Хроники Нарнии. Вся история Нарнии в 7 повестях - Льюис Клайв Стейплз

Когда великий миг настал и звери заговорили, он ничего не понял, и вот почему: в самом начале, когда лев запел, дядя смутно понял, что это песня, но она ему совсем не понравилась, ибо внушала мысли и чувства, которые он всегда отгонял. Потом, когда взошло солнце и он увидел, что поёт лев (просто лев, как он думал), стал изо всех сил убеждать себя, что это вообще не песня, львы не поют, а рычат – скажем, в зоологическом саду, там, в его мире. «Конечно, петь он не мог, – думал дядя. – Мне померещилось. Совсем нервы никуда… Разве кто-нибудь слышал, чтобы львы пели?» И чем дольше, чем прекраснее пел дивный лев, тем упорнее убеждал себя дядя Эндрю. Когда пытаешься стать глупее, чем ты есть, это нередко удаётся, и дядя Эндрю вскоре слышал рёв, больше ничего. Он больше и не смог бы ничего услышать. Когда лев возгласил: «Нарния, встань!» – слов он не разобрал, а когда ответили звери, услышал только кваканье, лай – что угодно; когда же они засмеялись – сами себе представьте, что ему послышалось. Это было для дяди хуже всего. Такого жуткого, кровожадного рёва голодных и злых тварей он в жизни своей не слышал. И тут, в довершение ужаса, он увидел, как к этим зверюгам пошли люди, трое, и подумал: «Какая глупость! Звери съедят их, а заодно и кольца. Как же я вернусь? Эгоист этот Дигори, да и другие хороши… Не дорожат жизнью – их забота, но вспомнили бы обо мне! Ах что там! Кто обо мне вспомнит?»

Но тут он увидел, что звери идут к нему, и побежал во всю прыть. Должно быть, климат и впрямь омолодил его, ибо он не бегал так со школьных лет. Звери были рады новому развлечению и кричали:

– Эй, лови! Это лазло! Да, да! Ура! Хватай! Заходи спереди!

Через минуту-другую одни забежали спереди и перегородили ему путь, другие были сзади, и, поневоле остановившись, дядя озирался в ужасе. Куда ни взглянешь – звери. Над самой головой – огромные лосиные рога и слоновий хобот. Важные медведи и кабаны глядели на него, и равнодушные леопарды, и насмешливые пантеры (это ему казалось), а главное – все разинули пасти. Вообще-то они просто переводили дух, но он думал, что они хотят его сожрать.

Дядя Эндрю стоял и дрожал. Животных он никогда не любил, скорее боялся, а опыты совсем ожесточили его сердце. Сейчас он испытывал самую пылкую ненависть.

– Прости, – деловито сказал бульдог, – ты кто: камень, растение или зверь?

Но дядя Эндрю услышал: «Рр-р-ррр!..»

Глава одиннадцатая. О злоключениях Дигори и его Дяди

Вы скажете, животные были очень глупы, не признав в дяде Эндрю такого же существа, как Фрэнк и дети. Но вспомните: они ничего не знали об одежде. Им казалось, что платьице Полли, курточка Дигори, котелок Фрэнка то же самое, что перья или мех. Они бы и этих троих не признали одинаковыми, если бы те с ними не заговорили и если бы им не сказала об этом Земляничка. Дядя был выше детей и худосочнее кебмена. Носил он всё чёрное, кроме манишки (не слишком белой теперь), да и седое гнездо волос особенно отличало его от прочих людей. Как тут не растеряться? В довершение всего он не говорил, хотя и пытался.

Когда бульдог спросил, кто он, дядя, ничего не разобрав, льстиво пролепетал: «Собачка, собачечка…» – но звери его не поняли, как и он их. Оно и лучше, ибо какая собака, тем более говорящая, стерпит такие слова? Всё равно что называть, скажем, вас «мальчичек, мальчишечка».

Тогда дяде Эндрю стало дурно.

– Ну вот, – сказал кабан, – это дерево. Так я и думал. (Не забывайте: при них никогда никто не падал в обморок и вообще не падал.)

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Бульдог обнюхал дядю, поднял голову и сказал:

– Это зверь. Точно зверь. Вроде тех троих.

– Навряд ли, – сказал один из медведей. – Звери так не падают. Мы вот не падаем! Мы стоим. – Он встал на задние лапы, сделал шаг назад и повалился на спину.

