Записки младшего научного сотрудника (сборник) - Александр Житинский

– Петр Николаевич, – сказал я с идиотским поклоном, чувствуя, как теплеют уши.

– Наталья Генриховна, – прошептала женщина, покрываясь пятнами.

– Очень приятно, – сказал я, заставив себя улыбнуться несколько иронически. Я хотел показать Наталье Генриховне, что это еще ни к чему не обязывает.

– А как зовут вашего папу? – вдруг спросила Оля.

– Его зовут Котик, – ответил мальчик. – А вообще он Константин.

– А нашу маму зовут Киса, – сообщила Оля и мерзко захихикала.

– Киса! – закричал мальчик.

– Котик! – заорала дочь.

– Юра, прекрати! – не выдержала женщина.

В трамвае произошло легкое движение. Я оглянулся на публику, приглашая снисходительно отнестись к детям. Никакого сочувствия в глазах пассажиров я не увидел. «Мало того, что он неуч, – читал я во взглядах, – так он еще соблазняет чужих жен».

К счастью, подоспел зоопарк. Мы вышли, провожаемые зловещей тишиной вагона. Первые несколько видов зверей я смотрел невнимательно, напряженно соображая, о чем бы мне поговорить с Натальей Генриховной.

– Слоны живут очень дружно, – наконец заметил я, когда мы дошли до слонов.

Наталья Генриховна ободряюще улыбнулась.

– Самцы оберегают самок… – продолжал я, но прервался, потому что Наталья Генриховна вздрогнула и испуганно огляделась.

– Дети, – поспешно сказала она. – Сейчас мы будем кормить слонов.

Она собрала детей в стайку и выглядела в этот момент очень мило. Слонам бросили булку, а Сережа, видимо, от полноты души, добавил свой кусок кирпича и подметку. Слон подметку съел.

Примерно к белым медведям мы с Натальей Генриховной разговорились не на шутку. Я рассказывал ей телепрограмму «В мире животных», а она приятно улыбалась. Когда мы дошли до птицы какаду, которая удивленно на нас посмотрела, мы заметили, что детей с нами нет. По всей вероятности, они потерялись. Мы бросились назад к медведям и прежде всего проверили, не упали ли дети в бассейн, где в это время плавал грязный, желтый, прескверного вида медведь. Потом мы пробежали мимо тигров. Аллигаторы были закрыты на ремонт. Наталья Генриховна дрожала и заламывала руки. Я бы тоже заламывал, если бы умел.

– Товарищи Верлухин Петр Николаевич и Осинская Наталья Генриховна, – заорал на весь парк репродуктор, когда мы мчались мимо удава. – Ваши дети Оля, Сережа, Юра и Танечка ждут вас вместе с работником детской комнаты милиции у площадки молодняка.

Наталья Генриховна побледнела, а я мысленно прикинул, сколько моих знакомых и родственников бродит в настоящий момент по зоопарку и имеет возможность познакомиться с новыми подробностями моей личной жизни. Получалось вполне достаточное количество.

Работник детской комнаты милиции оказался женщиной и старшим лейтенантом. Судя по тому, как она посмотрела на нас, дети успели ей кое-что порассказать. Мы схватили их за руки и понеслись к выходу. На остановке мы попрощались, причем Наталью Генриховну все еще била нервная дрожь.

В трамвае Оля вынула записную книжечку и сказала:

– Папочка, я записала Юрин телефон. Мы договорились в следующее воскресенье пойти вместе в цирк. Только они пойдут с папой. Он скоро приедет.

– С папой? – пробормотал я. – Зачем с папой?

– А мы с мамой! – закричал Сережа.

– Правильно, – сказала Оля. – Хорошо ты придумал. Ихнему папе тоже будет интересно.

И они посмотрели на меня своими чистыми, детскими, преданными глазами.

Специфика искусства

Один мой друг учился на режиссера драматического театра. Он благополучно доучился до последнего курса и был послан в тьмутараканский ТЮЗ, чтобы поставить там дипломный спектакль.

Через полгода из Тьмутаракани поползли неясные слухи. Вроде бы моему другу удалось там что-то поставить в обход традиций. Достоверных оценок не было, но говорили, что очень.

И вот он приехал обратно защищать этот спектакль.

Я пошел на защиту, потому что люблю наблюдать всякую ерунду.

Мне самому приходилось защищаться, а потом много раз бывать на защитах. Обычно это выглядит так. За столом, накрытым скатертью из бархата, сидит группа пожилых людей. Как правило, среди них есть один помоложе, ведущий себя агрессивно. Самый сонный обыкновенно председательствует. Если в комиссии есть женщина, это вносит оживление и некоторую фривольность в задаваемые вопросы.

Дипломант обычно имеет глуповато-задорный вид и время от времени что-нибудь чешет у себя на теле. Он охотно дал бы отпилить себе руку, лишь бы побыстрее все кончилось. Но руку никогда не отпиливают. В этом и заключается садизм.

Сам процесс зачастую лишен всякого смысла. В течение получаса дипломант и комиссия выслушивают друг от друга всякую дичь. У комиссии есть преимущество: она может задавать вопросы. Дипломант этого права почему-то лишен.

Так дело происходит в технических вузах. Мне хотелось узнать, какие коррективы вносит в эту процедуру искусство.

Итак, зал большой. Скатерть есть. Агрессивный оппонент тоже. Тут он оказался с бородой. Председатель был массивен и имел хорошо поставленный голос. За столом также сидела узкая и длинная, как змея, женщина, которая изящно обвивала стул. В руке у нее дымилась сигарета. Женщина напомнила мне Сару Бернар, хотя Сары Бернар я никогда не видел.

Первым вошел мрачного вида длинноволосый юноша в джинсах. За ним внесли доску, на которой была укреплена афиша спектакля. Афиша была прикреплена вверх ногами.

Изогнувшись, я прочитал, что спектакль называется «В цеху его дом». Не успел юноша открыть рот, как бородатый закричал фальцетом:

– А вам не кажется?!

Он не стал договаривать, а изобразил в воздухе крутящееся колесо. Парень оглянулся на афишу, но ничего не понял. С большим трудом его удалось убедить перевернуть афишу. Вместо того чтобы отколоть кнопки и перевесить афишу, он стал переворачивать всю доску. Когда он это проделал, председательствующий прочитал громоподобным шепотом:

– «В цеху его дом»… Это современно.

– Мой герой – молодой современник, – с вызовом подхватил юноша. – Он всегда делает добро. Он верит в притягательную силу. У него есть любовь…

– Скажите, – вмешалась узкая женщина, устремляя к юноше зажженную сигарету, – у него на протяжении всего развития конфликта есть любовь или же он обретает ее по логике драматического развертывания?

– Развертывания! – уверенно заявил парень.

– Так! – удовлетворенно воскликнула женщина.

– Кто написал музыку? – спросил вдруг председатель.

– Пьесу написал местный драматург.

– А пьесу, простите, кто написал?

– Музыка Людвига вана…

Я почувствовал, что в этом месте мне нужно срочно проглотить таблеточку одного лекарства. Оно обладает тем свойством, что мне сразу становится все до фени.

Я проглотил эту таблеточку и стал слушать дальше. Мне ужасно хотелось узнать, про что же эта пьеса с таким диким для слуха наименованием? Кто там действует? Какой цех хотя бы имеется в виду?

Вместо этого парень сказал так:

– Светлое побеждает в итоге. Таков замысел.

– Вы его воплотили? – быстро выкрикнул бородач.

– Угу.

– Кто видел спектакль? – спросил председатель.

Парень тревожно прошелся глазами по рядам. Увидев, что все потупились, он осмелел и признался:

– Вообще-то это опера. На мотив «Лунной сонаты».

– Вопросов больше нет? – спросил председатель.

У меня была уйма вопросов, больше ни у кого. Парня отпустили, а на его месте возникло что-то бледное и анемичное, все в прыщах. За ним торжественно внесли макет декораций, похожий на витрину гастронома в сильном уменьшении.

Бледное начало говорить.

– Мой спектакль, посвященный борьбе, я ставил в содружестве с совхозом «Красногвардейский». Тема героического…

– Борьба с интервентами? – прервал председатель.

– Борьба за урожай, – промямлило анемичное. – У меня играют овощи, фрукты и продукты питания.

– Метерлинк! – уверенно заявила женщина-змея.

Председатель боязливо покосился на нее и предложил дипломанту переходить прямо ко второму акту. Дипломант стал мусолить второй акт, после чего выяснилось, что там есть еще и третий. Дипломант уверенно излагал победный марш овощей по прилавкам и дружную самошинковку капусты в исполнении плясового трио.

– Вы Чехова читали? – участливо спросил бородатый.

– В школе, – застенчиво призналось бледное.

После этого оно испарилось, а в зал, как кавалерийская дивизия, вступила молодая женщина в короткой замшевой юбке. Высоко неся бюст, она надвинулась на комиссию и выложила на стол какие-то бумажки.

– Мои программки, – сказала она контральто.

Затем она отошла к своей афише, и только тут все разглядели, что на афише значится: Н. В. Гоголь. «РЕВИЗОРША». Женщина тряхнула грудью и выпалила на одном дыхании:

– Борьбе с темными пережитками прошлого, каким является угнетение женщин в недавнем прошлом и на классическом материале, посвящен спектакль по мотивам пьесы Гоголя…