Имперский рубеж - Андрей Ерпылев

Выпитая залпом водка обожгла горло, и в голове почти сразу зашумело…

* * *

— Молодой человек! — Чья-то рука трясла Сашу за плечо. — Вы не опоздаете на свой рейс?

Он с трудом сфокусировал зрение на зажатых в руке картах, но масть и картинки все равно плясали перед глазами, то скрываясь в облаке каких-то темных звездочек, роящихся в глазах, то становясь четкими, чуть ли не объемными. Червовая дама кокетливо улыбалась ему слева, заставляя пикового короля сердито хмурить брови, значки бубен, крестей, пик и червей играли в чехарду, выстраиваясь в вообще невозможные комбинации вроде двенадцати пикобубен или двадцатки треф. За столом, кроме него и давешнего ротмистра, оставалось всего двое офицеров, но один из них мирно спал лицом в тарелке с квашеной капустой, колебля дыханием приставший к губе листочек, а второй, не обращая ни на что окружающее внимания, упорно пытался согнать со скатерти изображенную на ней тропическую бабочку. Остальные, включая мичмана в носках (ботинок с окурками оставался на месте), куда-то пропали.

«Зачем я здесь? — мучительно попытался вспомнить Александр, но все попытки вызывали лишь головную боль и приступы тошноты. — Зачем так напился?…»

— Отстаньте, — не глядя, попытался он стряхнуть с плеча чужую руку. — Не ваше дело…

— На ваш самолет объявлена посадка. Пойдемте.

— Зачем? Я никуда не лечу…

— Пр-р-равильно! Пошел вон, штафирка! — подал голос ротмистр, приподнимая все пустые бутылки по очереди и покачивая их в воздухе, тщетно пытаясь найти хоть одну, из которой можно выцедить хотя бы каплю спиртного. — Д-давай лучше выпьем, Саша!..

Чьи- то руки подхватили поручика под мышки и решительнейшим образом дернули вверх, ставя на ноги. Карты были бесцеремонно выдернуты из руки и швырнуты на липкий от пролитого стол.

— Пойдемте. Где ваши вещи?

— П… п… по какому праву?

— По самому полному. — Невидимый доброхот едва не волоком потащил юношу к выходу.

У самых дверей Саша вдруг понял, что еще немного и случится конфуз.

— Постойте… — задушенно выдохнул он. — Мне необходимо…

Доброхот вздохнул и увлек страдальца в закуток с ватерклозетами.

— Делайте свои дела, а я отлучусь на минуту, — последовал приказ, но Саша уже не слышал…

Когда желудок был опустошен до дна, Бежецкий наконец обрел способность более-менее связно мыслить. Но лучше бы и не обретал: перед мысленным взором пронеслись карты, собственные руки, щедро отсчитывающие купюры из не слишком уж обширных запасов. Выдернутый из кармана кошелек продемонстрировал сиротливый бумажный рубль и горстку мелочи. Исчезли даже два золотых империала из потайного кармашка, врученные перед отъездом дедушкой «на крайний случай».

«Что я наделал!.. — ужаснулся поручик. — Я же все свои деньги проиграл!.. А как же… До жалованья ведь еще… Катастрофа!..»

Дверь распахнулась, и на пороге возник толстяк лет пятидесяти, лысоватый и краснолицый.

— А-а-а! Пришли в норму, поручик?

«Кто это?…»

— Вот что значит молодость, — похвалил лысый господин. — Пяти минут не прошло, а он — как огурчик! Держите! — Он сунул в руки Бежецкому комок влажноватых купюр и два империала. — Спрячьте и впредь оставьте привычку сорить деньгами. До добра это не доводит, юноша.

— Я не возьму… — сделал слабую попытку оттолкнуть деньги Саша. — Ротмистр их у меня выиграл… Это бесчестно… Карточный долг…

— Ротмистр Морошевич — мерзавец и шулер, — жестко ответил незнакомец, глядя прямо в глаза Александру. — За что и был в свое время с позором изгнан из полка. Болтается теперь, как дерьмо в проруби, между Екатеринбургом и Москвой и, пользуясь случаем, обирает до нитки мальчишек вроде вас. И, между прочим, деньги отдал сам, безропотно, стоило на это обстоятельство и несколько прочих намекнуть. А за выпитое и съеденное вами я отделил десятку. Этого хватит с избытком. Еще и на чай останется.

— Но остальные…

— Остальные — взрослые опытные люди. Сами знали, с кем садятся за стол. Вам же, поручик, только предстоит влиться в их ряды. И чем скорее вы повзрослеете — тем лучше. Для вас же.

