Две твердыни - Джон Толкиен

Снова и снова виделось ему, как наяву, склоненное над их прерывчатым следом суровое лицо Бродяжника, без устали бегущего вдогон. Но даже и Следопыт, опытный из опытных, — что он разберет в этой слякотной каше? Как различит его и Мерри легкие следы, затоптанные и перетоптанные тяжелыми коваными подошвами?

За откосом, через милю или около того, они попали в котловину, под ногами была сырая мягкая земля. Стелился туман, осветленный косым прощальным светом месяца. Густые черные тени бегущих впереди орков потускнели и расплылись.

— Эй там! Поровнее! — рявкнул сзади Углук.

Пина вдруг осенил быстрый замысел, и медлить он не стал. Он бросился направо, увернулся от простершего лапы охранника, нырнул в туман и, споткнувшись, растянулся на росистой траве.

— Стой! — завопил Углук.

Орки спутались и смешались. Пин вскочил на ноги и кинулся наутек. Но за ним уже топотали орки; кто-то обошел его спереди.

«Спастись и думать нечего! — соображал Пин. — Главное-то сделано — я оставил назатоптанные следы на сырой земле!»

Он схватился за горло связанными руками, отстегнул эльфийскую брошь и обронил ее в тот самый миг, когда его настигли длинные руки и цепкие клешни.

«Пролежит здесь, наверно, до скончания дней, — подумал он. — И зачем я ее отстегнул? Если кто-нибудь из наших и спасся, наверняка они охраняют Фродо!»

Ременная плеть со свистом ожгла ему ноги, и он подавил выкрик.

— Будет! — заорал подоспевший Углук. — Ему еще бежать и бежать. Обои вшивари пусть ноги в ход пустят! Помоги им, только не слишком!.. Получил на память? — обратился он к Пину. — Это так, пустяки, а вообще-то за мной не заржавеет. Успеется, а пока чеши давай!

Ни Пин, ни Мерри не помнили, как им бежалось дальше. Жуткие сны и страшные пробуждения сливались в один тоскливый ужас, и где-то далеко позади все слабее мерцала надежда. Бежали и бежали — со всех ног, кое-как поспевая за орками; выбивались из сил, и плеть подгоняла их, жестоко и умело. Запинались, спотыкались и падали — тогда их хватали и несли.

Жгучее оркское снадобье потеряло силу. Пину опять стало зябко и худо. Он споткнулся и упал носом в траву. Когтистые лапы подхватили его и подняли, опять его несли, как мешок, и ему стало темным-темно: ночь ли наступила, глаза ли ослепли, какая разница.

Он заслышал грубый гомон: должно быть, орки требовали передышки. Хрипло орал Углук. Пин шлепнулся оземь и лежал неподвижно, во власти мрачных сновидений. Но скоро снова стало больно: безжалостные лапы взялись за свое железной хваткой. Его бросали, встряхивали, наконец мрак отступил, он очнулся и увидел утренний свет. Его швырнули на траву; кругом выкрикивали приказы.

Пин лежал пластом, из последних сил отгоняя мертвящее отчаяние. В голове мутилось, в теле бродил жар: верно, опять поили снадобьем. Какой-то орк, подавшись в его сторону, швырнул ему кусок хлеба и обрезок сухой солонины. Тронутый плесенью черствый ломоть Пин жадно сглодал, но к мясу не прикоснулся. Он, конечно, с голоду и сапог бы съел, но нельзя же брать мясо у орка, страшно даже подумать чье.

Он сел и осмотрелся. Мерри лежал ничком неподалеку. Они были на берегу бурливой речонки, впереди возвышались горы: ранние солнечные лучи брызнули из-за вершины. Ближний склон оброс понизу неровным лесом.

У орков опять был яростный галдеж и свара: северяне ни за что не хотели бежать дальше с изенгардцами. Одни показывали назад, на юг; другие — на восток.

