Новый мир. № 6, 2003 - Журнал «Новый мир»

— Что ж ты, сука?! — утираясь, плакал я. — Наши с Настей книжки пропила? Ты что же, не понимаешь — это последнее, что есть у нас!

Вместо раскаяния — улыбка зазмеилась:

— Ошибаешься, Венчик! Твое как раз не взяли они. Сказали — такого говна им не надо! Посмотри, — кивнула торжествующе.

Поднял сумку ее, валявшуюся в пыли. Точно! По тяжести уже чувствовал — не врет. Честная! Мое тут. Лишь Настины книги продала. Но радоваться ли этому? Нет. Злоба отчаянием сменилась. И это хорошо. Злоба неконструктивна. Помню, когда решил из больницы ее забрать, обнялись, счастливые, и сказал ты себе: ради этого момента можно все претерпеть!.. Претерпел?.. Но еще не все.

— Ну… убедился? — гордо произнесла.

Этого не претерпел.

— Что ты со мной сделала? — завопил. — Я ж для тебя жизнь свою сжег! — Заметил, что при этом тычу забинтованным пальчиком в дырку от зуба… Почетные раны мои. Но как я их получил конкретно, ей, думаю, не надо говорить. Моральный мой вес на нее не действует. Ей вообще ничего не надо говорить!

Наскреб денег по сусекам, рванул в «Букинист». Он уже закрывался, но я пролез. Выкупил Настины книги. Пришел. Кладовку открыл. Книги на полку расставил — Настины, а заодно и мои. На Толстого глянул. Вот так, Лев Миколаич! Мы тоже что-то могем!.. Теперь надо идти мириться.

Но она не желает, видите ли! Презрением встретила меня. Чтоб как-то хоть успокоиться, хлебнул чаю, что перед нею в чашке стоял, — и задохнулся! «Чай»! Водка наполовину! В больничке этому научилась? Не зря я столько денег заплатил!

— Продала ты за водку нас! — прохрипел я. — Неужели ничего лучше водки нет?!

— Что может быть лучше водки? — усмехнулась. — …Лучше водки может быть только смерть!

— Тогда пей! — Я выплеснул чашку ей в лицо.

Не отводя от меня ледяного взгляда, она медленно обтерла рукой щеки и потом звонко расцеловала каждый пальчик. Зазвонил телефон. Боб! Работодатель. Рабовладелец.

— Ну? Чего делаем?

Трудно как-то сформулировать. Я молчал.

— Бабки нужны тебе? — не дождавшись энтузиазма, он надавил.

Мне — нет!.. А ради этой суки я не собираюсь говно топтать!

— Нужны. Но ты же видел, Боб! Своего говна мне хватает! Не до тебя!

— Ну смотри, — с угрозою произнес, трубкой брякнул.

И под пулю она меня подведет, даже просто.

Звонок. Видимо, уточнение — когда киллера ждать.

— Ну? Надумал?

Кузя! Я рад.

— Еду! — сразу сказал.

— Пр-равильно! — Кузя воскликнул.

Хоть один есть у меня друг!

— Как я приеду? — Настя сказала. — У меня ж в компьютере все!

— Ну так тащи сюда компьютер!

— Нет!

— Ну как хотите! — трубку повесил.

Я тоже что-то могу хотеть — например, жизнь свою спасти.

…Досви — Швеция!

Глава 16

С маленькой котомкой из дома ушел. Свобода! Стоял на ледяном углу, поджидая Кузю.

Кузя, друг! Все друзья мои, шестидесятилетние шестидесятники, ездят на ржавых тачках эпохи зрелого социализма, все были тогда кандидатами-лауреатами. За светлое будущее боролись. Напоролись!

Тормознув, Кузя скрипучую дверку открыл, и я нырнул в уютную вонь: аромат бензина, промасленной ветоши. Хоть боремся с ним за чистоту атмосферы, не жалея сил, добираться к высокой цели приходится, вдыхая бензин… Что, несомненно, усиливает нашу решимость покончить с этим злом.

— Этот губернатор ваш, — Кузя усмехнулся — весь город перекопал, к юбилею готовясь, ни пройти ни проехать!

Глянул на него. Эх ты, седая борода! Все неймется? Дух у нас такой.

— Ничего, найдем на него управу! — он боевито сказал.

Я робко поежился. Круто берет! Сразу видать — свободного общества представитель. Глядишь, и я на свободу вырвусь через него!

Кузя, голован, среди нас самый успешный, международное сообщество консультирует — куда нас, грешных, девать.

И помогает! Куда б я без него сейчас делся? В запой? Но у нас в семье есть уже один пьющий член — этого достаточно. А я благодаря Кузе вхожу в мудрую международную жизнь.

Затряслись по набережной Фонтанки. Трехсотлетие города близится — а нормальных дорог нет! Это уже моя собственная смелая мысль.

А если уж я такой смелый, надо еще одну важную вещь сказать.

— Слышь, — Кузю просил, — а чего вы Боба-то совсем отбрили? Он, можно сказать, всю душу в эти сучья вложил!

