Карповы эпопеи - Михаил Колосов

Не обманула в тот год земля людей — все на ней уродилось небывало. Даже бахча на солончаковом бугре выдалась такой, что люди и теперь, спустя почти полсотни лет, помнят те арбузы. Будто великан какой полосатых валунов на бугор накатал. И сами ели кавуны, и впрок солили, и скотину кормили.

У Карпова тоже все хорошо уродилось, кроме той пшенички, что в вагоне наскреб. Кустилась, кустилась она, лохматилась, кудрявилась, да так и не вышла в стебель. Знающие люди потом объясняли Карпу: озимой, наверное, была. Жалел Карпов — пропало добра столько, лучше бы в муку стер ее да семью хлебом накормил. Пожадничал он тогда, и зря.

Но ничего, мало ли когда осталось что-то не съедено, не выпито, так что ж толку теперь горевать? Тем более — остальное уродилось хорошо. Наелись наконец досыта, ожили все.

Выручила землица, не пропали Карповы бессонные ночи, не ушел в песок труд его. Стоят в чулане мешки с зерном, ящик с фасолью, чердак забит кукурузными початками. В погребе картошка, солка разная. Во дворе два стожка — кукурузные бодылья и солома. Зачем бодылья свез, и сам не знает. Просто с перепугу перед голодом.

На следующую весну Карпов решил не надрываться с землей, хотел засеять небольшой кусочек — так, на всякий случай. Жизнь вроде налаживаться стала.

Вот тут-то и явился Авдей — шурин. Пришел, как змей-искуситель, стал уговаривать прочнее цепляться за землю. Выгодное это дело. Кто не дремал да поболе засеял — теперь только в потолок поплевывает.

— Отдай ты мне Ульянину швейную машинку, я ее обменяю на коня,— предложил Авдей.

— Машинка-то ее приданое, — сказал Карпов,— пущай сама... А потом — на кой нам конь?

— Глупый ты, Карпов. Ты смотри, как люди делают. Вон хоть твой сосед Григорий Иванович. Земли сколько нахватал? И лошадку купил уже. А он мужик умный, не то, что мы с тобой.

Авдей моложе Карпова, но шустрее его. Низенький, лицо простачка, глаза плутоватые, он шел по жизни как-то несерьезно, искал, где полегче да повыгоднее. Потому Карпов не очень доверял шурину.

— Григерий Иванович — старик. Ему в самый раз в навозе копаться, — сказал Карпов. — А я и в деле своей хлеб зароблю.

— На кой тебе то депо! — воскликнул Авдей. — Вставай, беги на работу по гудку, гни там целый день спину. А тут сам себе хозяин, никто тебе не указ.

Видать, здорово Авдея схватила за душу щедрость земли, учуял легкую жизнь на ней. Слушает его Карпов и где-то в душе начинает склоняться в его сторону. Вспоминаются весенние дни в поле, вечерняя летняя прохлада, запах скошенной травы, запах поспевающего хлеба. Конечно, все это ни с чем не сравнимо, в депо такого нет. Припомнился ему зайчонок. Маленький, большеголовый, с кулак ростом. Карпов его шапкой накрыл, поймал. Домой принес. Лето держал, кормил. Думал: вырастет — зарежу, все мясо будет. А осенью уже наелись всего, зайца жалко стало, отпустил на волю.

И еще вспоминается. Это когда уже хлеб пололи с Ульяной. Вспугнули перепелку с выводком. Брызнули в разные стороны желтые комочки — перепелята. Пропали, исчезли, сквозь землю провалились. А потом чуть не наступил Карпов на одного. Затаился бедняжка под листочком — ни жив ни мертв. Взял его Карпов, опустил в кепку, понес Марье показать.

Как радовалась Марья пушистому живому комочку, как бережно держала в пригоршеньке своей, как вымостила в пустом глиняном горшке травяное гнездышко для птенца и как плакала вечером, когда не обнаружила перепеленка в горшке, — вспомнилось все это Карпу, и на душе у него стало теплее, легче, сердце сделалось уступчивее.

Кончилось все тем, что Авдей унес Ульянину машинку.

Ульяна не очень возражала мужикам. Вытерла с машинки пыль, завязала ее в узел из старой скатерти, — бери.

— Не горюй, сестра, — ободрил ее Авдей. — Разбогатеем — ишо не такую купим. Ножную, ногой крутить будешь, а руки свободные.

Ульяна только рукой махнула, не очень она надеялась на своего брата.

Но тот, видать, на этот раз знал, что делал. Не обманул и не промахнулся. Недели на две скрылся с машинкой куда-то из поселка и вернулся с лошадью. Привел Карпу во двор, завел в маленький, не приспособленный для этого сарай, привязал.

— Ну, вот, — сказал Авдей, — будет нам на двоих. А живет пущай у тебя.

Растопырился Карпов, раскорячился: одной ногой в депо стоит, другой — на Поповой даче. Не знает, на какую ногу опереться, не решит, какую ногу снять, к какой приставить. С депо сроднился, жизни без него не мыслил. А оказывается, можно и иначе хлеб свой добывать — прямо самому, на земле. И кроме всего, на земле как-то вольготней, свой труд виднее...

