Роман Булгакова Мастер и Маргарита: альтернативное прочтение - Альфред Барков

Не должна быть упущена и открывшаяся возможность формирования нового взгляда на вещи.

М.О. Чудакова 4

Если роман такого типа действительно рассматривать как криптограмму, зашифрованный текст, в чем невозможно не согласиться с А. Зеркаловым, то прежде чем приступать к процессу собственно расшифровки, необходимо определить методы и направление этой работы. Или, иными словами, четко обозначить с самого начала характер инструмента исследования. Ведь вскрытие криптограмм повседневной, рутинной работой никак не назовешь, а работа без метода или хотя бы определения целей, приемов, терминологии (а именно с них должно начинаться любое исследование, не говоря уже о работе с криптограммами) вряд ли может быть успешной.

Согласившись с утверждением А. Зеркалова в принципе, все же вынужден внести уточнение в терминологию: в данном случае о зашифровке в точном смысле этого слова не может быть и речи. В процессе зашифровки и расшифровки круг участников заранее строго определен, ими принимается максимум мер для предотвращения несанкционированного доступа к содержанию информации. Здесь же наоборот: предполагается прочтение скрытого смысла широким кругом читателей; то есть, речь может идти не о зашифровке, а об элементарном кодировании, пример которого дал сам Булгаков в «Театральном романе», где под названием пьесы Максудова «Черный снег» явно подразумевается булгаковская «Белая гвардия».

Следовательно, задача сводится к вскрытию системы такого кодирования, то есть, к выявлению примененного Булгаковым алгоритма. А это – уже вполне решаемая задача, поскольку сам писатель вряд ли был заинтересован в излишне глубоком сокрытии истинного смысла, так как это противоречило бы основной цели создания романа: довести до читателя комплекс определенных идей.

Конечно, пример с «Черным снегом» может быть применен в данном случае как один из простейших, поскольку, как выяснилось, использованный Булгаковым арсенал кодирования весьма широк, а приемы в ряде случаев являются непростыми. С другой стороны, система такой степени сложности, какой является связный текст романа, не может не представлять широкого круга альтернативных возможностей для «расшифровки» (прошу простить использование пусть «неправильного», но установившегося в булгаковедении термина), что во многом облегчает задачу. Иными словами, в такой сложный «черный ящик», созданный по законам не криптографии, а литературного творчества, должно существовать много «входов» – ведь кодирование является лишь вторичным процессом, накладываемым на основной – создание фабулы романа.

В том, что это именно так, пришлось не раз убедиться в процессе разбора содержания романа. Например, сложным, многоступенчатым путем был «вычислен» адрес «готического особняка Маргариты»; когда же по приезде в Москву я пришел по этому адресу, то оказалось, что существует другой, совершенно короткий путь его поиска: нужно было просто с романом в руках пройти по маршруту Понырева – и вот он, единственный и в своем роде неповторимый, его невозможно не узнать по описанию в романе. Аналогичное произошло и с определением прототипов «романа в романе» и образа Левия Матвея; только когда эта работа была завершена, оказалось, что фамилия эта была у меня в руках с самого начала – в виде выписки из самой обычной Большой Советской Энциклопедии. Выписки, которой своевременно не придал значения.

Кроме того, такие находки параллельных, дублирующих путей решения задачи являются лишь подтверждением того, что ответ найден правильно.

Прежде чем приступить к анализу использованных Булгаковым систем ключей, перечислю некоторые из них.

В первую очередь, это – специфическая лексика; например, двенадцатая глава романа буквально перенасыщена словом «разоблачать» и его производными; явно не вписывается ни в контекст, ни в общую лексическую ткань романа и слово «гомункул» в финале; имя евангелиста Матфея Булгаков почему-то пишет через «в», хотя в канонических переводах Евангелий используются «ф» или «фита», а в первоисточниках – греческих списках – «фи»; в романе этот персонаж является «сборщиком податей», в Евангелиях же используются другие синонимы – «сборщик пошлин», «мытарь».

