Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Теперь понятно, почему император наградил вас медалью! – радостно догадался Авка.
– А вот и непонятно, – сухо сообщила баронесса. – Потому что с его высочеством я обошлась по всем правилам. Это была просьба его мамы императрицы, и я не могла обмануть ее величество…
– Что же он такое натворил? – опасливо спросил Авка.
– Вообще-то это государственная тайна… но ты обещал молчать о нашей беседе. Наследник продул друзьям-приятелям в известную тебе игру "чопки" какую-то императорскую реликвию. И не стал говорить, кому именно проиграл. И отказался требовать ее обратно, сказал, что за это его обзовут "бзяка-отбирака"… Вот его и доставили сюда… Впрочем, его высочество не был на меня обижен. Когда все закончилось, он даже сказал: "Благодарю вас, мадам. Я думал, это будет гораздо неприятнее".
"Наверно, за это и медаль", – проскочило в голове у Авки. Но сказал про другое (дернуло его за язык):
– А голос принца у вас тоже сохранился?
Авка уже понял, что машина с трубой умеет не только вопить по-мальчишечьи, но и запоминать голоса.
– К сожалению, нет. Я включила запись, но во время процедуры его высочество героически молчал, а его храброе сопение аппарат уловить не сумел.
– А как он действует? – опять не сдержал любопытства Авка.
– Довольно просто. Звук попадает в трубу и заставляет колебаться вот эту металлическую пластинку с иглой. Игла выцарапывает на кожуре вертящейся тыквы зубчатые бороздки. Это и есть запись голоса. А звучание – это обратный процесс. Игла бежит по бороздке и заставляет звучать трубу. Главное, чтобы тыква была гладкая, иначе иголка спотыкается…
– До чего замечательно! – выдохнул Авка. – Ваше сиятельство, это вы сами придумали?
– Нет, это давнее изобретение моего покойного мужа. Фигус фон Рутенгартен был большой любитель музыки. У него в замке каждую неделю играл замечательный оркестр, и барон решил оставить на память лучшие музыкальные произведения. Для этого и придумал тыквофон…
– Что?
– Что такое "тыква", известно. А "фон" на одном из древних языков означает звук. Отсюда и название аппарата… Но изобретения полагается регистрировать в Императорской патентной коллегии. А там всякие ученые мужи воспротивились. Как, говорят, можно подменять скрипучем тыквенным звучанием живые голоса оркестровых инструментов и песен! Надругательство над искусством! И запретили!
– Но ведь никакого скрипа почти не слыхать! Вовсе даже настоящий голос!
– Да, но попробуй убедить коллегию! Она даже постановила: сломать тыквофон!.. Ну, ломать его барон, конечно, не стал и даже сохранил кое-какие музыкальные тыквы, однако все это под секретом. Достоянием тыквогонского общества изобретение так и не стало…
– Всякие власти почему-то очень боятся новшеств, – горько посочувствовал баронессе Авка. – Вот в Никалукии… ну, там, где Звенка… еле-еле разрешили построить гра… ви-то-план. А теперь, наверно, запретят насовсем…
Сейчас, когда страхи ушли, Звенкино лицо снова как бы висело в воздухе перед Авкой. Некрасивое, печальное и… незабываемое. И Авка снова понял, что эта грусть – надолго… Он протяжно, почти со стоном, вздохнул.
Баронесса внимательно взглянула на него.
– Ты мне почему-то весьма симпатичен, Август Головка. Давай-ка я оставлю для коллекции твой голос…
– Ой, нет… – Авка опять машинально вцепился в лямку.
– Ты не понял. Я попрошу тебя что-нибудь сказать в трубу… Негромко, чтобы не услышали за дверью… Скажи, например, какое-нибудь заветное желание. Не стесняйся. Имей в ввиду: если желание сохранено в записи на долгий срок, оно все время действует на силы природы, и, может быть, силы эти в конце концов поспособствуют его исполнению… А?
"Может, правда?"
– Н… ну хорошо… Только вы никому-никому это не давайте слушать, ладно?
– Бзяка буду.
Баронесса запустила маховик тыквофона. Подвинула Авку лицом к трубе.
– Говори, Август Головка…
Авкины уши опять стали горячими. Он зажмурился.
– Хочу… ик… чтобы Звенка прилетела снова… или… – Авка с трудом договорил фразу и прерывисто задышал.
– Замечательно! – Баронесса остановила колесо. Передвинула на тыквочке "ложку" с иглой. Крутнула маховик опять. – А теперь слушай…
Сперва сквозь шипенье прозвучал голос баронессы: "Говори, Август Головка…" А после заикающийся мальчишка тихо выговорил: "Хочу… ик… чтобы Звенка прилетела снова… или… чтобы я как-нибудь сам оказался на ее берегу… Вот…" Затем – сбивчивые вдохи и выдохи…
Неужели это правда он, Авка? Чудеса…
– Ваше сиятельство… А еще… можно, я спрошу?
– Можно.
– Как вы думаете… есть какая-нибудь возможность добраться… туда?..
– До девочки?