– Третья шутка, третья шутка! – закричала галка в полном восторге.

– Нет, это дерево, – сказал другой медведь, – на нём пчелиное гнездо.

– Мне кажется, – заметил барсук, – он пытался заговорить.

– Это ветер шумел, – вставил кабан.

– Неужели ты думаешь, – сказала галка барсуку, – что это говорящее животное? Он же не говорил слов!

– Нет, всё-таки, – возразила слониха (слон, её муж, ушёл, как вы помните, с Асланом), – это животное. Вон тот сероватый тычок – вроде морды, эти дырки – глаза и рот, носа нет… хм… да… не буду придирчивой, нос мало у кого есть… – И она с понятной гордостью повела хоботом.

– Решительно возражаю! – сказал бульдог.

– Она права, – сказал тапир.

– Знаете, – вмешался осёл, – наверное, это неговорящее животное, но думает, что оно говорящее.

– Нельзя ли его поставить прямо? – спросила слониха и обвила дядю хоботом, чтобы приподнять. К несчастью, она не разобрала, где у него низ, где верх, и поставила на голову, так что из карманов его посыпались два полусоверена, три кроны и один шестипенсовик. Но дядя Эндрю снова свалился.

– Ну вот! – закричали другие звери. – Какое это животное, если оно не живое?

– А вы понюхайте! – не сдался бульдог.

– Нюхать – ещё не всё, – сказала слониха.

– Чему же верить, если не чутью? – удивился бульдог.

– Мозгам, наверное, – застенчиво предположила слониха.

– Решительно возражаю! – заявил бульдог.

– Во всяком случае, – продолжила слониха, – что-то с ним делать надо. Наверное, это лазло, и мы должны показать его Аслану. Как по-вашему, животное он или дерево?

– Дерево, дерево! – закричали многие.

– Что ж, – сказала слониха, – значит, посадим его в землю.

Кроты быстро выкопали ямку, и звери стали спорить, каким концом совать туда дядю. Одни говорили, что ноги – это ветки, а серая масса – корни, переплетённые в клубок. Другие утверждали, что корни – это два отростка, потому что грязные и длинные. В общем, сунули в яму вниз ногами. Когда землю утрамбовали, она доходила дяде Эндрю до бёдер.

– Какой-то он чахлый, – сказал осёл.

– Надо бы его полить, – добавила слониха. – Не обессудьте, но мой нос очень бы…

– Решительно возражаю! – вставил бульдог.

Однако умная слониха спокойно пошла к реке, набрала воды в хобот, вернулась и стала поливать дядю. И поливала, и поливала, пока вода не потекла потоком с фалд, словно он купался одетым. Наконец он пришёл в себя. На том мы его пока и оставим. Пусть поразмыслит о своих злодеяниях (если хватит разума), а мы вернёмся к более важным событиям.

Земляничка тем временем приблизилась к совету зверей. Дигори не посмел бы прервать их беседу, но Аслан сразу дал знак и звери расступились. Спрыгнув на землю, Дигори оказался прямо перед львом. Тот был больше и величественнее, красивее и страшнее, чем ему прежде казалось, и мальчик, не решаясь взглянуть ему в глаза, проговорил:

– Простите, мистер лев… мистер Аслан… сэр. Не дадите ли… то есть нельзя мне… что-нибудь для мамы?.. Она больна.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Он надеялся, что лев скажет: «Можно», – и в то же время боялся, что лев скажет: «Нельзя», – но тот сказал совсем иное:

– Вот он. Вот мальчик, который это сделал. – И поглядел не на него, а на своих советников.

«Что же такое я сделал?» – подумал Дигори.

– Сын Адама, – сказал лев, – расскажи добрым зверям, почему в моей стране оказалась злая колдунья.

Дигори хотелось ответить иначе: мыслей десять мелькнуло в его мозгу, – но он тихо сказал:

– Это я привёл её, Аслан.

– Зачем?

– Хотел убрать её из моего мира.

– Как она очутилась в твоём мире?

– С помощью волшебства.

Лев молчал, а Дигори, понимая, что сказал не всё, продолжил:

– Это мой дядя виноват. Он загнал нас хитростью в другой мир, дал волшебные кольца… мне пришлось туда отправиться, потому что Полли он послал первой… и в одном месте, называется Чарн, мы встретили ведьму…