В часу одиннадцатом - Елена Бажина

— Нет, — ответил Александр. — Я только должен сказать, что отныне…

— Нельзя доверять, — сказала она. — А я сегодня уже слышала эти слова… Вот только что, час назад, был помощник, — она споткнулась на этом слове, едва не сказав “послушник”, — вашего друга Николая, и представляешь, он говорил то же самое… Говорил про Матвея. Что он злодей. Они забрали все документы. И как я должна все это понимать?..

— Он присвоил себе чужое, — продолжил Александр. — Он присвоил собственность общины, и желает присвоить еще…

— Нет, нет, я слышала совсем другое, — перебила Ксения Сергеевна. — Именно Матвей присвоил себе деньги. Кому я должна верить?..

Александр пожал плечами.

— И я тоже не знаю, — сказала она.

Помолчав, потому что сказать ему было нечего, он взял сумку, прошел к двери и, не попрощавшись, вышел из квартиры.

С ощущением тотальной глупости и пустоты, накрывших его, он добрался до машины, сел за руль, раздраженно хлопнув дверью.

— Я больше никуда не поеду, — сказал Александр. — Никуда ни по каким поручениям.

Он не стал пересказывать Матвею подробности своего визита, сообщив только, что разговор с Ксенией Сергеевной не удался: она не захотела никуда ехать. Если Матвей желает, пусть сам поговорит с ней.

— Значит, ты не сумел с ней поговорить, — спокойно отметил Матвей. — Значит, надо будет продолжить с ней этот разговор в другой раз. Например, завтра. Главное — у нас документы.

Он спокойно развязывал туго затянутые шелковые тесемки папки, и вдруг затих.

— Они уже были здесь раньше нас, — пояснил Александр. — Они забрали все документы и поговорили с Ксенией Сергеевной.

Матвей нахмурился и проворчал:

— Не думай, что на этом все закончилось. Мы должны все исправить.

Он швырнул легкую, издевательски пустую раскрытую картонную папку на заднее сиденье.

— И это все, что ты вынес оттуда?..

Через полтора часа они подъехали к дому — его незавершенный темный силуэт издалека виднелся на фоне слабых фонарей. Последнее время Александр часто испытывал это чувство: приближение к дому, который он построил почти что собственными руками, вызывало тревогу и скрытую тоску. У него было смутное ощущение, что для него этот дом навсегда останется чужим, и все, что связано с ним, было построено на песке, как воображаемый замок в его архитектурных проектах.

— Ты должен все исправить, — повторил Матвей, когда Александр заглушил мотор. — Ты должен подумать, как это сделать.

Навстречу вышла Аня. По ее изумленному и перепуганному лицу было понятно, что здесь тоже что-то произошло.

Они приехали спустя пятнадцать минут после отъезда Матвея и Александра. Вышедшую к ним Аню они заперли в подсобке (потом, правда, выпустили), и вошли в дом. Они прошли в комнату, где совсем недавно были помещены архивы и бумаги, книги и еще какие-то предметы, которые Матвей и Николай добывали вместе. Забрав кое-что, они уехали.

Александр и Матвей смотрели на последствия небольшого погрома, произведенного в одной из комнат, которую в дальнейшем предполагалось сделать молитвенной комнатой — маленьким храмом. Распахнута дверца шкафа, на столе беспорядок, выдвинут ящик. Конечно, Николай в идеале имел доступ ко всему этому, но сейчас это выглядело как грубое вторжение на чужую территорию.

Матвей слушал, красный от гнева. Он еще раз осмотрел комнату, от угла до угла, и вышел на улицу.

— Ты их пустила, — сказал он через некоторое время Ане ледяным голосом. — Ты их пустила, ты виновата во всем. Ты будешь отвечать за все это.

Аня ушла наверх, на второй этаж, и там плакала. Александр хотел пойти и успокоить ее, но Матвей не разрешил: она провинилась, не надо с ней разговаривать, пусть она вкусит сполна плодов своих ошибок, сказал он. Слова о том, что она не виновата, на Матвея не произвели никакого действия: он ушел к себе, не пожелав никого слушать. Приехавшие после вечернего богослужения его жена и дочь так и не узнали ничего — только утром им рассказали о том, что натворила эта растяпа.

Как выяснил Матвей, ничего важного они не нашли. Денег он здесь уже не хранил. Документы на дом им тоже не достались — по какому-то наитию Матвей перепрятал их, и Николай не знал, где они находятся.

Тем не менее, Матвей решил: каждый должен подумать, как исправить эту ошибку.

