Кавалер ордена Почета - Лен Джованитти

— Трусливые свиньи! — бушевал он. — Я отдам вас всех под суд!

Мина разорвалась в пяти метрах, обсыпав нас землей. Блонди вскочил на ноги.

— Лучше уходить, чем ждать, — пока в тебя попадет, — сказал он Доллу.

— Оставаться на месте! — закричал Долл, но Блонди уже бросился за остальными.

Долл мгновенно поднял винтовку и прицелился в кусты, где скрылся Блонди. Лежавший рядом Томас протянул руку и крепко ухватил ствол винтовки. Долл попытался ее вырвать.

— Успокойся, капрал, — сказал Томас. — Ты не сделаешь этого.

Красное лицо Долла побледнело под холодным пристальным взглядом Томаса.

— У тебя два свидетеля, Долл. Ведь мы не хотим причинять тебе неприятности.

Глаза Долла сузились.

— Отпусти винтовку.

— Пожалуйста, приятель, — Томас разжал руку. — А теперь давай уносить отсюда ноги и догоним солдат. — Он согнувшись встал позади Долла. Я поднялся и встал рядом с ним. — Ты командир, — сказал он, — я пойду за тобой.

Не говоря ни слова, Долл прыгнул в заросли, мы последовали за ним.

Неся раненых, мы пробивались через колючие заросли, не обращая внимания на рвущиеся со всех сторон мины, и каким-то образом нам удалось достигнуть рисового поля без новых потерь. Санитарный вертолет кружился высоко над головой, вне досягаемости для вражеских минометов, которые теперь перенесли огонь на поле. Мы распластались в высокой траве, ожидая, пока прекратится огонь. Ничего больше не оставалось, как молиться и ругаться, и солдаты делали то и другое, подавленные и обозленные нашим беспомощным положением.

Гнев солдат, всех до одного, был открыто направлен против Долла за то, что он повел их до конца лощины и на обратном пути завел в западню. Его скверный неуравновешенный характер привел к неправильной постановке задачи и напрасным потерям. Злость стала сильнее воинской дисциплины, которую им вдалбливали. Раздавались угрозы «расправиться» с Доллом, если не прекратится обстрел. Нервы у всех были напряжены до крайности. Я чувствовал, что солдаты готовы взбунтоваться. Это меня испугало. Должно быть, Долл тоже это почувствовал. Он отчаянно старался вновь обрести власть и спасти свою шкуру. Он связался по радио с командиром взвода и закричал на лейтенанта, требуя артиллерийского огня.

— Распоряжение отдано! — рявкнул лейтенант Колдрон.

— Где же огонь, черт его возьми? Гуки не дают нам житья. У нас есть раненые, которых надо вывезти, а вертолет не может сесть.

— Без паники, капрал. Огонь сейчас будет.

— Скорее бы, а то через пять минут нас всех перебьют.

— Не теряйте головы, капрал. Вы отвечаете за безопасность своих солдат.

— Да, да.

— Когда улетит вертолет, выводите людей через поле. Холмами мы займемся. Ваше подразделение должно вернуться к исходу дня. Понятно?

— Так точно, сэр.

— Хорошо. Сейчас будет открыт артиллерийский огонь.

Долл сделал глубокий выдох.

— Выключи это чёртово радио, — сказал он Томасу. Потом поднялся в траве и стал всматриваться в небо.

Вдали раздались глухие удары нашей артиллерии, потом с визгом пронеслись снаряды и разорвались на холмах. Минометный обстрел сразу прекратился.

— Вертолет подходит! — закричал Долл. — Как только он загрузится, пойдем к опушке леса и там приведем себя в порядок. Мы возвращаемся в лагерь.

Послышались вздохи облегчения. Угроза для жизни Долла пока что миновала.

После того как вертолет забрал раненых, мы быстро пересекли поле. Идти по открытому месту было легче, и подбадривало сознание, что мы возвращаемся в лагерь. Правее разорвалось еще несколько мин, не причинив вреда. Это были последние мины противника, на которого теперь обрушилась вся мощь нашего артиллерийского огня.

На опушке леса мы уселись перекусить и полюбоваться зрелищем, развернувшимся на холмах. Изменение обстановки подняло дух солдат. Как болельщики во время игры, они бурно радовались при виде разрывов, рвавших вьетконговскую землю.

— Теперь эти гады получат свое! — гоготал один. — Бей их! Дави!

Я вглядывался в их настороженные, улыбающиеся теперь лица — страх и страдание, которые я видел в лощине, исчезли. Их реакция была естественной после того, что мы пережили. Я завидовал их простодушию, но не разделял его. Глядя на холмы, я не испытывал ненависти к засевшим там людям. Это были их холмы, их долина, их страна. Почему мы стараемся отобрать у них все это?

