Продавец прошлого - Жузе Агуалуза

2) Министр покинул Анголу в тысяча девятьсот семьдесят четвертом, за несколько недель до независимости, и нашел прибежище в Лиссабоне. Он по-прежнему больше интересовался женщинами, чем политикой. Голод не тетка, и он тиснул объявление в одной популярной газете: «Магистр Маримбу — избавляет от сглаза, порчи, душевных недугов. Гарантирован успех в любви и бизнесе». Это было не столько объявление, сколько предсказание. За считанные месяцы он разбогател (прямо по волшебству). Женщины десятками шли к нему на консультацию. Чаще всего они стремились вернуть себе расположение супруга, отдалить его от любовницы, поправить незадавшийся брак. Другие всего лишь хотели, чтобы их кто-то выслушал. Он их выслушивал. Клиентки благодарили исходя из своих возможностей. Дамы среднего достатка дарили ему вязаные свитера, чтобы пережить зимний холод, свежие яйца, банки с компотом. Более состоятельные вручали чеки на внушительные суммы, присылали на дом электробытовые приборы, хорошую обувь, фирменную одежду. Одна красотка-блондинка, замужем за известным футболистом, предложила саму себя, и в довершение оставила ему ключи от машины, багажник которой ломился от бутылок виски. После первых выборов Министр вернулся в Луанду и с помощью капитала, накопленного за столько лет утешения несчастливых в браке женщин, организовал сеть булочных — хлебопекарни «Союз Маримба». Такова правда, которую Министр поведал Феликсу. Для истории же останется та правда, которую в уста Министра вложил Феликс: в тысяча девятьсот семьдесят пятом году Министр, разочарованный ходом событий, а еще потому, что он отказывался участвовать в братоубийственной войне («мы так недоговаривались»), уехал в Португалию. Вспомнив уроки деда по отцовской линии, знающего человека, глубокого знатока лекарственных растений Анголы, основал в Лиссабоне клинику, специализирующуюся на альтернативной африканской медицине. Вернулся на родину в тысяча девятьсот девяностом году, по окончании гражданской войны, с твердым намерением внести вклад в восстановление страны. Он хотел дать народу хлеб-наш-насущный. Так он и поступил.

3) Возвращение Министра ознаменовало также его вступление в политику. Он начал с оплаты услуг некоторых элементов так называемых структур с тем, чтобы ускорить юридическое оформление своих пекарен, и вскоре стал вхож в дом к министрам и генералам. Хватило двух лет, чтобы его самого назначили Госсекретарем по экономической прозрачности и борьбе с коррупцией. В «Подлинной жизни одного бойца» Министр объясняет, как он, движимый исключительно великими и серьезными принципами патриотизма, принял этот первый вызов. Сегодня он является Министром хлебной и молочной промышленности.

Антиклимакс

Существуют люди, которые с самого раннего возраста обнаруживают в себе подлинный талант невезучести. Несчастье сваливается им на голову, почитай, через день, и они встречают его со смиренным вздохом. Существуют и другие — наоборот, со странной склонностью к счастью. Этих влечет к себе лазурь, тех — упоение бездной. Есть люди, склонные к мечтательности (некоторые неплохо вознаграждены за это); есть люди, рожденные для работы — практичные, конкретные и неутомимые, и есть люди, словно реки, которые текут от истока к устью, почти никогда не покидая русла. Случай Жузе Бухмана представляется мне еще более редким: он питает слабость к сюрпризам. Ему нравится изумлять окружающих. Нравится и самому чувствовать себя огорошенным:

— Однажды кто-то мне сказал: ты всего-навсего авантюрист. Высказал мне это с презрением, словно плюнул. И, тем не менее, я считаю, что он попал в точку. Я ищу приключений, иными словами, непредвиденного, всего, что отдаляет меня от скуки, как другие рыщут в поисках спиртного или игры. Это порок.

Феликс Вентура смотрит на него с явным недоверием. Хочет задать ему естественный вопрос: вы напали на след своей матери? — но ему также известно, что это путь к капитуляции. Он рассказал мне — недавно, когда мы друг другу приснились, — случай со своим другом, актером Орланду Сержиу. Того на улице частенько путают с персонажем, которого он играет в популярном телесериале. Люди его обнимают, поздравляют или ругают, одобряя или порицая действия его героя. Мало кто знает его под настоящим именем. Некоторые сердятся, когда он, чтобы избежать наставлений и выговоров, ссылается на положение актера:

— Меня зовут Орланду Сержиу. Вы меня путаете…

— Не шутите, старина, не шутите так! Послушайте моего совета, имейте немного терпения, разве я не знаю, кто вы такой?

