Полное собрание сочинений. Том 7. По зимнему следу - Василий Песков

Мы увидели гору, когда идущие впереди нас машины уже засветились красными огоньками, когда холмы обрели очертания темных горбов и в покрытых туманами деревнях зажглись огоньки.

Темно-лиловые облака скрывали весь низ горы. Выше их столбами клубились белые облака. И там, среди белого, виднелось спокойное, чуть розоватое место. И поначалу можно было только угадывать, что это снег на вершине горы. Но облака без солнца стали стремительно оседать. И на темнеющем небе теперь уже четко виднелась вершина Килиманджаро.

Я поглядел на часы. 18 часов 40 минут. Столько же теперь и в Москве. 16 февраля. Метельное время. Сколько снегу скрипит под валенками! А тут двое людей не могут тронуться с места из-за того, что увидели снег.

На голове ведро, а вторым этажом еще и сверток.

Душный вечер. Мы сидим у дороги и продолжаем глядеть, как гора выплывает из облаков. Мимо прошли двое пожилых африканцев.

Один с копьем, другой держал за ноги курицу и играл фонариком. Где-то в темноте недалеко плакал ребенок. Несколько поостыв и приглядевшись к вершине, я подумал: если бы горы, как девушки, съезжались на конкурсы красоты и если бы тут, в тропиках, объявилась тройка камчатских вулканов, Килиманджаро не был бы назван самым красивым. Но сопка Вилюйчик, Ключевская и Корякская сопки — невесты, сидящие взаперти, а Килиманджаро у всех на виду. Он прославлен в легендах, воспет писателями, поэтами и фотографами.

В городке Моши, лежащем у подножия Килиманджаро, в первый же вечер я увидел, как гора помогает людям выколачивать деньги. Словом «Килиманджаро» назывались: улица, два магазина, гараж, гостиница, открывалка для пива, пирожное… С витрин, с открыток, торговых проспектов и наклеек на чемоданах вперемешку со зверями и неодетыми женщинами глядел ледяной лоб африканской горы. Было что-то неприятное в предприимчивой суете. В душной гостинице я долго не мог уснуть. Этажом выше подвыпившие туристы отплясывали и бесконечное число раз повторяли в незатейливой песенке: «Ки-ли-манджаро! Ки-ли-манджаро!..» Я открыл жалюзи и увидел при лунном свете Килиманджаро. Гора не знала человеческой суеты. Она молчаливо возвышалась над духотой ночи. Пепельные облака на плече у горы лежали неподвижными прядями. Всюду была чернота, а вершина от лунного света казалась зеленоватой.

Фото В. Пескова и из архива автора.

 10 июля 1969 г.

Заповедник Микуми

(40 дней в Африке)

Огромный череп слона стережет вход. Над воротами доска с аккуратно выжженной надписью: «Заповедник Микуми». Директор заповедника мистер Стивенсон чинит машину. На нем белые шорты и белая безрукавка. Руки по локоть в мазуте, но одежда остается безукоризненно чистой. Копаясь в моторе, англичанин ухитряется курить трубку.

— Русские?.. Ол-райт!

Директор разрывает поданный Мишей конверт и начинает громко читать. «Дорогой Стив, эти русские журналисты — мои друзья. Прими их так же, как ты принимал меня. Хорошо бы им глянуть на заповедник из самолета…»

С журналистом газеты «Стандард» мы познакомились в Дар-эс-Саламе и вместе провели каких-нибудь полчаса. Но такова профессиональная солидарность. Маленькое письмо-рекомендация делает свое дело.

— Ол-райт, джентльмены. — Директор свернул бумагу. — Я занят до вечера. Советую взять «Лэнд-ровер» и оглядеться. А после шести я вас жду у себя в доме.

Пока готовят «Лэнд-ровер», мы пьем пиво с двумя слоновыми бивнями на этикетке.

Я делаю первый глоток и вдруг замираю. Я ставлю кружку на стол и протираю глаза.

Слоны! Восемь слонов. По луговине, между редкими курчавыми деревцами, они движутся к лагерю. Они, как тяжелые серые танки, идут чуть колыхаясь. Между взрослыми мелькает спина крошечного слоненка. Он перископом поднимает из травы хобот и то и дело трется о ногу слонихи-матери.

— Они тоже хотят холодного пива?

— Пива не пива, — улыбается пожилая хозяйка лагеря, — а вот колонки, видите, огорожены. Это от них. В сухое время приходят ночью, дергают из земли трубы и обливаются…

Два километра от лагеря, и мы уже в гуще звериной жизни. Шесть буйволов с хлюпаньем выскакивают из лужи рядом с дорогой. Эти свирепые существа втолкли бы нас в землю, окажись мы тут без машины. Шесть пар рогов нацелены в нашу сторону. Великолепные, с узлами на лбу рога! Охотничьи пули от такой головы летят рикошетом. Пока охотник досылает новый патрон, рога поднимают его на воздух. Такое бывало частенько. Охотники предпочитают близко столкнуться со львом, чем с этими существами, похожими издали на коров.