Важным ключом к раскрытию смысла романа является и авторская ирония, в значительной степени раскрывающая не только характеры основных персонажей, но и идейную нагрузку романа. 5 Поскольку примеры уже приведены выше, к этому вопросу возвращаться вряд ли необходимо. «Ключевые» ассоциации, которыми изобилует роман, в этом разделе специально рассматриваться не будут, если они более к месту в соответствующих разделах. Следующие же главы данного раздела посвящены разбору других наиболее часто используемых в романе систем ключей. К ним следует отнести ряд блестящих парадоксов, а также превосходно разработанные, в том числе с привлечением астрономических данных, системы временных меток. Особое место занимают включенные в фабулу этические и философские концепции, выявление которых в данном случае можно рассматривать не только как конечную цель всей работы, но и как ключевые моменты.

К ним, в частности, относится вопрос т.н. «исторической вины» еврейского народа, хотя наличие этой темы в романе Булгакова никто из исследователей упорно не замечает. Вместе с тем, уже само ее обнаружение дает прямое указание на жизненный прототип образа Мастера. Поскольку этот вопрос является особо деликатным, его изложение представляет едва ли не самую трудную задачу в данном исследовании.

Начнем с самого трудного.

Примечания к седьмой главе:

1. Это заклинание Бориса Слуцкого, оставшееся в его тетрадях, опубликовано в журнале «Юность», 9-1987, с. 77.

2. Элем Климов. А памятника не надо. «Огонек», № 2-1988, c. 20.

3. А. Зеркалов. Лежащий во зле мир… «Знания – сила», № 5-1991, с. 34.

4. М.О. Чудакова. Взглянуть в лицо. В сборнике «Взгляд: критика. Полемика. Публикации». М., «Советский писатель», 1988.

5. Ирония… Тогда я еще не знал, что ирония – не только основной метод «зашифровки» в произведениях такого класса, но что уже само ее наличие, резко усложняя структуру произведения, переводит его в совершенно иной род литературы, где, в отличие от однофабульных эпических произведений, содержится минимум три фабулы. Это было обнаружено при более углубленном анализе содержания « Мастера и Маргариты » (см. продолжение этой книги). В более полном виде теория мениппеи изложена в опубликованной в 1998 г. книге «Прогулки с Евгением Онегиным» (см. также материалы сайта Теория литературы ).(Прим. 2001 года ).

Глава VIII. К вопросу об «антисемитизме» Булгакова

Желая роману надежного успеха, Булгаков обратился к бульварной мистике, к оккультизму, замешанному на антисемитизме. Расчет был прост: читатель сильно увлечется всем этим материалом, покоренный примитивной занимательностью.

М.А. Золотоносов 1

…По безапелляционному приговору третьего «Мастер и Маргарита» – это просто «путеводитель по всей субкультуре русского антисемитизма». Этот, как видите, даже утонченностью не маскируется, прямо, без эстетических экивоков – кистенем наотмашь! Вот так они озоруют нынче, наши шалуны, – «кому в пах, кому в лоб, кому в бровь, кому в глаз»!

В. Максимов 2

И если вы приветствуете только братьев ваших, что особенного делаете? Не так же ли поступают и язычники?

Иисус Христос 3

В последнее время было немало попыток доказать наличие в творчестве М.А. Булгакова элементов антисемитизма. Если бы этим занимались только издания, в аргументации которых логика подменяется апеллированием к зоологическим инстинктам читателя, на эти потуги вряд ли стоило бы обращать внимание. Но публикацией таких материалов стали заниматься солидные, уважаемые журналы; и хотя журнальная площадь выделяется, похоже, не под тему, а под имя модного автора, это не меняет сути. Даже наоборот…

Вот, например, литературный критик М. А. Золотоносов в майском 1991 года (к столетию Булгакова!) номере «Литературного обозрения» опубликовал статью «Сатана в нестерпимом блеске», где, щедро привлекая вместо аргументов допущения типа «возможно», «на наш взгляд», «не исключено», «можно подозревать», «видимо», «весьма вероятно» и т.п., пытается доказывать, что творчество Булгакова находилось под влиянием некоей «СРА» – «субкультуры русского антисемитизма» (насколько можно понять, авторство этой креатуры принадлежит самому М. А. Золотоносову). При этом автором совершенно игнорируется то обстоятельство, что само понятие о культуре, пусть даже с какими-либо скидками на «суб», несовместимо с антисемитизмом.