Странное дело, Саше совсем не хотелось спорить…

* * *

— Сожалею, поручик, — полная крашеная блондинка за толстым стеклом была непреклонна. — Но билетов до Кабула нет.

— Как нет? — опешил Александр, проталкивая обратно в окошечко кассы отвергнутый литер. — Мне непременно нужно… Я на службу… Вот, у меня предписание… — лепетал он, судорожно расстегивая «молнии» дорожного несессера в поисках папки, запропастившейся, как назло, неведомо куда.

— Не трудитесь, молодой человек, — снизошла до объяснений кассирша, пожалев, видно, молодого человека. — Рейсы на Кабул отменены распоряжением генерал-губернатора. Две недели как. Вам надо было с военными лететь, прямиком.

— Почему? Как отменены?

— Ну, это не мое дело… Говорят, что пилоты боятся летать из-за опасности быть сбитыми. Помните июньский инцидент? Если желаете, могу выдать билет до Тегерана.

— Да вы что? Это же совсем в другую сторону!

— Ну, или до Лахора.

— Это тоже не то…

— Баку.

— Совсем не подходит.

— Тогда ничем не могу помочь.

Кассирша вынула из стола какие-то свои бумаги и погрузилась в их изучение, демонстрируя всем видом, что Бежецкий ее больше не интересует. Что ему еще оставалось делать?

Поручик почесал в затылке и уныло обежал взглядом зал тесноватого, по столичным меркам, аэровокзала, раскаленного, невзирая на совсем не арктическую температуру снаружи, жарящим на всю мощь отоплением. Исключая нескольких азиатов в неизменных полосатых халатах и огромных лохматых шапках (как они только не преют в такой жаре?), сидящих в своих привычных членовредительских позах на полу перед телевизором, да дремлющего в кресле европейца, он был пуст.

В голове гудело, словно по ней всю ночь колотили молотком, во рту ощущался мерзкий вкус, который никак не получалось удалить ни минеральной водой из буфета, ни любым другим напитком. Помогло бы, конечно, радикальное средство, но Александр твердо знал, что похмеляться поутру — верный признак алкоголизма, а во-вторых… Щуплый, неопределимого в принципе возраста азиат за буфетной стойкой в ответ на скромную просьбу о кружечке пива лишь разразился длинной тирадой на незнакомом языке, показывая то на потолок, то на пол, и бушевал до тех пор, пока поручик, извинившись, не отошел. Видимо, ничего алкогольного здесь не продавали в принципе. Азия-с…

Как и с чьей помощью грузился вчера в самолет, Александр не помнил. Волна эйфории от внезапного возвращения денег, с которыми уже простился, повернула какой-то выключатель в мозгу и гуманно скрыла подробности последующего полета. Воспоминания начинались лишь с объявления диктора о заходе на посадку.

Саша подхватил свой багаж и уселся в паре кресел от дремлющего, странно знакомого соотечественника. А кем иным мог быть плотный лысоватый мужчина в парусиновом пыльнике, белоснежном и мятом настолько, будто его постирали, высушили, но забыли отгладить?

«Черт побери! — подумал Саша, откидываясь на низкую пластиковую спинку и скрещивая на груди руки, что выдавало в нем крайнюю степень раздражения. — Неужели придется застрять тут надолго?»

Наземное путешествие совсем не входило в его планы. Более тысячи верст, по горным дорогам грозящих превратиться в полторы, а то и все две… Это же просто с ума сойти! Лавры Семенова-Тянь-Шанского, Пржевальского и прочих славных первопроходцев прошлого не то чтобы не привлекали молодого офицера, но… Долг есть долг, а начинать карьеру с позорного опоздания на несколько дней или даже недель — что может быть хуже?

Но предаться самобичеванию, равно как совершенно фантастическим планам относительно захвата первого попавшегося самолета или строительства монгольфьера из подручных средств, вчерашний корнет не успел.

— Э-а-а-а-о-о-у! — душераздирающе зевнул сосед, потягиваясь всем своим плотным телом до хруста в костях (и в хлипковатом для него кресле тоже). — Который час, поручик? Я посадку не проспал?

— Четырнадцать сорок две, — автоматически бросил взгляд на циферблат наручных часов Саша. — До ташкентского рейса еще три часа, до екатеринбургского — пять. Спите на здоровье.

Расписание он успел изучить досконально, благо светилось на табло, расположенном прямо напротив ряда кресел, и было совсем куцым.

— О-о! Чуть не опоздал, — засуетился толстяк. — Понимаете, ночь на ногах, а в самолетах сплю я очень плохо… — Он вынул из-под кресла огромный мягкий баул, перетянутый ремнями, и клеенчатую сумку. — Вам-то легче — после вчерашнего. Счастливо оставаться.