Во время начальной боевой подготовки нам не говорили о мотивах войны. В восемнадцать лет, привыкший к благопристойности приютского мира, я мало знал о порочности внешнего мира — мира, в котором люди с готовностью убивают людей, чтобы не быть убитыми. О, со времени моего первого патруля я узнал кое-что о действиях государств и людей и о политике, определяющей их действия. Но тогда, в том лесу, глядя через поле на насилие, свершающееся на холмах, я воспринимал жизнь и смерть с простодушной ясностью, которой мне было достаточно. Я отвергал жестокость и безрассудное честолюбие капрала Долла и понимал ненависть солдат к врагу, который лишал их жизни, и к командиру, который использовал их в своих интересах. Но я сознавал свою невиновность и не поддавался окружающей меня жестокости. Именно в этот момент, должно быть, я понял, почему не хотел стрелять из своей винтовки: я не хотел лишать человека жизни, не зная, за что. И именно тогда я решил не убивать ни одного вьетнамца, кроме как для спасения своей жизни.

Лежа под деревьями, потягивая сигарету с марихуаной, которую дал мне Блонди, и наблюдая за обстрелом холмов, я сводил в таблицу дебет и кредит нашей боевой операции.

Наши потери: сержант Стоун — убит; один вертолет с экипажем — уничтожен; четверо убитых и пятеро раненых в засаде; один убитый и один раненный от минометного огня. Это составляло в итоге шесть убитых и десять раненых плюс экипаж вертолета.

Потери противника: один мальчик — убит; один снайпер — убит; один вьетконговец, убитый в лощине, — без рук, без ушей, без носа, без пальцев. Итого: три трупа. Удары «кобр» и нашей артиллерии, возможно, добавили неизвестное нам число убитых и раненых врагов, но это меня не утешало.

Я был сыт по горло смертями и, весь дрожа, жадно вдыхал дым сигареты, переносясь в тихий мир, наполненный пением птиц и болтовней обезьян на деревьях. Мне было легко и радостно от травки — моего единственного утешения.

Не помню, сколько времени нам потребовалось, чтобы пройти через лес, — час или больше; знаю только, что мы, должно быть, шли обратно тем же путем, потому что нам попался убитый буйвол, и я подумал: за чью сторону он погиб? Помню также, что Долл предупредил солдат, чтобы не трогали животное, опасаясь, что его заминировали. Но в этом не было необходимости: никому не были нужны сувениры от буйвола.

К тому времени, когда мы вышли к реке в том же месте, где ее переходили, — голова моя прояснилась. Убитого снайпера без пальца на дереве не оказалось, но Старика мы нашли в кустах, куда его затащили, только раздетого догола и без головы. Голова за палец!

Не было смысла вызывать за ним вертолет. Он больше никому не был нужен. Мы оставили его на месте — пусть черви узнают, заминирован ли труп, — и поспешили перейти реку, держась в стороне от мелей.

Мы шли через высокую траву колонной по одному — Долл во главе, в трех ярдах за ним Томас, потом остальные, соблюдая такую же дистанцию. Было неимоверно жарко, как в парной бане. Пот обжигал глаза и струился по лицам. Трава хлестала по рукам и лицам, больно царапая. Мы, спотыкаясь, шли вперед, забыв обо всем на свете, кроме страшной усталости и пульсирующей боли в ногах. Время от времени какой-нибудь солдат оступался и тяжело падал, и идущий сзади такой же усталый солдат помогал ему подняться. Кто-то предложил остановиться отдохнуть, но Долл настаивал, что надо скорее возвращаться на плато, на свою базу. Он твердо решил выполнить приказ лейтенанта и к исходу дня прибыть в лагерь. Это было неразумное решение. Мы не могли преодолеть подъем по тропинке меньше чем за четыре часа, а к тому времени уже стемнеет. Солдаты это понимали, и их враждебное отношение к Доллу ожило. Цепочка людей, шедших позади него, источала ненависть. Но если Долл и слышал, он не обращал внимания и продолжал упорный, мучительный марш, словно ему доставляло удовольствие испытывать терпение и выносливость солдат. Упорства ему было не занимать. Только Томас стоически шагал, сохраняя молчание. Несмотря на дополнительный груз — рацию и две трофейные винтовки, — он продолжал упорно идти по пятам за Доллом. Через некоторое время они еще больше оторвались от других, но мы не старались их догнать. Если они попадут в беду, мы достаточно скоро об этом узнаем, а если нет, им просто придется подождать. Черт с ними! Вряд ли капрал Долл намерен явиться к вечеру без остальной части своей потрепанной команды. Ему хотелось вступить в лагерь во главе колонны.