– Ну да…
– Не знаю, голубчик. Честно говоря, по-моему, нет. Наша техника еще не доросла до такого… Может быть, потом…
– Когда потом-то… – прошептал Авка. И чуть не уронил слезинку…
Баронесса вздохнула совсем по-старушечьи:
– Кабы знать… Я ничем не могу тебе помочь. Был бы жив мой супруг, тогда другое дело, он был замечательный изобретатель…
– Значит, всю жизнь так и мучиться? – горько сказал Авка. Не баронессе, а себе.
– Что поделаешь, голубчик. От любви лекарства нет… Разве что одно – забыть.
– Не забывается же…
– А вот это можно попробовать… Есть одно очень сильное средство…
– Это, что ли, как тех, за кота? – выговорил Авка печальную догадку. И подумал: "Может быть, пусть? Зато потом – облегчение…"
– Я совсем не про то! В коллекции барона сохранилась одна тыква с записью замечательной музыкальной пьесы. Называется "Соната забвения". Неизвестного старинного композитора. Барон говорил, что, если послушать эту музыку один раз, мучения души становятся легче. А если дважды – причина мучений забывается совсем. Я, правда, не пробовала, потому что не привыкла прятаться от страданий. Но тебе-то зачем страдать в такие юные годы?.. Хочешь послушать сонату?
– Да! – с горьким нетерпением качнулся вперед Авка.
Баронесса покивала. Достала с полки тыквочку лимонного цвета, вставила ее в зажимы тыквофона вместо прежней.
– Это должно быть тихо, чтобы тот, кто в прихожей, не удивлялся: что там у них за концерт? – Она заткнула жестяной контрабас большущей пробкой, от которой тянулся шланг из длинного тыквенного стебля. Шланг раздваивался, и к двум концам были приделаны пустотелые половинки сушеной тыквы-шуршалки. Их соединяло упругое медное полукружье – по размеру головы.
– Садись, Август Головка… – И баронесса надела тыквенные половинки ему на уши. Авка услышал шелест и шуршание.
Он сидел и смотрел, как баронесса идет к тыквофону, как поправляет ложку с иглой, как берется за маховик… Но видел это как бы через портрет Звенки. Девчонкино лицо снова было перед ним – полупрозрачное, печальное и… ну, такое… Звенкино…
– Нет! – Авка быстро снял шуршащие полутыковки. – Не надо… Простите, ваше сиятельство, но не надо… Пусть…
– Вот как? – Баронесса подняла левую бровь.
– Да… – вздохнул Авка. И повторил: – Пусть… – И (странное дело!) слегка повеселел.
Две головы
В прихожей баронессы томился и топтался, не решаясь присесть на лавку, императорский паж Данька Белоцвет.
– О! – удивился Авка, когда вышел.
– О… – удивился и Данька, увидев знакомого. Впрочем, не очень.
– Привет! – сказал Авка.
– Привет… – грустно отозвался императорский паж. И кажется, удивился снова: Авкин бодрый тон не вязался с недавними воплями за дверью. В глазах Даньки Белоцвета появился страдальческий вопрос: "Ну, как там?" Авка, разумеется, только хмыкнул и пожал плечами. Скоро, мол, узнаешь.
Данька был не в пажеском костюме, а в обычной мальчишеской одежке, вроде как у Авки. Но все же в шапочке с перьями и в сапожках с кружевами на отворотах. Как ни как, придворный. Только было Даньке сейчас от этого звания не легче.
Авка спросил:
– Тебя за что?
– За штаны… Помнишь, как я торопился после игры в чопки? Оказывается, надел штаны задом наперед. Прибежал на дежурство, встал в шеренгу и тут чуть не помер с перепугу. У всех левая нога желтая, правая красная, а у меня наоборот. Его величество прошел мимо, ничего не заметил, ему это все пофигу. А у старшего церемониймейстера аж рожу перекосило. Кулак мне показал из-за спины. А потом вызвал к себе и говорит: "Или пиши рапорт об увольнении со службы, или завтра отправляйся с визитом к ее сиятельству фон Рутенгартен"… А мне как увольняться-то? Без моего жалованья семейство с голоду зачахнет…
"Бедняга…" – И чтобы Данька не мучился лишним ожиданием, Авка сказал:
– Иди уж. Там свободно.
Тут проснулась рыжая тварь Мурлыкара и запоздало начала орать:
– Пр-роходите! Не задерр-рживайтесь! Па-апр-рошу поскор-рее!
Данька с чувством глянул на нее. Поежился и шагнул к двери.
– Постой! – Авка обогнал Даньку и нажал на дверь плечом. Потому что вспомнил! Один болезненный вопрос сидел в нем занозой позади других страхов и печалей. – Подожди, я только спрошу…
- Пироскаф «Дед Мазай» - Владислав Крапивин - Сказка
- Лист работы Мелкина - Джон Толкин - Сказка
- Гардарика (историческая сказка) - Елена Чудинова - Сказка
- Таня Гроттер и птица титанов - Емец Дмитрий Александрович - Сказка
- Лист работы Ниггля - Джон Толкин - Сказка
- Мой папа - мальчик - Елена Ожич - Сказка
- Максим в стране приключений [ журнальная версия ] - Юрий Самсонов - Сказка
- Сандалики, полная скорость! - Оксана Иваненко - Сказка
- Карандаш и Самоделкин на Северном полюсе - Валентин Постников - Сказка
- Бухтик из тихой заводи - Владимир Руткивський - Сказка