— У твоего Боба, — Кузя со скрипом переводил рычаги, явно перенося свою дорожную злость на нашего друга, — со вкусом не все о’кей. И с репутацией — тоже.

— А что такое?

Человека вообще-то легко закопать!

— Ведь это ты, по-моему, его породил? В Африку сунул. Помнишь, еще просил меня «уравновесить» его? — я напомнил.

— Я его породил!.. — мы ухнули в яму, — …я его и убью! — Мы кое-как вылезли из ямы на асфальт. — В Швеции советую тебе о нем не вспоминать. Скомпрометируешь идею.

Ни фига себе! «Сучья» — это же его идея была. И теперь — он же ее компрометирует? Ловкий поворот! Вспомнил, как мы с Бобом бились в Москве. Правда, целую лестницу телами врагов я не усеял, как он, но зуба своего, помню, лишился — языком нащупал остренькую дыру. Мне таперича, выходит, платят, чтоб закопать Боба, моего друга, навсегда? Выйти, что ли? Проходняками тут до дома недалеко. Прийти, снова шею подставить: душите меня? Ни вперед, ни назад. Уж вперед все-таки лучше. На шведском острове погощу, хоть простора немножко вдыхну. «Третье дыхание» уже пошло, прерывистое, — без кислорода нельзя.

— А чем Боб так уж отличился? — все же спросил.

— А ты не знаешь? В глазах международного сообщества он труп — и в политическом, и в этическом.

Сразу в двух смыслах труп — это даже для Боба много.

— Хорошо, что не в физическом! — вырвалось у меня.

— На что ты намекаешь? — Кузя вспылил. — Мы подобными делами не занимаемся!

Ну ясно. И других дел хватает. Мы уже вырулили на шоссе к аэропорту. Среди мелькающих придорожных реклам («шоколад»… «виски») вставал время от времени большой плакат с Кузиным портретом. Тревожно взъерошенный, с растрепанной бородой, он стоял у сожженного леса и вопрошал всех: «Доколе?» Я опустил стыдливо глаза: словно и ко мне относится этот упрек. Ну ясно: в связи с выборами ему поручено природу охранять. А двоих на плакат не поместишь. Вдруг мы с Кузей вздрогнули: на одном плакате рядом с «Доколе?» было подписано: «До… и больше». Кто-то, видимо, из машины вылезти не поленился! Да, трудно с таким электоратом работать.

— Боб твой, если хочешь знать… — заворчал Кузя, словно Боб эту приписку сделал, — сам себя закопал, в этическом плане… Вагон просроченной виагры толкнул! В глазах международного сообщества это — смерть.

Я похолодел. Знает, что и я в этом деле замешан? Держит на крючке? Кто виагру-то сторожил — зная, что просроченная она? Я. И не возразишь. Тем более — он мои командировочные мне еще не выдал. Но я все же сказал:

— Так за полцены он виагру-то продал! Кто брал — тот, наверное, понимал?

Кузя пристально посмотрел на меня: мол, тоже хочешь стать этическим трупом? Это мы враз. Может, с виагрой инцидент еще не взволновал мировое сообщество — но может взволновать.

— Эту просроченную виагру нам в порядке гуманитарной помощи прислали. — Кузя почему-то даже голос понизил. — А Боб — толкнул ее! Так что о нем — забудь!

А то, как мы с Бобом его печку в Москву таранили, — и это забыть? Хотя бы печку его взяли! Он и то бы, наверное, доволен был!

Но… некогда, как всегда: въезжаем уже на пандус аэропорта. Вышли. Кузя дал мне маленько валюты, чтоб я там по возможности развязно себя держал. Остальное, говорит, шведы доплатят, если я как следует сучья воспою.

— В Стокгольме тебя встретит Элен! — Кузя с явной завистью произнес.

— Как я ее узнаю? — я небрежно спросил.

— Она тебя откуда-то знает, — Кузя проворчал.

Интересно, интересно. Ну что? Я уже представлял себе длинный салон международного авиалайнера скандинавской компании САС с нежно-желтыми, если верить рекламе, подголовниками на креслах и того же цвета жилетками на стройных стюардессах. Сажусь, потягиваюсь, скидываю ботинки, сладострастно шевелю пальцами в носках. Свобода!

Однако Кузя пихнул меня в узкую боковую дверь, мы выбрались на какой-то внутренний двор, заваленный техническим хламом, Кузя подмигнул мятому субъекту в кожаной летчицкой куртке. Впрочем, что за летчики летают сейчас в таких куртках? Какой у них может быть самолет?

— Ну… пошли. — Летчик как-то неодобрительно оглядел меня.

Я пошел за ним, потом оглянулся: с Кузей, наверное, надо как-то проститься? Кузя, привстав на цыпочки, посылал мне вслед крестные знамения… Хорошее напутствие!

Дальше, видимо, надо разбираться самому.

— Что за борт? — деловито спросил я у летчика.

Мы деловито пробирались через какие-то складские помещения.