Можно заставить человека что-то делать, решил Александр, но заставить думать о чем-либо — это уж слишком, и, чтобы скрыться от нависшего невыносимого психологического давления, беспощадного, как асфальтовый каток, поехал на следующий день в Москву развеяться, подумать о чем-то совсем другом, о своем, хотя что теперь осталось от своего?.. В тот день он впервые за долгие месяцы заехал к своему другу Косте, с которым еще сохранились отношения. Он завалился в его бедную, опустошенную перестроечной экономикой квартиру, и предложил выпить, и они пили водку, и Александр много говорил в тот вечер. А Костя рассказывал про путч, про события у Белого дома, где он простоял несколько часов, скандируя вместе со всеми “фашизм не пройдет!” и размахивая каким-то транспарантом. Он жалел, что Александр совсем отказался от научного будущего. Хотя, по большому счету, это уже неважно. Это не имеет никакого значения: время ушло, твое место заняли другие, ты потерял то, что было дано лишь на короткое время. Твой научный руководитель уехал в США; а тебя в этой среде никто больше не знает. Ты упустил свое время, Александр, ты потерял его, ты неправильно распорядился данными тебе талантами, ты их закопал, выполнив все по евангельской притче, с точностью до наоборот.

* * *

А еще через несколько дней, собравшись с духом, Александр все-таки решил отправиться туда, где он впервые получил указание на этот путь жизни. В последнее время он ловил себя на мысли, что не испытывает особого желания ехать на приход к отцу Афанасию, — ощущение пустоты после каждой встречи смущало его. “Может быть, это и есть та самая теплохладность, которой надо бояться?” — с тревогой думал он. Матвей не возражал, и даже посоветовал Александру подробно рассказать батюшке, что вытворяет Николай — его духовное чадо, хоть уже и достаточно великовозрастное.

Между тем до отца Афанасия уже дошли слухи о том, что в общине этой что-то не так. Об этом Александр узнал от паломников, которые, как всегда, что-то знали и что-то слышали. Правда, когда Александр приехал, — как всегда, рано утром, — батюшка отбыл куда-то по делам и Александру предложили ждать. Прислушиваясь к тихо бурлившим вокруг разговорам, Александр постепенно узнавал о событиях, происходивших здесь за время его отсутствия.

Отец Афанасий уже перешел к решительному наступлению в битве за храм, в котором размещалась юношеская библиотека. Он благословил нескольких своих чад — трех женщин — стоять в пикете у здания библиотеки и даже объявить голодовку. Однако все пошло не так гладко: на третий день у одной из голодавших, не отличавшейся крепким здоровьем, случился приступ острого панкреатита и она была госпитализирована. Женщина находилась в тяжелом состоянии, и у отца Афанасия возникли серьезные проблемы, а проблемы Александра на этом фоне резко потускнели. Отец Афанасий приехал через несколько часов на короткое время, а после обеда сразу уехал — как сказали, “в епархию”. И когда Александр обратился к Палашке — в чем же дело, она сдержанно ответила: “У батюшки сейчас хватает забот. Его, может быть, сделают архимандритом, или вообще лишат сана… Можно же дать ему отдохнуть, тут его и так обвиняли в том, что он благословил некоторых на голодовку за храм… Ну благословил, но зачем об этом всем рассказывать?..” Оказывается, к отцу Афанасию у ворот храма даже приступили журналисты с вопросом “почему вы благословили голодовку своих духовных чад?..” Отец Афанасий, не растерявшись, ответил: “Это не мои духовные чада. К нам в храм может прийти до тысячи человек, и что, я должен отвечать за все их действия?..”

Александр присел на табурет, и одна тревожная мысль посетила его, так что он испугался собственного открытия.

— Но ведь он благословил, — тихо сказал он. — Так благословил или нет?

— Перестань выпытывать, Саша! — вскричала послушница. — Перестань! Я не буду отвечать за батюшку, я только хочу сказать, что ему надо и отдыхать иногда.

Вот оно что, подумал Александр. Значит, благословил. Благословил, но так, чтобы об этом никто не знал. К тому же отрекся публично. Благословил, но так, чтобы не отвечать за последствия этого загадочного тайного благословения. Не отвечать за смерть женщины, выполнявшей послушание, если не дай Бог такое случится. Неужели он не знал, что она больна? Разве она не говорила об этом? Говорила, но батюшка сказал: Бог покроет, иди, ничего не будет, рассказал Александру кто-то из присутствующих.

— Значит, благословил, — снова задумчиво сказал Александр, не глядя на Палашку. — И в то же время не благословлял. Если она умрет, он скажет: она мученица, Бог забрал ее. Так ведь?..