Седьмой совершенный - Самид Агаев

– Скажи, любезный, - спросил он дабира, - если я возмещу ущерб, меня оставят в этой должности?

– Я уверен, - заулыбался чиновник, - никаких распоряжений не было на этот счет.

Сахиб аш-шурта вернулся в дом и прошел на женскую половину. Анаис спала, разметавшись по постели. Он сорвал полог в стенной нише, выбросил одежду, висевшую там, опустился на колени и отодрал половицы. Все свои деньги он хранил здесь, в металлическом ящике. До Ахмад Башира, все еще продолжавшего внутренний диалог с дабиром, не сразу дошло, что пальцы не ощущают привычного холода металла. Не веря осязанию, он просунул голову в дверную нишу и заглянул в яму... Тайник был пуст. Пятьсот тысяч динаров, собранных им за пятнадцать лет службы в полиции, и золото, которого недосчитались в Кайруане, исчезли. Сахиб аш-шурта долго сидел недвижно, глядя перед собой, время от времени цедя сквозь зубы: "Ах ты тварь". Никто, кроме жены, не мог этого сделать, она одна была посвящена в тайну хранилища. Из оцепенения его вывел голос Анаис: "Что случилось?" - сонным голосом спрашивала она.

– Ничего, милая, - глухо отозвался Ахмад Башир, - лежи, лежи.

Он поднялся, подошел к двери и крикнул евнуха. Али появился тут же, словно стоял за дверью.

– Иди, - сказал сахиб аш-шурта, - иди передай Бахтияру, что я велел комиссии убираться к дьяволу, буду отдыхать, и чтобы ни одна собака, не смела меня беспокоить.

После этого он закрыл дверь, разделся и лег рядом с Анаис...

На следующий день сахиб аш-шурта был вручен фирман о снятии его с должности. Ахмад Башир поглядел на дату, приказ был подписан несколько дней назад.

– Как быстро вы успели обернуться, - усмехнулся он, расписываясь в получении, - до Кайруана путь неблизок.

– Вам надлежит освободить дом, - невозмутимо заявил дабир, - жилье казенное, его займет ваш преемник.

– Уж не ты ли? - спросил Ахмад Башир.

– Ну что вы, - улыбнулся дабир - мы по другой части.

Ахмад Паша вернулся и сказал Анаис, которая сидя перед зеркалом, расчесывала волосы.

– Собирайся, душа моя, мы переезжаем.

– Куда? - удивилась Анаис.

– В кайсару. Не забудь мою черную чалму, говорят, при дворе халифа этот цвет предпочтителен. Скоро мы уедем в Багдад. Да, - после небольшой паузы, словно убеждая себя, добавил Ахмад Башир, - я думаю, что скоро.

* * *

Утром ходжа Кахмас в сопровождении двух стражников отправился в здание суда. Из ворот тюрьмы он выходил с опаской, стражники, на его взгляд, не проявляли достаточного рвения, оберегая его персону, шли с ленцой, зевая. На некоторых оживленных улочках, ему даже приходилось сталкиваться с прохожими. Это было опасно для его жизни. Ходжа Кахмас хотел, чтобы перед ним расступались, как бывает, когда идет вельможа в сопровождении охраны, но он почему-то производил впечатление арестанта. У суда, который находился в одном из помещений мечети, было многолюдно: истцы и ответчики, ведущие тяжбы, сидели группами, в окружении сторонников; муллы, готовые за несколько дирхемов заключить или расторгнуть брак; писцы, с висящими на груди чернильницами, которые за полдирхема могли составить любое прошение или написать письмо и отнести его на почту; несколько бездельников, готовых за скромную, по их понятиям, плату выступить свидетелями на любой стороне.

Стража осталась во дворе, а ходжа Кахмас вошел в дверь, у которой стояли два авана[90]. Факих поклонился кади и, сделав вид, что не замечает его насупленных бровей, прошел и сел на свое место. В зале, кроме судьи, сидевшего на ковре спиной к колонне, находились еще два судебных служителя, два катиба и два писца.

Один из судейских подошел к ходже и тихо сказал:

– Кади спрашивает, почему ты опять опоздал?

– Я еще в прошлый раз объяснил, - раздраженно ответил ходжа Кахмас, - я сейчас живу в тюрьме.

Судейский кивнул и, вернувшись, передал ответ судье. Затем он вновь подошел к ходже.

– Кади не спрашивает, где ты живешь, это твое личное дело, он спрашивает, почему ты опаздываешь на заседания?

– Потому что я вынужден ждать, когда за мной придет охрана. Если они опаздывают, соответственно опаздываю и я, они поздно пришли за мной, поэтому я опоздал.

Судейский кивнул и вернулся к кади. Тот выслушав посыльного, покачал головой и ударил в ладоши. Судопроизводство началось. Секретарь выступил вперед и провозгласил:

– Слушается тяжба Хубайра против Абу-л-Фатха.

