Фантастика глазами биолога - Галина Мария Семеновна

В том же Чернобыле, кстати, ничего эдакого запредельного не произошло — если не считать того, что туда ломанулось зверье из всех окрестностей. Там-то, в зоне, охота запрещена и браконьерят мало.

Скучно, да?

Ну ладно, предположим, всюду будут бегать гигантские тараканы.

А вот и нет, — насекомые могут увеличиваться только до определенного размера, и размер этот лимитирован физическими свойствами окружающей среды (в данном случае темпом диффузии газов через трахеи). То есть, на любой акселератор всегда находится свой тормоз.

Может произойти в такой «зоне» что-то совершенно непредвиденное, удивительное?

Может, разумеется. И не только в ней. Где угодно. Непредвиденное и удивительное происходит всегда и везде.

И зачем оно надо?

Так что же, не писать теперь про гигантских ящеров, мутантов и прочие ужасы?

Да нет, писать. Етоев вон написал о том, как человек покрывается паутиной и на теле его выступают загадочные письмена — и ничего, хорошая получилась книжка. Даже завоевала премию «Вий». Дело в том, что как правило автор вовсе не стремится к научной точности (как бы ни называли фантастику «научной», она практически никогда таковой не была). Автор просто стремится рассказать увлекательную историю и взывает при этом вовсе не к нашей логике (апеллируя к логике вообще немногого добьешься — об это прекрасно осведомлены наши политологи). Чтобы вызвать соответствующую реакцию, автор сознательно или бессознательно (он же тоже человек, со всем человеческим культурным багажом) апеллирует к древним мифологемам. Архетипам. А миф и логика — две вещи несовместные. Вовсе не так уж важно, откуда взялся Кинг-Конг на маленьком тропическом островке и на кой ему нужна эта блондинка. Дело в самой извечной схеме «красавица и чудовище», то так то эдак всплывающей в разных культурах.

Иметь представление о том, как это происходит «на самом деле», нужно в основном для того, чтобы не нести глупости при большом скоплении народа, не транслировать обывательские страхи через малограмотную прессу. Журналисты, как и все гуманитарии, испытывают перед естественными науками священный трепет и потому особенно легко поддаются гипнозу квазинаучных звучных ничего не значащих терминов.

Правда, есть некая скрытая закономерность. Я сказала, что в принципе как оно бывает на самом деле, знать не обязательно? Да, но многие наши успешные писатели-фантасты изучали медицину, биологию или психологию — Сергей Лукьяненко, например, или Лео Каганов, Сергей Дяченко, Геннадий Прашкевич, Кирилл Еськов. Борис Стругацкий — астроном, Иван Ефремов — палеонтолог, Михаил Булгаков — врач, Чехов — тоже. Впрочем, ни Гоголь, ни Толстой, ни Достоевский к медицине никакого отношения не имели (разве что как пациенты), что свидетельствует о том, что на каждый довод находится свой контрдовод…

Тем более, здесь я излагаю свод знаний на настоящий момент. А он, как известно, имеет обыкновение пересматриваться и расширяться.

Похвала науке

Я как-то принимала участие в радиопередаче; речь шла о будущем цивилизации, о прогнозах… На такие передачи часто приглашают фантастов, потому что ошибочно считается, что прогностика — это именно то, чем занимаются фантасты. Вместе со мной пригласили писателя-почвенника, который должен был олицетворять здоровый консерватизм. И он, естественно, как и от него ожидалось, вещал в микрофон, что от науки одно зло. Она разлагает человечество, приводит к бездуховности, к изобретению оружия массового поражения и т. п…

Этому человеку было за пятьдесят. В феодальном обществе он был бы, скорее всего, в самом низу иерархической пирамиды (аристократов, держателей феодов было несоизмеримо меньше, чем простого люда). Причем, скорее всего до столь преклонного по понятиям «патриархального» общества возраста он бы просто не дожил — умер бы от аппендицита или воспаления легких. У этого человека наверняка имелись пломбы и коронки, поставленные с учетом всех современных технологий, у него был удален аппендицит, он еще застал время, когда всех поголовно прививали от оспы — и тем самым сохранил себе зрение и гладкую кожу. Если у него начнется воспаление легких, он обратится к врачу и станет колоть антибиотики (которые спасли людей неизмеримо больше, чем погибло во всех мировых и локальных войнах). Дома у него есть телевизор, телефон и холодильник (а может, и ноутбук). Он стал известен благодаря книгам, напечатанным с учетом новейших технологий. Перед входом в бокс радиостудии он отключил мобилу. Он вещает на несколько миллионов человек благодаря все той же науке и технике — и честит науку, которая лично ему не сделала ничего плохого!

Когда я ему об этом сказала, он снова начал говорит о том, что наука убивает духовность…

И что бесконтрольное использование науки приведет к разложению и гибели человечества (тут как раз всплыли слова «экология» и «на генетическом уровне»).