Феликс чувствует, что угодил в ту же ловушку. Вчера Жузе Бухман вернулся из Южной Африки. Он пришел, вырядившись Полковником Тапиокой[44]: в хаки с головы до ног, в длинных бермудах и жилетке, полной карманов. В ходе рассказа он извлекает из карманов — с той же ловкостью, с которой фокусник в цирке вытаскивает из шляпы кроликов, — различные предметы:

а) Небольшую бронзовую жабу.

— Миленькая, вы не находите? Нет? Не любите жаб? Ну а я, дружище, люблю. Знаете, в разных культурах жаба является символом преображения, духовной метаморфозы, представляя собой переход на высшую ступень сознания. А все дело в сложном процессе метаморфоз, испытываемых жабами, а также в известных, по крайней мере, некоторым коренным жителям Америки, галлюциногенных свойствах яда, вырабатываемого некоторыми видами. Вот эта — Bufo alvarius[45], жаба из пустыни Сонора. Я купил ее у антиквара в Кейптауне. Она стояла на витрине, и я зашел, чтобы ее купить, поскольку интересуюсь жабами. Если бы я не интересовался жабами, если бы не зашел в ту лавку, то не обнаружил бы вот это:

б) Акварель размером чуть больше почтовой открытки.

— Бегущие газели. Взгляните на движение травы, на газелей, парящих над травой, это похоже на танец. А теперь обратите внимание на подпись, здесь, в уголке, удается разобрать? Ева Миллер. И наконец обратите внимание на дату: пятнадцатое августа тысяча девятьсот девяностого года. Необычно, не правда ли?

Я заметил, что Феликс испугался. Он держал акварель пальцами, осторожно, словно боялся, что невероятность предмета может подвергнуть опасности его же конкретность.

— Не может быть, — он покачал головой. — Не знаю, чего вы добиваетесь. У меня в голове просто не укладывается, что вы зашли так далеко…

— Скажите на милость! Вы что, думаете, я нарисовал ее сам? Да нет же! Все было именно так, как я вам рассказал. Я нашел ее выставленной у антиквара в Кейптауне, в ворохе рисунков такого же рода. Я полдня провел в поисках других акварелей, подписанных ею, но больше ничего, к несчастью, больше ни одной не нашел. Антиквар купил лот у одного англичанина, который решил покинуть страну вскоре после победы Нелсона Манделы. Он потерял его из виду.

— Значит, вам больше ничего не удалось узнать о Еве Миллер?

Жузе Бухман ответил не сразу. Из другого кармана, с внутренней стороны жилета, он извлек:

в) Тощую пачку цветных фотографий.

— Взгляните. Это здание соответствует адресу в письме, которое Ева Миллер прислала Марии Дункан. Оно находится в белом районе, заселенном мелкими буржуа. Вы бывали в Кейптауне? Это необычное место. Представьте себе огромный shopping centre — современный, с высокими пальмами, украшающими залы. Пальмы просто изумительные. Они из пластика, но это можно обнаружить, лишь прикоснувшись к ним. Кейптаун напоминает мне пластиковую пальму. Впечатляющий город, это я вам говорю, очень чистый, чрезвычайно ухоженный. Достижение, в которое хочется верить. А вот это субъект, живущий в квартире, в которой жила моя мать. Обратили внимание на шрамы? В восьмидесятые годы он жил в Мапуту. Был одной из фигур Южноафриканской коммунистической партии. Однажды сел в машину, включил зажигание, и — бабах! — страшный взрыв, потерял глаз и обе ноги. Он показался мне симпатичным. Один из тех, кто, всю жизнь посвятив борьбе с апартеидом, не сумел толком приспособиться к стране радуги. Он сетует, что уже никто не защищает идеалы, считает, что победа капиталистической модели развратила народ, его раздражает демократия с ее либеральными законами, но что действительно вызывает у него ностальгию, так это потерянная юность, глаз и обе ноги. Он никогда не слышал о Еве Миллер. Однако хозяин квартиры, вот на этой другой фотографии, старик бур, почти столетний, вот он действительно прекрасно помнит мою мать.

Я устроился как раз над ними, повис на потолке, повернув голову вниз, так что мог все внимательно разглядеть. Феликс зажег лампу, чтобы рассмотреть фотографии. Портрет старого бура (черно-белый, как, впрочем, и все другие снимки) был чрезвычайно удачным. Тот сидел в огромном кресле темного дерева. Неяркий боковой свет падал ему на правую сторону лица, освещая застывшее в нем молчание. В правом нижнем углу можно было разглядеть почти потонувший в тени нервный силуэт одной из тех миниатюрных собачек, которых обожают держать при себе состоятельные дамы и которые меня всегда раздражали, поскольку они больше смахивают на дрессированных крыс, нежели на собак.