В зал вошли и сели перед судьей двое простолюдинов.

– В три часа пополудни на рынке пряностей Хубайр ударил Абу-л-Фатха и сломал ему зуб. Этому есть свидетели, они ждут во дворе. Абу-л-Фатх требует правосудия.

Прочитав это со свитка, который он держал в руках, судейский посмотрел на кади. Судья спросил у обвиняемого:

– Ты не отрицаешь, что сломал ему зуб?

– Нет, - ответил обвиняемый, - но я не виноват. Он непочтительно отозвался о моей матушке.

Судья поднял руку, требуя молчания, и повторил:

– Ты не отрицаешь, что сломал ему зуб?

– Нет, - с вздохом признал Абу-л-Фатх.

– Смотрите, судья, - сказал истец, обнажая зубы, в которых была видна дырка.

– Хорошо, хорошо, - брезгливо произнес судья, - закрой рот, я тебе не зубной врач. Возмещение ущерба - тысяча дирхемов. Одна десятая часть судебные издержки. Свободны. Следующий.

Судейский развернул свиток и прочитал:

– Масуди.

Стоящий у двери выкрикнул имя, и в зал в сопровождении мухтасиба ввели человека, следом вошли еще двое, свидетели.

– Что с этими? - спросил судья.

Судейский заглянул в свиток.

– Торговец седлами Масуди обвиняется в потреблении вина.

– Признаешь? - спросил судья.

– Признаю, - ответил Масуди, - взываю к милосердию, перепутал, думал вода.

– Восемьдесят ударов плетью, - произнес судья и вопросительно посмотрел в сторону Ходжи Кахмаса.

– Сорок, - отозвался ходжа Кахмас, - посланник Аллаха и Абу Бакр правдивый назначили сорок ударов за пьянство. Омар ал Хаттаб довел до восьмидесяти ударов.

– Восемьдесят, - повторил судья и махнул рукой, - свободны. Следующий.

Судейский заглянул в свиток.

– Хайсам обвиняется в воровстве имущества.

Ввели арестованного.

– Признаешь? - спросил имам.

– Нет, - ответил Хайсам, левая рука до локтя у него отсутствовала.

– Чему равна стоимость украденного? - спросил судья.

– Пятидесяти дирхемам, - ответил судейский.

– Свидетели есть?

– Есть.

– Вторая кража?

– Вторая.

– Наведите справки о свидетелях, если они достойные люди, отрубите ему ногу.

– Нет! - закричал Хайсам. - Не рубите мне ногу! Я не воровал, меня оболгали.

– Уведите его, - поморщился судья.

– В каком месте рубить ему ногу? - спросил судебный исполнитель.

Судья посмотрел на Ходжу Кахмаса.

– Что ты скажешь, ходжа?

– Пророк велел рубить вору ногу в суставе или середине ступни, а затем прижигать рану.

– Рубите так, чтобы осталась пятка, - распорядился судья и объявил обеденный перерыв.

Стоящий у двери растолкал любопытных, столпившихся у входа и захлопнул дверь. Кади поднялся и вышел в соседнюю комнату, где для него накрывали стол. Он обедал отдельно. Все остальные через запасной вход вышли во двор и направились в ближайшую закусочную за углом.

– Знаешь анекдот? - обратился ходжа Кахмас к судебному исполнителю.

Тот поощрительно закивал головой.

– К Харуну ар-Рашиду пришел старик и говорит: "Повелитель, отдай мне твою мать в жены, уж больно у нее задница велика, очень мне нравится". А тот ему отвечает: "Я бы отдал, но ведь через это и отец мой ее любит".

Раздался дружный смех. Вместе со всеми смеялся и Ходжа Кахмас. На углу стоял дервиш в колпаке и потрясал, опустив глаза долу, глиняной чашей для подаяний, в которой позвякивали монеты. Он бормотал что-то себе под нос. Подойдя ближе, Ходжа Кахмас разобрал следующее:

–... Сказал шейх: "Что касается состояний, то они суть искрение поминания Аллаха, когда они поселяются в сердцах, либо же, когда сердца поселяются в них..."

Ходжа Кахмас достал какую-то мелочь и бросил в чашку. Дервиш поднял глаза и сказал:

– Спасибо тебе, добрый человек. Воздастся тебе за все, что ты сделал.

Ходжа Кахмас вздрогнул и посмотрел в лицо дервишу. Глаза его горели недобрым огнем. Ходжа Кахмас встревожено оглянулся. Товарищи его скрылись за углом, охраны же не было видно. Он вновь посмотрел в лицо дервишу, желая обрести спокойствие, но губы бродяги раздвигала зловещая улыбка. Ходжа Кахмас резким движеньем подобрал полы халата и бросился бежать обратно.

Дождавшись судью, он сослался на рези в животе и в сопровождении стражников вернулся в тюрьму. Он был не на шутку испуган.

Войдя в камеру, он облегченно вздохнул и сказал, обращаясь к Имрану: