Пурпурные реки - Жан-Кристоф Гранже

— У вас права нет входить сюда.

Карим рассеянно кивнул. Утренний воздух и свет уже бесследно прогнали его страхи.

— Ладно, ладно, старина, не будем спорить. Полиция всегда в своем праве.

Сторож скривил губы, еле видные в клочковатой бороде. От него пахло спиртным и мокрой глиной. Карим продолжал:

— О'кей, расскажите мне все, что знаете. В котором часу вы это обнаружили?

Сторож со вздохом ответил:

— Да вот… пришел в шесть часов и увидел. Нынче днем тут у нас похороны.

— А последний раз вы когда здесь проходили?

— Да в пятницу.

— Значит, склеп могли открыть в выходные в любое время?

— Оно так, да только, я думаю, лезли сегодня ночью.

— Почему?

— В воскресенье-то шел дождь, а в склепе сухо… Стало быть, дверь тогда еще была заперта.

— Вы живете тут рядом?

— Тут рядом никто не живет.

Араб окинул взглядом маленькое кладбище, дышавшее безмятежным покоем.

— Бродяги к вам сюда не наведывались?

— Нет.

— Ну, еще какие-нибудь подозрительные личности? Случаев вандализма не было? Черные мессы не устраивались?

— Нет.

— Расскажите мне об этом захоронении.

Сторож сплюнул на гравий.

— А чего говорить-то?

— Склеп для одного ребенка… как-то странно, правда?

— Верно, чудно.

— Вы знаете его родителей?

— Нет. Никогда не видал.

— Разве вы не работали здесь в восемьдесят втором году?

— Нет. Прежний сторож помер. — Мужчина усмехнулся. — Наш брат тоже отдает концы, как и все…

— За этим склепом, видимо, ухаживают?

— А я и не говорю, что не ухаживают. Только я их никого не вижу. Я ведь человек опытный, знаю, за сколько времени может искрошиться камень, сколько держатся цветы, будь они хоть пластмассовые. Знаю, откуда лезут сорняки, колючки и прочая пакость. Ну так вот: за этим склепом приглядывают как надо. И ходят часто. Да только я их никогда тут не заставал.

Карим снова задумался. Потом присел на корточки и взглянул на овальную рамку. Не поднимая головы, он сказал сторожу:

— Мне кажется, воры украли фотографию мальчика.

— Да ну? Что ж, может, и так.

— А вы помните лицо этого ребенка?

— Нет.

Карим выпрямился и, стягивая перчатки с рук, заключил:

— Сегодня приедет спецбригада, они снимут все отпечатки и следы. Так что намеченную церемонию придется отменить. Отговаривайтесь чем хотите — срочные работы, протечка водопровода, — но сегодня на кладбище не должно быть посторонних, ясно? И особенно журналистов.

Старик кивнул. Карим уже шел к воротам.

Где-то вдали колокол лениво прозвонил девять раз.

9

До того как ехать в комиссариат и писать отчет, Карим решил снова заглянуть в школу. Солнце уже разбросало на крышам рыжие лучи. Сыщик опять подумал, что день обещал быть прекрасным, и от этой банальной мысли ему стало тошно. Войдя в школу, он спросил у директрисы:

— Не учился ли у вас тут в восьмидесятые годы мальчик по имени Жюд Итэро?

Женщина кокетливо промурлыкала, играя широкими рукавами своего кардигана:

— Уже взяли след, инспектор?

— Пожалуйста, ответьте мне.

— Ах да… Нужно проверить в архиве.

— Пошли посмотрим. Сейчас же.

Директриса снова привела Карима в свой кабинет-оранжерею.

— Вы сказали, восьмидесятые годы? — переспросила она, водя пальцем по корешкам журналов на полке.

— Восемьдесят второй, восемьдесят первый и так далее, — ответил Карим.

Внезапно он почувствовал ее замешательство.

— Что случилось?

— Как странно! Сегодня утром я не заметила…

— Что именно?

— Журналы… как раз за восемьдесят первый и восемьдесят второй годы… Они исчезли.

Отстранив директрису, Карим стал внимательно разглядывать темные корешки. На каждом значилась дата. Вот 1979-й, 1980-й… И верно: две следующие цифры отсутствовали.

— Что записывают в этих журналах? — спросил Карим, листая один из них.

— Фамилии учеников. Заметки учителей. Это как бы дневник школьной жизни.

Карим открыл журнал за 1980 год и взглянул на список учеников.

— Если ребенку исполнилось в восьмидесятом году восемь лет, в каком он был классе?

— В начальном втором. Или даже в первом среднем.

Карим пробежал глазами список; Жюда Итэро там не было.

Он спросил:

— А есть ли в школе другая документация, дающая сведения об учениках восемьдесят первого и восемьдесят второго годов?

Директриса задумалась.

— Нужно посмотреть наверху… Там есть, например, списки детей, питающихся в нашей столовой. Или отчеты о медицинских осмотрах. Это все хранится на чердаке. Пройдемте со мной. Там никто никогда не бывает.

Директриса была явно возбуждена этими поисками. Они поднялись наверх, прошли по узкому коридору и остановились у железной двери. И тут женщина застыла в изумлении.

— Не может быть! — воскликнула она. — Смотрите, эту дверь тоже взломали…

Карим исследовал замок. Дверь была не взломана, а отперта, и притом весьма умело. Полицейский шагнул внутрь. Чердак представлял собой обширную мансарду, освещаемую лишь зарешеченным слуховым оконцем. Металлические стеллажи были забиты связками бумаг и папками; от запаха сухой пыли у Карима запершило в горле.

— Где папки за восемьдесят первый и восемьдесят второй годы? — спросил он.

Директриса молча подошла к одной из полок и стала рыться в слежавшихся стопках бумаг. Эта операция заняла несколько минут, после чего женщина уверенно объявила:

— Они тоже исчезли.

У Карима пробежал холодок по спине. Школа. Кладбище. 1981–1982 годы. Мальчик по имени Жюд Итэро. Все эти элементы складывались в единое целое. Он продолжал расспросы:

— Вы уже работали здесь в восемьдесят первом году?

Женщина состроила кокетливо-укоризненную гримаску.

— Ну что вы, инспектор! Я тогда еще была студенткой…

— Тогда, может быть, старожилы рассказывали вам о каких-нибудь странных происшествиях того времени?

— Нет. Что, собственно, вы имеете в виду?

— Например, смерть одного из учеников.

— Нет-нет, таких историй я не слышала. Но я могу узнать, если хотите…

— Где?

— Да в отделе образования нашего департамента.

— Не могли бы вы навести еще такие справки: учился ли в те годы в вашей школе мальчик по имени Жюд Итэро?

Директриса буквально задыхалась от волнения и энтузиазма.

— Конечно… никаких проблем, инспектор! Я непременно…

— Узнайте поскорее. Я заеду через час.

Карим сбежал было по лестнице, но на полдороге остановился и добавил:

— Кстати, еще кое-что для вашей «криминальной» эрудиции: к полицейским теперь обращаются не «инспектор», а «офицер». Как в Америке.

Директриса изумленно смотрела вслед исчезающей тени.

* * *

Среди полицейских Сарзака Карим меньше всех презирал своего шефа Крозье. Не потому, что тот был его прямым начальником, просто Крозье прекрасно знал свое дело и нередко демонстрировал интуицию прирожденного сыщика.

Анри Крозье, пятидесяти четырех лет, уроженец Ло и отставной военный, работал в местной полиции уже лет двадцать. Приплюснутый нос, тщательно прилизанные волосы, суровое, непроницаемое лицо. При этом он мог неожиданно проявить доброту и человечность. Крозье жил одиноко, без жены и детей, и нужно было обладать поистине неуемной фантазией, чтобы вообразить его в кругу семьи. Это одиночество сближало его с Каримом, но на том их сходство и кончалось. В остальном шеф был типичным провинциальным полицейским и типичным французом. Чем-то вроде гончей, стремящейся превратиться в немецкую овчарку.

Карим коротко постучал и вошел. Кабинет, заставленный металлическими шкафчиками-картотеками, насквозь пропах душистым трубочным табаком. Стены были завешаны дурацкими фотоплакатами, восславляющими французскую полицию. При виде этих «геройских» фигур Кариму снова стало тошно.

— Ну, что там за хреновина? — спросил Крозье, сидевший за письменным столом.

— Взлом в школе и осквернение могилы. В обоих случаях работали тихо и очень квалифицированно. Странные дела.

Крозье скривился.

— А что украли?

— В школе — пару старых классных журналов. На кладбище — пока неизвестно. Нужно бы получше осмотреть склеп…

— Ты думаешь, эти дела связаны между собой?

— Очень похоже. Два взлома в одно и то же воскресенье, в одном и том же городе… Здорово подпортит нам статистику.

Крозье начал прочищать свою почерневшую трубку. Карим усмехнулся про себя: шеф «косил» под знаменитых детективов пятидесятых годов.

— Вероятно, связь есть, — сказал он, понизив голос. — Конечно, надо сначала проверить, но…

— Я слушаю.

— В склепе захоронен мальчик с весьма оригинальным именем — Жюд Итэро. Он умер в восемьдесят втором году в возрасте десяти лет. Может, вы об этом слышали?