Один маленький грех - Лиз Карлайл

Аласдэр поднял глаза, стараясь увидеть впереди Сент-Джеймсский парк. День выдался на редкость солнечный, и из соседних домов высыпали все няни, хлопали на ветру жесткие белые фартуки, выстроились детские коляски. Он решил пересечь парк по самому короткому пути, но едва прошел половину, как прямо перед ним на дорожку выбежала маленькая девочка — кудряшки на ее голове подпрыгивали, глаза были устремлены на игрушку, которую она тащила за собой на веревочке.

— Стоп, — сказал Аласдэр, резко останавливаясь.

От неожиданности девочка чуть не споткнулась, но расторопная служанка бросилась к ней и подхватила на руки.

— Ради Бога, извините, сэр, — произнесла она, покраснев. — Ребенок не видел, куда идет.

Испуганная девочка прижала к себе игрушку и спрятала лицо, уткнувшись в нянькину шею. Это было так просто и трогательно.

— Все в порядке, мэм, — произнес он, снимая шляпу. — Никакого неудобства. А как зовут вашу девочку?

Глаза няньки расширились от удивления.

— Как? Ее зовут Пенелопа, сэр. Аласдэр заглянул за нянькино плечо.

— Привет, Пенелопа. Что это у тебя? Собачка?

— Лошадка, — неохотно отвечала девочка. — Коричневая лошадка.

— У нее есть имя?

— Аполло, — сказала девочка.

Бедная нянька выглядела напуганной. Она явно не привыкла разговаривать в парке с неженатыми и бездетными, судя по их виду, джентльменами. То есть самое время было обезоружить ее ангельской улыбкой. Аласдэр лучезарно улыбнулся, и глаза няньки подобрели.

Чувствуя себя снова на своем коньке, Аласдэр пустил в ход обаяние.

— Какой очаровательный ребенок, — сказал он. — И видно, что обожает вас. Она так трогательно приникла к вам. Вы давно в нянях у девочки?

— Ну, с самого ее рождения, — отвечала нянька. — А до нее я нянчила ее братца.

Она все отодвигалась, как бы намереваясь уйти. Пенелопа начала вырываться, и нянька опустила ее на землю.

— Нам пора, сэр, — сказала она. — Еще раз извините. Полностью оправившись, Пенелопа побежала вперед, ее лошадка весело кувыркалась сзади.

— Нам по пути, — сказал Аласдэр. — Можно, я немного пройду с вами?

Она неуверенно посмотрела на него.

— Да, сэр. Конечно.

— Я очень мало знаю о детях, — признался он, подстраиваясь под шажки маленькой Пенелопы. — Сколько лет вашей подопечной, мэм?

— Ну, ей будет шесть ближе к Рождеству, сэр.

— Вот как, — произнес Аласдэр. — Она такая маленькая. Ее рост соответствует возрасту?

Женщина затрепыхалась, как рассерженная курица.

— Она выше многих других детей.

— В самом деле? — пробормотал он. — У нее уже есть гувернантка?

— Ну конечно, сэр, — сказала нянька. — Но гуляю с детьми обычно я.

— Понятно, — сказал Аласдэр. — То есть нужны и гувернантка, и няня?

— Да, сэр, — утвердительно отвечала служанка. — С детьми всем хватает работы.

Аласдэр подумал.

— Она очень хорошо говорит, — продолжил он. — А в каком возрасте дети начинают говорить по-настоящему?

— Извините, сэр, вам никогда не приходилось иметь дело с детьми?

Аласдэр снова улыбнулся.

— Большое упущение, — признал он. — У меня есть младший брат, но он ненамного младше меня.

— Ну, к трем годам они обычно трещат как сороки, — сказала служанка. — А до этого лопочут, но мало что можно понять.

Они степенно прогуливались по парку, впереди Пенелопа с Аполло на поводу, за ними Аласдэр с няней. Женщина оказалась достаточно словоохотливой, и Аласдэр воспользовался возможностью задать множество вопросов о таинствах воспитания детей. Время от времени няня неодобрительно поглядывала на него, но отвечала на вопросы обстоятельно. Оказавшись неподалеку от Сент-Джеймс-стрит, он приподнял шляпу, поблагодарил ее, прибавил ходу и поспешил в клуб «Уайте».

Разговаривая в парке с незнакомой служанкой, он чувствовал нелепость ситуации. Но он хотел знать, черт возьми! Он хотел понять, что его ждет после того, как хорошо налаженная жизнь неожиданно круто изменилась. По причинам, которые он не смог бы объяснить, ему не хотелось расспрашивать мисс Гамильтон. Она не была врагом. Нет, не совсем так. Но он смутно чувствовал, что у нее есть ключ к какой-то важной тайне. К разгадке, которая была рядом, но вне досягаемости, и это мучило.

Утром он почувствовал себя посторонним в собственном доме. Курительной комнаты не стало, бильярдного стола тоже, а вместо них появились женщины, одна совсем маленькая и своевольная, а другая смущающе хорошенькая, с красивыми проницательными глазами, с волосами, из которых не успел выветриться аромат Шотландии. Да, лучше уж выглядеть идиотом здесь, перед женщиной, которую он не знает, чем в собственном доме, в глазах этой маленькой вспыльчивой гувернантки и собственного…ребенка.

Бог мой! Все сначала. В беззаботную жизнь с пирушками и весельем ворвалась грубая реальность. Аласдэр сильнее сдвинул шляпу на лоб, чтобы спрятать уныние в глазах, и заторопился к спасительному входу в «Уайте». Один маленький грех, и что теперь! Слишком много свалилось на его голову, чтобы постигнуть за один день.

Было еще раннее утро, когда Эсме решилась на следующий шаг. Она быстро порылась в сундуке и отыскала ботиночки Сорчи, предназначенные для прогулок. Эсме осмотрела их и вздохнула. Увы, маленькие кожаные ботиночки выглядели совсем не так опрятно, как надо бы.

— Пошли, моя маленькая, — сказала она, беря девочку на руки. — Я не хочу, чтобы ты выглядела маленькой замарашкой среди этих разряженных англичаночек.

Вместе они спустились вниз, Сорча весело щебетала, глядя вокруг. На последней лестничной площадке она увидела восточную вазу, которая ей очень понравилась. Не слушая увещеваний, она заупрямилась, стала вырываться и кричать во всю силу своих легких: «Дай! Дай мне!»

Кое-как Эсме ее усмирила, но у буфетной Сорча потребовала, чтобы ее опустили на пол. Руки у Эсме были заняты, поэтому она толкнула дверь боком и высунулась в проем. К несчастью, она не заметила камердинера Маклахлана, спешащего в противоположном направлении. Движущаяся дверь ударила его по локтю, отчего он приглушенно чертыхнулся.

— Ой, что я наделала! — вскрикнула Эсме, переступая порог. Стопка шейных платков и одежда из черной шерсти оказались на полу.

— Ох, мистер Эттрик! Простите меня.

— Право, мисс Гамильтон! — с досадой сказал камердинер, поднимая упавшее. — Я только что закончил чистить эту одежду!

Эсме опустила Сорчу на пол и, встав на колени, попыталась спасти свеженакрахмаленные шейные платки.

— Мне так жаль, — говорила она, быстро поднимая их. — У меня были заняты руки. Я не видела вас.

Эсме распрямилась и положила шейные платки на стол для чистки одежды. Эттрик теперь отряхивал фрак, прекрасный фрак, явно сшитый из первосортной материи.