чем само исповедание веры. Иудаизм как предвосхищение Иисуса: тем самым спинозизм довершил, оформив ее в иррелигиозный иудаизм, ту тенденцию, которой религиозный иудаизм противостоял в течение семнадцати столетий. <…> Благодаря рационализму, которому покровительствует Спиноза, христианство торжествует тайно» [95] [4].

Свой «антиспинозизм» Левинас, вероятно, перенял от одного из своих главных наставников: раввина Якова Гордина (1896–1947), который ненавидел Спинозу и считал его одним из ответственных за современный антисемитизм. Это правда, что Спиноза не только подорвал основы иудаизма, но ему еще и принадлежат довольно жесткие слова в адрес «евреев» или «иудеев», которые могли усугубить антиеврейскую пропаганду, ожесточившуюся накануне кульминации антисемитизма – прихода к власти нацистов. Так, Спиноза критикует высокомерие евреев, «которые хвалились, что они выше всех, и даже обыкновенно презирали всех» [96]. Или, например, на чье-то утверждение, что само долгое существование еврейского народа, несмотря на множественные испытания, – это уже знак непреходящей избранности евреев, Спиноза отвечает, что в этом нет ничего удивительного даже при отсутствии у евреев государства:

«Что же касается того, что они, будучи рассеяны и не составляя государства, в продолжение стольких лет сохранялись, то это нисколько не удивительно после того, как они настолько обособились от всех наций, что возбудили к себе ненависть всех, и притом не только внешними обрядами, противоположными обрядам других наций, но и признаком обрезания, который они добросовестно соблюдали» [97].

Таким образом, по мнению Спинозы, стремление евреев к обособлению и их отказ от ассимиляции и порождают антисемитизм. Он добавляет: «А что их очень сохраняет ненависть наций, это подтвердил теперь опыт» [98]. Иначе говоря, по мнению философа, преследования лишь усилили национальное самосознание евреев. Таким образом Спиноза, хоть и не делает никаких выводов сам, почти вплотную подводит своих читателей к мысли о том, что евреи в конце концов сами ответственны за свои несчастья. До этого вывода – всего шаг, который не преминут сделать некоторые из современных антисемитов.

На самом деле главная причина, по которой личность Спинозы вызывает столько споров в еврейской религиозной и интеллектуальной среде, состоит в том, что философа мало заботила его еврейская идентичность. Он, еврей по рождению, ощущал себя гражданином мира с точки зрения разума и гражданином Соединенных Провинций с точки зрения социального самоопределения. Спиноза был убежден, что евреи должны ассимилироваться в обществе, в котором живут. Он полагал, что, возможно, это в значительной мере облегчило бы их жизнь, ведь тогда евреи были бы признаны полноценной частью общества в европейских государствах. Эта идея повлияла на основателей движения Хаскала, получившего название еврейского Просвещения, особенно на Мозеса Мендельсона (1729–1786), восхищенного идеями Спинозы, и вслед за ним выступавшего за универсализм разума. Мендельсон настаивал на том, чтобы государство не запрещало исповедание никаких религий, включая иудаизм, при условии, что религия будет ограничена частной сферой.

В начале XIX века у Спинозы появляются новые последователи среди