Раздирается Карпов на две половины: все больше в землю врастает и за депо держится, не отцепится никак.

Но земля все же оказалась сильнее, бросил Карпов депо, сделался целиком крестьянином. В хлеву поросенок, телка-первогодка завелась, купил кой-какой инвентарь: плужок, борону с чудным названием зигзаг.

Года три или четыре хозяйничал Карпов, привыкать уже стал, как вдруг жизнь подбросила ему новую задачу: объединяться в ТОЗ начали. Пришли и к Карпу представители, объясняют, спрашивают.

— ТОЗ организуется. Ты как? Будешь единоличником или со всеми вместе?

Трудно Карпу решить такую задачу: он и единоличником-то гнал совсем недавно, только-только научился землю кое-как понимать... Чешет затылок.

— Кабы б знать, как оно лучше будет...

— Гуртом и батьку легче бить.

— Батьку-то да, легче... — Поинтересовался: — А люди как, записываются?

— Кто как. Ахромей Солопихин записался.

— Ахромей? — удивился Карпов. — И его принимают! у гурт? А вы видали, какая у него земля? Его клин за буерачком, издаля можно узнать: весь бурьяном зарос. Утром едет туда как человек — на работу, а сам весь день проспит в холодочку. А дети голодають. Лодырь несусветный. Земля тольки пропадает, жалко. Рази можно так к земле относиться? За такое по морде бить надо. — Карпов разгорячился, но вдруг подумал, что горячится по делу, которое его не касается, умолк, задумался. Однако заговорил опять об Ахромее: — Его нельзя примать. А землю отобрать надо, чтобы зазря не мучилась.

— Ладно — с Ахромеем. Ты-то как?

— Как же ладно? — удивился Карпов. — Мне ж  с ним, можно сказать, в одной семье жить придется: одну работу робить, из одного котла хлебать. А он такой: на работе его не найдешь, а у котла за ним не захватишь. Это уж я знаю. Тут вон когда спрягаешься на сев чи на уборку — и то выбираешь, с каким соседом сподручне, чтоб его не перешло к тебе и ты чтоб горб не гнул на него. Под стать себе и напарника шукаешь.

— Ну и тут напарников найдешь — народу много. Тракторов, машин разных накупим. Каждому найдется работа по способности, по уменью.

— Ха! По уменью! А шо, к примеру, умеет делать Ахромей? Он, гляди, ишо в командиры выйдет. Слыхал, будто бегает по другим улицам, тоже агитирует? То дужа поганый агитатор по такому делу: такой сагитирует не вперед, а взад.

— Дался тебе этот Ахромей! Ты то сам как?

— С кондачка такое дело не решишь. Посоветоваться надо...

— С кем советоваться будешь? Советчики разные бывают, смотря куда дух направлен.

— Как с кем? А хочь бы вон с жинкой, — кивнул на Ульяну. — У нас с ею дух одинаковый, на всю жизнь спряглись. Покумекать надо.

Кумекал Карпов не с одной Ульяной. К соседу Симакову Григорию Ивановичу пошел. Тот справным хозяином стал, крепенько зажил. Уже пару лошадей завел, инвентарь кой-какой приобрел, даже лобогрейку купил. Старик ушлый, не промахнется. Как он, что думает?

— Коней продал, — объявил ему старик, — на завод возвертаюсь. Там погода или непогодь, а мое отдай. Зарплата, паек. А тут круглый гад дрожи, поглядай на небо — моли то дождика, то солнышка, — рассудительно и спокойно говорил Григорий Иванович.

Откровенно сказать, Карпов от него не ожидал такого поворота и даже растерялся немного.

— А земля как же?

— Отказался. Пущай берут в ТОЗ.

— Жалко. Привык уже к ей.

— Жалко... — согласился старик. — А шо делать? Она была не наша, и пущай на ней робить тот, кто понимаеть в этом деле.

— А вы шо ж, не понимаете?

— Не в том дело. Кто понимаеть, куда дело клонится? Для меня той ТОЗ — темный лес пока — куда оно, как будет. А на заводе мне все ясно.

— Это-то да! — обрадовался чему-то Карпов. — Как в депе, к примеру: я там все, кажись, на сто лет наперед знаю! Другой раз вспомню депо, заноет вот тут, будто по дому соскучился.

Вечером пришел Авдей с вопросом: Шо делать будем?

— Да я, наверно, опять в депо подамся, — сказал Карпов. — А ты как хочешь. Забирай коняку и хозяйнуй. Когда-нибудь отдашь мою долю. А не хочешь — отведи его да продай.

Домой от Карпова Авдей поехал на бричке. Хлестнул остервенело гнедого, затарахтел по улице. Он был недоволен зятем: сам для себя решил, а ты как хочешь. Ну, гляди у меня, получишь свою долю, как же!

Оттарахтела бричка, и будто легче Карпу сделалось, будто груз какой сняли с него, будто выздоровел человек. Стоит у ворот, наслаждается свободой, легкостью душевной. И вдруг услышал что-то родное. Прислушался и угадал: издалека, со станции, доносится деповский гудок — очередную смену сзывает. Удивился Карпов: раньше, кажется, сюда и не слышно было. Другой поставили, что ли, сильнее? Гудит тревожно и долго, вынимает Карпова сердце.