Девушка с картины (ЛП) - Баррет Кэрри

— Он твой, — сказала мама. — Только твой. Можешь не делиться с братиком.

Но мамы с братиком больше не было. Я сидела со Снежинкой на лестнице, несчастная и одинокая в своем горе.

В дом пришло много людей. Мы прощались с мамой и малышом, которому дали имя Билли и который тоже отправился на небеса. Они с мамой были в одной коробке, называемой гробом. Я никогда не видела Билли, но мне было все равно. Я ненавидела его за то, что он остался с мамой, а я нет. Я ненавидела маму за то, что она ушла, не попрощавшись. И не понимала, почему папа обнимает меня так крепко и так долго.

Я сидела на лестнице с котенком, спрятавшись от всех людей, все время норовивших поцеловать меня.

— Как Элла? — услышала я голос тети Салли.

— Притихшая, — ответил папа.

Я прижалась к лестнице, боясь, что взрослые увидят меня. Мне не нравился этот неизвестный мне папа, который все время плакал и не умел заплетать косы.

— Испуганная. Скучает по маме.

Отцовский голос, пустой и бесцветный, звучал по-новому.

— Не знаю, что с ней делать, Сэл. Как ухаживать? Я ничего не знаю о маленьких девочках.

— О, Джим, — ответила тетя. — Ты любишь ее. Этого достаточно.

Сквозь перила я смотрела на него. Такой несчастный! Мне захотелось обнять его, но я лишь крепче прижала Снежинку.

— Я не смогу. Ей нужна мать. — Он потер нос. — Ты возьмешь ее, Сэл? Присмотришь за ней. Пожалуйста, Салли. Ты должна забрать ее.

— Джим. Подумай, ну что ты говоришь…

Входная дверь открылась, их голоса переместились вниз, на тропинку, но я все равно уже больше не слушала. Папа не хотел меня. Как оказалось, и тетя Салли тоже. По крайней мере, я не поеду к ней жить, а останусь дома с беспомощным отцом, и мы вместе будем выкарабкиваться и как-то жить дальше.

С тех пор воспоминания о том, как он просил, умолял сестру забрать меня и ее отказ, тревожили память, словно тлеющие угли. Что со мной не так? В чем моя вина? Почему родной папа и тетушка не хотели меня?

По мере взросления я все лучше понимала, что мне нельзя рисковать плохим поведением, непослушанием, иначе отец избавится от меня. Поэтому и делала все, как он просил: не споря, вовремя ложилась спать, зубрила уроки, усердно училась. Не позволяла себе прекословить или выходить из себя. Была примерной дочерью только потому, чтобы не дать повода выгнать меня из дома.

Забывшись в мыслях, я протянула руку и рассеянно взяла кисть, которую Оскар оставил на столе. Мальчишки уже успели отвоевать себе местечко здесь. Я задумчиво прижала щетину к щеке. Маму я почти не помню, лишь ее длинную косу, перекинутую через плечо. Маленькой я уютно устраивалась на ее коленях и ласкала щечки концами ее волос, как сейчас кисточкой. Думаю, именно это побудило меня написать первый рассказ. Даже по прошествии нескольких месяцев после аварии моя раненная душа все так же страдала. Однажды в школе я большим пальцем провела по щетинкам кисточек и почувствовала головокружение от радости и болезненных воспоминаниях.

Моя учительница, милая миссис Уильямс, заметила, как я застыла с кистями в руках.

— Почему бы тебе не нарисовать картину? — спросила она. — Портрет отца?

Я покачала головой. Люди слишком трудны, что в реальной жизни, что на бумаге.

— Хорошо, тогда напиши историю? Например, о твоем котенке?

И я согласилась. Получился рассказ о Снежинке. А потом я написала еще один. И еще. В вымышленных приключениях я позволяла Снежинке совершать невероятные, опасные, захватывающие, дерзкие проделки, на которые сама не осмеливалась. Шалости, которые запрещал мне папа, боясь за меня. Поступки, о которых я даже не помышляла, чтобы не злить его. День за днем мое замороженное сердце оттаивало.