С любопытством детей глядят на дорогу жирафы. Машина их не пугает. Воловьи птицы, как дятлы, бегают по длинным пятнистым шеям. Но жирафам эта операция по отлову личинок, видимо, нравится. Кроткие, симпатичные существа. Кажется, родились жирафы где-то не на земле и только волею случая оказались в царстве короткошеих. Две жирафы под деревом нежно трутся головами, как будто шепчутся. Но эти мирные существа умеют и драться.

Во время гона самцы с размаху ударяют друг друга шеями. Побеждает, естественно, тот, чья шея окажется крепче.

Жирафы пасутся вперемешку с зебрами и с беспокойными антилопами гну. Ободранные слонами сухие деревья и фигуры зверей образуют живописные силуэты. Я то и дело говорю «стоп!», шофер Фабиан тормозит, и можно спокойно снимать. Крыша «Лэндровера» раскалилась, правда, как сковородка.

Я ерзаю, но лучшей точки для съемки не надо желать. Я могу подняться и встать на крыше. И тогда совсем хорошо видно саванну. Видно, как рогатый самец антилопы импала вытянулся струной, преследует соперника, посягнувшего на гарем. Над травой белым облачком поднялись птицы-личинкоеды. Значит, близко хорошее стадо буйволов… И действительно, стадо голов в полтораста, задрав хвосты, несется от нас к воде.

Без дороги лучше не ехать. В любую минуту «Лэнд-ровер» может по брюхо засесть в болотистом черноземе. Дорога определяет маршрут в заповеднике и скоро приводит нас к заросшему пруду, над которым сидят тысячи три черных угрюмых птиц. Они облепили сухие деревья и, кажется, целую вечность сидят тут, вобрав головы в плечи.

— Аист-разиня… — шепчет нам Фабиан и открывает дверцу «Лэнд-ровера».

В правилах заповедника есть разрешение выходить из машины, если вблизи нет зверей, но уходить далее тридцати метров нельзя.

Машины птицы не испугались. Но первый шаг из машины — и небо сделалось черным. «Разини» поднялись и сразу превратились в черных красавцев. Представьте себе тысячи три наших аистов, но только черных. Голубое небо с легкими, полупрозрачными облаками.

Солнце. А черные птицы, не двигая крыльями, поднимаются вверх, вверх, не упуская из виду красноватое озерцо. А в это время прибрежную траву щиплют зебры, на опушке дремлет стадо слонов, а в озере кто-то сопит, пыхтит и на целый час приковывает наше внимание.

— Кибоко, — говорит Фабиан. — Гипо, — добавляет он уже по-английски…

В болоте пыхтят бегемоты. Недавно у мамы с папой родился наследник. Весь день бегемоты в воде. На три-четыре минуты ныряют, потом сопение, и сверху воды появляются три красновато-бурые спины, уши и выпуклые глаза. Мы стоим у глубокой канавы, по которой бегемоты выходят на берег. Большие следы на глине показывают, что этой ночью была предпринята дальняя вылазка.

Бегемот приходится родичем нашей свинье. Но это с виду жирное существо имеет постное, необычайно вкусное мясо. Желудок кибоко не переваривает разве только железа. Все остальное, даже старая солома, на химической фабрике бегемота превращается в мясо. В одном из польских зоопарков в желудке почившего по старости экспоната по имени Бонго обнаружили гранату, три килограмма камней, обрывок почтовой сумки, более сотни монет, револьверный патрон, металлические пуговицы, гайки, проволоку. Вот что значит при людях открывать соблазнительно емкую пасть.

Аист-разиня. В полете эта птица очень красива.

Рискуем мы чем-нибудь, ожидая в двадцати метрах, что бегемоты покажут не только спины?

Пожалуй, нет, хотя известны случаи нападения. Недавно газеты писали: в Уганде, где бегемотов многие тысячи, один потерявший осторожность рыбак был зверем почти перекушен…

Слоны, которые по-прежнему топчутся на опушке, сулят нам хорошие кадры. И мы едем к слонам. Приближаемся метров на сорок.

Хорошо видно: крайний слон дёргает хоботом траву, трясет пучок, чтобы земля осыпалась, и несет в рот. Три других слона заняты туалетом, обсыпаются пылью. И тут инструментом является хобот. Наше соседство не вызвало радости у слонов. Раздув огромные уши, что означало опасное возбуждение, слоны начали двигаться.