Поверженный разум. Теория и практика глупости - Xoce Антонио Марина

Для того чтобы понять, как мы можем помочь их конструированию или разрушению, имеет смысл изучить структуру этих привычек. Их тремя главными составляющими являются:

1) система желаний и проектов;

2) представления о мироустройстве и о том, чего мы можем ожидать от него;

3) представления о себе самом и о своих способностях справляться с проблемами. Легко увидеть, что здесь смешиваются аффективные и когнитивные навыки. Так мы устроены.

Наши базовые желания развиваются в проектах, которые позволяют нам управлять действием и соблазняют нас далекой перспективой. Поэтому они являются одним из динамических векторов, что вмешиваются в наш эмоциональный баланс. Если я поставил перед собой цель преуспеть в мире бизнеса, то почувствую себя неудачником, даже если преуспею, например, в любовных делах.

Второй фактор — это представления о том, как функционирует мир, а также наши ожидания от действительности. Под грузом чувств, которые представляются спонтанными и оригинальными, действуют убеждения, имплицитные по своей сути. Даже ревность зависит от них. В обществах, где „мы“ превалирует над „я“, беспорядочные половые связи не представляют угрозы для структуры личности. Хупка уточняет, что в начале XX века так жили индийские тода. Они не чувствовали ревности, когда их партнер имел половые связи с членом их же группы, но ревновали, если женщина поддерживала такие отношения с кем-либо за пределами племени.

Убеждения — главные действующие лица и того „эмоционального навыка“, который сегодня заботит всякого разумного человека. Я имею в виду национализм. Прежде всего рассмотрим некую терминологическую проблему: мы называем „патриотизмом“ чувство, испытываемое человеком по отношению к собственной стране, но можем неодобрительно назвать „национализмом“ тот патриотизм, который испытывает другой человек по отношению к его стране. Это сложный вопрос, и в настоящий момент я стараюсь лишь исследовать его психологическую структуру. Он основывается на базовой потребности принадлежать к какой-либо группе. Это уровень мотивации или желания, который я упомянул как первый фактор эмоционального стиля.

Познавательный процесс начинается с этого базового желания. Идентификация с группой определяется двумя элементами. Прежде всего надо дать определение группе. И во-вторых — выявить характер отношений между индивидуумом и группой, устанавливаемых в рамках каждой культуры.

Определение группы внушается детям как базовое и, боюсь, опасное убеждение. Прежде всего потому, что оно превращается в абсолютный критерий идентификации. Ребенок может научиться воспринимать себя как жителя Сан-Себастьяна, баска, испанца, европейца, наконец человека. Какова оптимальная идентификация, которая не будет зависеть ни от эмоционального произвола, ни от исторической случайности? Как определяется отечество: Сан-Себастьян, Гипускоа, Страна Басков, Испания, Европа или весь земной шар? Есть и вторая проблема. Психология исследовала, как развивается чувство национальной принадлежности. В четыре года дети уже предпочитают их собственную страну, и чувство национальной гордости составляет часть их самооценки с самого раннего возраста. Осознание национальной идентичности возникает вместе с предубеждением против других народов и стран, потому что детям необходимо проводить четкие различия и оценивать свое как априори хорошее и чужое как плохое — это простой критерий. Все дети исповедуют манихейский дуализм, не осознавая этого. Другой метод упрощения состоит в том, чтобы свести восприятие других групп к стереотипу. Культурные различия могут привести к прямому антагонизму, когда нет чувства единения со всем родом человеческим. Многие народы называют себя „человек“ или „люди“, и, таким образом, все остальные автоматически исключаются из этой категории.

В конце концов, в соответствии с персональной матрицей и под воздействием различных видов убеждений каждый человек строит свои аффективные пространства, так сказать свои формы привязанности, свои стили мотивации и свои эмоциональные стили.

А как быть тем, кому прожитые годы уже дали прочность того или иного рода, кто обрел внутреннюю несгибаемость, которая находит свое продолжение в непреклонности внешней, в достигнутом положении — разновидности „внешнего скелета“? Неужели надо смириться со своей незавидной судьбой? Измениться — вот великая надежда многих людей, кидающихся в период жизненных штормов к книгам о самопознании или обращающихся к психотерапевтам всех мастей в поиске хотя бы легкого утешения. Но можно ли измениться? Да, но речь идет о том, чтобы в корне перестроить саму разумную личность, добиваясь того, чтобы великие планы по строительству жизненной гармонии совмещались бы с маленькими психологическими царствами. Демократия чего-то стоит, в том числе и как внутренний ресурс. Эта задача требует такого же запаса терпения, как и изучение нового языка, потому что, в сущности, об этом идет речь — о том, как научиться воспринимать мир иным образом.