А когда папа женился на Барбаре, душевная рана почти затянулась. Новая жена не заменила мне маму, так как мне было уже семнадцать, и я готовилась к поступлению в университет. Но я наслаждалась теплом, исходившим от нее. Мне нравилось, как она тактично и бережно готовила меня к самостоятельной жизни. Барб была юристом, как папа, но в отличие от него любила искусство, чтение, музыку. Она была первой, кому я разрешила прочитать мои рассказы. Барбара поощряла меня писать больше. Папа же только ворчал. Именно новая отцовская жена предложила мне присоединиться к творческой писательской группе в университете.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Папа не жалует творчество, — пожаловалась я однажды, будучи у них в гостях на выходных. Я привезла на ее суд свой последний рассказ.

— Он читает, — улыбнулась Барб.

— Ага, военную историю и «Файнэншл таймс».

— Он читал кое-что из твоих сочинений и очень гордится тобой.

Я покачала головой. Папа гордился тем, что, следуя его пожеланиям, я поступила на право. Он никогда не проявлял интереса к моему сочинительству, поэтому я всегда скрывала, что писательство важно для меня. Ведь он все равно не одобрит?

Барб, однако, настаивала. Она уговаривала показать ему работы, опубликованные в университетской газете. Первой прочитала рукопись о Тессе и поделилась с папой восторженными впечатлениями. Она была моей сторонницей, стараясь всеми силами залатать дыру в наших с отцом отношениях. Я обожала ее. Нам с папой очень повезло, что она появилась в нашей жизни. Барбара говорила тоже самое о нас с отцом.

Любые трения между отцом и мной до моего срыва в пабе были только у меня в голове. Как ни старалась забыть, как он умолял Салли забрать меня, я не могла. Хотя ни разу не показала, ни разу не дала ему понять, что веду себя идеально лишь из страха быть выгнанной из дома. К Салли или к какой-нибудь неизвестной родственнице, или в ужасную школу-интернат вроде бедной Сары Кру из «Маленькой принцессы»10. Я не могла так рисковать.

Я покрутила кисть Оскара на щеке, большим пальцем погладила щетину, как делала в классе миссис Уильямс. Бен прав. Мне нужно позвонить отцу, пригласить его и Барб в гости. Папа обожает мальчиков, а когда он увидит их счастливыми в новом доме, то поймет, что наш переезд — правильный шаг. Я бы извинилась. Может быть, даже поделилась тайной дома. А он, обладая логикой и вниманием к деталям, возможно, смог бы помочь в расследовании.

Я позвоню. Но не сегодня. Возможно, завтра. Или послезавтра. Но не сегодня.

Глава 15

Вкус чая заставил меня поморщиться.

— Ах да, забыла предупредить. Чай здесь дрянной.

Прия сидела напротив меня в мрачной полицейской столовой в Брайтоне. Она пододвинула кекс.

— Возьми, немного поможет смягчить вкус.

Приятельница улыбнулась. Темные глаза внимательно изучали мое лицо. Готова спорить, подозреваемым вряд ли удается ее провести.

— Ты с пользой провела день?

Я кивнула, стряхивая шоколадные крошки.

— Несомненно, — ответила я. — Приятно наблюдать за вашей работой, ребята.

Раздумывая о содержании будущей книги о Тессе, я приехала по приглашению Прии в отдел уголовного розыска. Пообщалась с детективами, сделала кучу заметок для себя, зафиксировала отличия между полицией Сассекса и Лондона. План романа о женщине-детективе постепенно приобретал форму, но я то и дело возвращалась мыслями к «тайне Дома на скале».

Прия сидела за столом напротив меня.

— Кое-что выяснилось о доме, — улыбнулась я.

Девушка в нетерпении потерла руки:

— Ух ты, рассказывай.

Попивая ужасный напиток, я выложила все, что узнала о членах семьи Харгривз: о Маркусе, Гарриет и Вайолет. Прия записывала имена, внимательно слушая.

— К тому же в старом шкафу обнаружились обрывки документов. — Я вытащила из сумки папку. — Даты совпадают с данными семьи. Конечно, это всего лишь догадка, но полагаю, здесь скрыта связь с тайной дома. Иначе, почему содержимое старого шкафа оставалось нетронутым почти сто пятьдесят лет? А вот это, скорее всего, работа Вайолет. — Я осторожно открыла рисунок девушки.

Прия с интересом рассматривала автопортрет. Затем осторожно пролистала газетные вырезки.