Пророчества книги Даниила: происхождение, история экзегетики, толкование. Царство святых Всевышнего и мировая история - Игорь Александрович Бессонов

он стал трактоваться только после того, как успехи научной библеистики сделали невозможным сохранение традиционного понимания указанных пассажей. По нашему мнению, для того, чтобы плодотворно развивать концепцию sensus plenior, необходимо предложить дополнительные методы его верификации, применимые и тогда, когда мы не имеем убедительных толкований того или иного пассажа в традиционной экзегезе. Второй предложенный принцип – гомогенность буквального смысла и sensus plenior – безусловно представляется совершенно справедливым, но критерии подобной гомогенности опять-таки оказываются довольно расплывчатыми.

Таким образом, sensus plenior занял место среди смыслов Священного Писания в католической экзегетике прошлого века, хотя его точная роль и значение до сих пор вызывают споры. Мы не будем вдаваться в детальное обсуждение вопросов, связанных с полемикой вокруг sensus plenior. В следующем разделе мы обсудим вопрос о существовании sensus plenior в книге Даниила и критерии его выявления в библейской пророческой литературе.

Sensus plenior в книге Даниила. Методы толкования библейских пророчеств

В первую очередь, необходимо привести некоторые аргументы, подтверждающие саму возможность существования sensus plenior в библейских пророчествах и, в первую очередь, в книге Даниила. Сама идея появления sensus plenior в пророческих книгах основана на предположении, что пророк может полностью не понимать смысл полученного им послания свыше. Несмотря на возражения некоторых авторов[76], полагающих, что такое предположение делает библейского пророка похожим на греческую пифию, указанная идея в принципе не кажется нам невероятной, особенно применительно к апокалиптическим текстам. Прямые подтверждения этому мы можем обнаружить уже в книге Даниила. В Дан 7 пророк говорит, что «вострепетал дух во мне <…> и видения головы моей смутили меня» (Дан 7, 15). В 8 главе говорится о том, что Даниил «искал значения» своего видения (Дан 8, 15), а в 12 главе Даниил прямо говорит, что «не понял» смысл разговора «двух святых» (Дан 12, 8). Разумеется, все эти тексты могут быть поняты только как литературная условность, тем более что значение видения каждый раз объясняется пророку angelus interpres. С другой стороны, вполне возможно, что здесь перед нами предстают описания реального опыта авторов псевдоэпиграфических сочинений, вынужденных задумываться о значении своих видений. Не менее интересно и то, что книга Даниила сама дает нам пример поиска sensus plenior в библейском тексте: так, пророк Даниил размышляет над пророчеством Иеремии о 70 годах плена (Дан 9, 2) и получает откровение архангела Гавриила о том, что Израилю предназначено не 70 лет, а 70 семилетий иноземного владычества (Дан 9, 24).

Еще один важный аргумент, подтверждающий то, что книга Даниила имеет sensus plenior, следует из традиции ее интерпретации. В Новом Завете, в многочисленных иудейских и христианских толкованиях мы наблюдаем постоянные попытки соотнести содержание книги Даниила с событиями, происходившими уже после завершения Маккавейских войн. Отдельные толкования, не предполагавшиеся автором книги Даниила (например, отождествление четвертого языческого царства с Римом), стали общим местом в иудейской и христианской традиции уже в античную эпоху. Исходя из этого мы можем заключить, что книга Даниила вполне соответствует центральному критерию, служащему для выявления sensus plenior в ветхозаветных текстах, – наличию свидетельства экзегетической традиции.

Каким образом в книге Даниила соотносятся буквальный смысл текста и sensus plenior? Очевидно, что буквальный смысл пророчеств, излагаемых автором, вне всякого сомнения непосредственно связан с его эпохой (в случае книги Даниила – с гонениями Антиоха и Маккавейскими войнами). Тем не менее содержащийся в канонических текстах sensus plenior может указывать на совершенно другие, гораздо более отдаленные исторические события, о которых автор не имел никакого сознательного представления. Выявление подобного смысла и является наиболее сложной и принципиальной задачей богословской экзегетики книги Даниила. Мы уже привели два критерия, которые традиционно используются для выявления sensus plenior: свидетельство канонических текстов и церковной традиции и взаимосвязь между sensus plenior и буквальным смыслом, подразумевавшимся человеческим автором. Оба указанных критерия будут последовательно использоваться нами при написании толкования книги Даниила. Однако эти критерии явно недостаточны для плодотворной богословской работы по обнаружению sensus plenior в пророческих и апокалиптических текстах Священного Писания.

Вопрос о выявлении и последующей верификации sensus plenior в пророческих текстах Священного Писания стоит в тесной связи с вопросом об общих принципах интерпретации библейских пророчеств. Некоторые христианские авторы XX-XXI веков пытались установить общие критерии толкования библейских пророчеств. Среди них можно назвать таких протестантских исследователей как Р. Гёдлстоун[77], Б. Микельсен[78], Б. Рамм[79], В. Кайзер[80]. В числе принципов, необходимых любому толкователю библейских пророчеств, они отмечают тщательное изучение текста изучаемого пророчества, его исторического контекста, предостерегают против натянутых толкований, возражают как против чрезмерной аллегоризации библейских пророчеств, так и против чрезмерного буквализма, игнорирующего образный язык пророческих книг. Указанные авторы достаточно критически относятся к концепции sensus plenior, в то же время предлагая теорию «множественного исполнения» или «двойного исполнения» (multiply fulfilment/double fulfilment), которая по сути мало чем отличается от того же sensus plenior – вместо нескольких смыслов пророчества они говорят о его нескольких исполнениях, зачастую относящихся к Ветхому и Новому Завету. К сожалению, почти все эти авторы крайне консервативны и по этой причине игнорируют достижения историко-критического метода. В результате такие принципиальные вопросы как использование псевдоэпиграфии в библейской литературе, пророчество ex eventu и историческая достоверность тех или иных событий, описанных в Священном Писании, остаются вне их поля зрения. Кроме того, всем этим авторам присущ конфессиональный евангелистский подход, диктующий сосредоточенность на проблематике, интересующей представителей этого направления протестантизма.

На наш взгляд, еще одним серьезным недостатком работ всех описанных христианских богословов является то, что зачастую они делают основной акцент в изучении библейских пророчеств на новозаветных исполнениях ветхозаветных пророчеств. При этом тема раскрытия действия Бога в мировой истории, принципиальная для такого произведения, как книга Даниила, либо рассматривается в недостаточной степени, либо вовсе игнорируется. Указанная проблематика тесно связана с многовековой полемикой между различными школами в толковании библейских пророчеств: претеристами, историцистами и футуристами. Если первые полагают, что большая часть библейских пророчеств исполнилась в древности, в новозаветную эпоху, то для последних их исполнение еще предстоит в будущем, в эпоху эсхатологическую. К современным историческим реалиям, применительно к которым библейские пророчества обсуждаются в современном протестантском богословии, в первую очередь относится судьба Израиля, породившая длительную полемику между сторонниками диспенсационализма и «христианского сионизма» и их критиками: если для первых создание еврейского государства служит поворотным пунктом, знаменующим начало эсхатологического периода, то для вторых оно не имеет специального религиозного значения. Невозможно сомневаться в важности этой темы для современного христианского и иудейского богословия, однако ограничивать изучение отношения библейских пророчеств