IV. Ошибки коммуникации

1

Марта и Джордж — молодые супруги, воспитанные, ироничные и талантливые. Им нужно жить вместе для того, чтобы посвятить себя задаче каждодневного взаимного разрушения. Об этом рассказывает Эдвард Олби в книге „Кто боится Вирджинии Вульф?“. Перед нами история разумов, совершающих ошибки, поглощенных чувством неудовлетворения и обидами. Вернувшись с праздника, устроенного ректором университета, отцом Марты, супруги втягиваются в беспощадную игру, отчасти словесную дуэль, отчасти злословие. Она хочет продолжить выпивать, в то время пока они ждут гостей.

Марта. Ха-ха-ха! Налей мне еще… возлюбленный мой.

Джордж (берет у нее стакан). Господи! И ты способна столько в себя влить!

Марта (корчит из себя маленькую девочку). Я хочу пить.

Джордж. О боже!

Марта (круто поворачивается к нему). Слушай, голубчик, ты у меня давно под столом будешь валяться, а я ни в одном глазу… Так что можешь обо мне не беспокоиться.

Джордж. Марта, я давно тебя увенчал… Нет такой премии за мерзость, которую бы ты не…

Марта. Вот честное слово!.. Существуй ты на самом деле, я бы с тобой развелась…

Джордж. От тебя требуется только одно: держись на ногах… Эти люди твои гости, и… сама понимаешь…

Марта. Где ты там, я тебя не вижу… И уже давно — много лет тебя не вижу[33].

Язык, великая система общения и понимания, превратился в смертельное оружие домашнего разрушения. Восемьдесят процентов испанских женщин жалуются на то, что спутники их жизни мало разговаривают с ними. В Соединенных Штатах эта цифра достигает восьмидесяти четырех процентов. Печальное утешение. Ошибки коммуникации отравляют жизнь многим людям. Проблема тяжелая, потому что наш разум по своей структуре связан с языком, как и наша жизненная среда. Поэтому я всецело согласен с одним из моих учителей, филологом Эмилем Бенвенистом[34], говорившим: „Язык не только помогает общаться, язык помогает жить“. В действительности слово прежде всего помогает жить.

С появлением слова мир расширил свои границы. И более того, границы человеческого разума также расширились, так что он превратился в одну из сторон диалога с самим собой. Мы проживаем жизнь, разговаривая с окружающими, но также говоря и с самими собой. Мы задаем вопросы, мы обвиняем себя, мы рассказываем себе нашу собственную историю, мы приказываем себе. С кем я спорю, когда ищу оправдания своему желанию пойти поиграть в бильярд, вместо того чтобы продолжить писать? Этот внутренний разлом, эта личностная двойственность обязывают меня исследовать два разных случая:

1) ошибки в разговорах с самим собой;

2) ошибки в разговорах с окружающими.

2

Речь — одна из соединительных систем, служащих для того, чтобы унифицировать модули нашего разума. Ее интегрирующие функции многочисленны. Это великий инструмент исполнительного разума. Он „переводит“ то, что происходит в вычислительном разуме, он позволяет нам искать в памяти, строить планы, отдавать приказы себе самим. В одной из наиболее влиятельных книг по психологии прошлого века — „Планы и структура поведения“ Миллера, Галантера и Прибрама — мы читаем: „Наиболее разработанные нами планы подразумевают вполне осознанное использование языка. Внутренняя речь — это материал, из которого состоит наша воля“.

Две важнейшие функции языка — передавать информацию и влиять на поведение посредством просьб, вопросов, мольбы, приказов, угроз, искушений. Эти две функции реализуются не только вовне, но и по отношению к себе самому.

Похоже также, что наше сознание сплетено из слов. Это удивительное открытие сделал столь любимый мною Роджер Сперри, о котором я уже говорил. Для того чтобы лечить неконтролируемые эпилепсии, он испробовал хирургические операции, разделявшие два полушария головного мозга, иссекая нейронные пучки, соединявшие их, так называемое „мозолистое тело“. Внешне эта эффектная операция не вызывала никаких осложнений у пациентов. Однако более пристальное наблюдение позволило сделать вывод о том, что информация, поступавшая в одно полушарие, оставалась недоступной для другого. Вычислительный разум оказался разделенным, и каждая из его половин, каждое полушарие принимало решение и обрабатывало информацию самостоятельно. Но с какой из двух „личностей“ ассоциировал себя субъект? С которой из них он себя идентифицировал? Какая из них управляла его сознательным поведением? В каком из полушарий находился исполнительный разум? Конечно, в левом полушарии, так сказать речевом.