— Ладно, хватит! — заорал Углук. — Дальше мое дело! Убить нельзя, вам сказано, а хотите их бросить, бросайте: понабегались, мол, так и мы понабегались не меньше вашего — бросайте! А уж я присмотрю, никуда они не денутся. Урукхай потрудится и повоюет, ему не привыкать. Боитесь бледнокожих, так и бегите! Вон туда — в лес! — зычно указал он. — Может, и доберетесь — больше-то вам некуда. Давай шевелись! Да живо, пока я не оттяпал башку-другую: то-то взбодритесь!

Еще ругань, еще потасовка — и больше сотни орков отделились и опрометью кинулись по речному берегу в сторону гор. При хоббитах остались изенгардцы: плотная, сумрачная свора, шесть-семь дюжин здоровенных, черномазых и косоглазых орков с большими луками и короткими, широкими мечами, — и с десяток северян, посмелее и покрупнее.

— Ну, теперь разберемся с Грышнаком, — объявил Углук, но даже самые стойкие его заединщики поглядывали через плечо, на юг.

— Знаю, знаю, — прорычал он. — Лошадники распроклятые нас унюхали. А все из-за тебя, Снага. Тебе и другим дозорным надо бы уши обрубить. Погодите, бой за нами, а мы бойцы. Мы еще поедим ихней конины, а может, и другого мясца, послаще.

Пин обернулся: почему это иные урукхайцы указывали на юг? Оттуда донеслись хриплые вопли, и явился Грышнак, а за ним с полсотни таких же, кривоногих и широкоплечих, с руками до земли. На их щитах было намалевано красное око. Углук выступил им навстречу.

— Явились — не запылились! — хохотнул он. — Никак передумали?

— Вернулся приглядеть, как выполняются приказы и чтобы пленников не тронули, — проскрежетал Грышнак.

— Да неужели! — издевался Углук. — Зря беспокоился. Я и без тебя как-нибудь распоряжусь: и приказы выполним, и пленников не тронем. Еще-то чего надо: уж больно ты запыхался. Может, забыл что-нибудь?

— Забыл с одним дураком посчитаться, — огрызнулся Грышнак. — Он-то и сам на смерть наскочит, да с ним крепкие ребята остались, жаль, если сгинут без толку. Вот я и вернулся им помочь.

— Помогай нашелся! — реготал Углук. — Если только драться помогать, а то лучше бегите-ка в свой Лугбурз, нас бледнокожие окружают. Ну и где же твой хваленый назгул? Опять под ним коня подстрелили, а? Ты бы его, что ли, сюда позвал, может, и пригодился бы, если россказни про назгулов не сплошь вранье.

— Назгулы, ах, назгулы, — произнес Грышнак, вздрагивая и облизываясь, точно слово это мучительно манило его могильной гнилью. — Помалкивай лучше, Углук, серая скотинка, — вкрадчиво посоветовал он. — Тебе такое и в самом паскудном сне не привидится. Назгулы! Вот кто всех насквозь видит! Ох и нависишься ты вверх ногами за такие свои слова, ублюдок! — лязгнул он зубами. — Ты что, не знаешь? Они — зрачки Всевидящего Ока. А тебе подавай крылатого назгула — не-ет, подождешь. По эту сторону Великой Реки им пока что не велено показываться — рановато. Вот грянет война — тогда увидите… но и тогда у них будут другие дела.

— Ты зато больно много знаешь, умник! — отозвался Углук. — Не на пользу тебе это, вовсе не на пользу. Тоже ведь и в Лугбурзе могут призадуматься, не слишком ли много ума у тебя в башке. А пока что ты языком болтаешь, а мы, Урукхай, посланцы грозного Изенгарда, должны разгребать за вами, и разгребем! Кончай хайлом мух ловить! Строй свое отребье! Прочая сволочь вон уже драпает к лесу. Давай за ними — все равно не видать тебе Великой Реки как своих ушей. Бегом марш, да живо! Я от вас не отстану.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});