Что касается духовности, то это, с мой точки зрения такой же миф, как и «золотой век». И ноги у этого мифа растут именно оттуда — мол, раньше все было лучше, трава зеленее, земля сама родила, девушки были чисты и целомудрены, юноши горды и отважны, а старики — мудры и пестовали молодежь.

На деле духовность — продукт сугубо индивидуальный и с обезличкой и ритуальщиной так называемого «патриархального общества» ничего общего не имеет. Насколько я понимаю, большая часть населения занималась тем, что старалась выжить, вовсе не задумываясь о высоких материях. На это были специальные люди, из общественных процессов исключенные — монахи, странники, затворники, аскеты, подвижники, психи и пророки (что часто совпадало)… Ни то, ни то нашему поборнику духовности наверняка не подошло бы (наши почвенники обычно трогательно любят жизнь во всех ее проявлениях — и выпить, и покушать, и погулять).

Что касается того, что наука изменила лицо мира, и во многом необратимо, то это, пожалуй, верно. Да, наука способна производить оружие массового поражения (по заказу, заметьте, военных), она привела (из-за того, что сняла лимитирующие факторы) к перенаселению земного шара (она же и обеспечила контроль над рождаемостью)… Но именно наука — залог стабильности и существования цивилизации, просто потому, что другого способа выжить у нас уже нет.

Обывательское стремление ограничить науку полезными изобретениями (телевизором, стиральной машиной и зубоврачебным креслом) на деле приведет к застою, стагнации — в нынешнем виде общество, конечно, не идеально (по сравнению со средневековьем оно, кстати, не так уж и плохо), но чтобы его улучшить, требуется концептуальный прорыв, который может дать именно наука.

Чем сердце успокоится

Лео Каганов в своей статье «Обезьяна из прекрасного далека» полагал, что залог будущего процветания и вообще существования человечества состоит именно в отказе от человеческой (вернее, животной) природы. От того багажа инстинктов, который определяет наше поведение и дан нам в наследство миллионами лет эволюции. Примерно ту же точку зрения высказывал лемовский Голем ХIV («ибо, только отринув человека, спасется человек»).

Фантасты, от Кларка («Конец детства») и до Стругацких («Волны гасят ветер») рассматривали возможность отказа от человеческой природы путем «вертикальной» эволюции — сугубо биологического прорыва, спонтанной (ну, разве пришлось слегка подтолкнуть) трансформации.

Увы, существа, в которых превратились люди, вместе с человеческими слабостями, отринули все человеческое вообще. Неудивительно — человечество для них пройденный эволюционный этап, неудачный соперник на эволюционной арене. Тем не менее, сейчас мы подошли к пределу, когда человеческую природу можно будет изменить путем все той же науки. Методом ли генетической трансформации или пластической хирургии, но человек получит способность менять свой внешний облик (в том числе и произвольно). До какой-то степени эта тенденция проявилась уже сейчас — в том, что касается «подправки» природных дефектов, омолаживания, коррекции фигуры и черт лица, и т. п. Более драматичные изменения претерпевает тело радикалов, вживляющих «для шику» металлические имплантанты,[18] рассекающих надвое язык, «лепящих» свое тело при помощи гелевых и пластиковых вставок. Сейчас эти люди кажутся нам немножко «странными». Впрочем, такая странная эстетика для многих культур не в новинку — китайцы запихивали ножки девочек в «лотосовые башмачки», искривляя их ступни так, что даже просто передвигаться китаянкам было трудно. Индейцы майя, напротив, запихивали головы мальчиков в особые тиски, чтобы добиться «идеальной» линии, соединяющей нос со лбом.[19] На Африканском континенте женщинам удлиняли шеи при помощи медных обручей, некоторые племена расширяли мочки ушей, вбивая туда древесные сучки, и подпиливали зубы, чтобы походить не на презираемых обезьян, а на гордых хищников. И все — от маори до европейцев — покрывали свое тело татуировкой. Так что стремление человека изменить свою природу заложено как раз в этой самой природе. А с появлением новых биотехнологий этот процесс может приобрести просто гигантский размах. Кстати, у Станислава Лема в одном из Путешествий Иона Тихого описывается цивилизация, освоившая биологическую пластическую трансформацию до такой степени, что тамошние люди полностью утратили свой первоначальный облик и превратились в переусложненных уродцев, таскающих «приращенные» части тела на платформах с колесиками… До такой степени абсурда, полагаю, дело все же не дойдет, но то, что из соображений пользы, эстетики или по зову неких древних инстинктов, которые до сей поры невозможно было реализовать, люди изменят свой облик настолько, что «обычному человеку» будут казаться уродцами — несомненно. Отношение к своему телу уже носит характер арт-хэппенинга, и эта тенденция с развитием новых биотехнологий продолжает усиливаться (об этом замечательно рассказано в романе Линор Горалик и Сергея Кузнецова «Нет»).