Надежда - Север Гансовский

— Не знаю, мистер.

Пабло взял его за руку.

— Пойдем, я тебя доведу.

* * *

Уже совсем поздно, когда на железнодорожных путях зажглись зеленые и красные огоньки и пригородные поезда начали съезжаться домой в депо, итальянец и мальчик пришли на улицу, где длинные деревянные бараки отстояли далеко один от другого.

Женщина, которая сидела, кутаясь в платок, на скамье у одного из бараков, вскочила на ноги. Она бросилась к мальчику, как вихрь. Она целовала и обнимала его и отталкивала от себя, чтобы рассмотреть, цел ли он, и снова прижимала к себе. Итальянец стоял молча, ожидая, — Деньги, мама, — сказал, наконец, мальчик, вынимая из кармана пачку смятых бумажек.

— Деньги! — женщина схватила кредитки и быстро пересчитала их. — Она взглянула на мальчика. — Здесь не хватает восьми долларов. Негодяй! — Она размахнулась и ударила мальчика по щеке. — Негодяй! — Она размахнулась снова.

— Синьора! — итальянец схватил ее за руку. — Это я украл деньги.

Мальчик сел на скамью. Он так устал, что едва слышал сквозь сон, как кричала его мать, как Пабло пытался объяснить ей всё, что случилось. Затем они оба начали разговаривать спокойно. Пабло сел рядом с мальчиком и опустил голову.

Потом на улице раздался шум автомобильных колес. Светлое большое пятно поползло медленно по булыжнику, вырвав на минуту из темноты край черного платья матери и разорванный ботинок итальянца.

Переваливаясь на ухабах, прошла машина, большая летняя белая открытая машина, про которые пишут в журнальной рекламе «Только для тех, кто любит самое лучшее». На мгновенье сверкнули белые бегущие линии передней части, шофер, напряженно глядящий вперед, двое мужчин в светлых костюмах. Машина пошла дальше, а на мостовую у ног мальчика упал светлым огоньком окурок сигары.

Неожиданно итальянец вскочил.

— Сволочи! — закричал он вслед машине. — Сволочи! — Он нагнулся и, схватив окурок, швырнул его вслед машине. — Будьте вы прокляты!

Уже совсем засыпая, мальчик спрашивал себя: «Почему же они сволочи? Ведь они ничего плохого нам не сделали? Почему?»

Мексиканцы

— Вот идет мексиканец, — сказал Данни.

— Пусть идет, — Хьюз поднял наполовину налитый стакан с виски и стал смотреть на приближавшегося мексиканца.

Тот шел медленно, обходя штабеля ящиков с апельсинами, которыми был заставлен двор фермы. В некотором отдалении от него следовала семья: жена — женщина лет сорока, сгорбленная, с резкими чертами лица; худощавая девушка лет шестнадцати и двое мальчиков— десяти и пяти лет, оба смуглые, черноволосые, с быстрыми и диковатыми движениями.

— Ничего себе семейка, — сказал Хьюз, — целый курятник.

— А чего ему надо? — спросил Данни. — Ты его не рассчитал еще?

— Ну да, не рассчитал! Я вчера со всеми покончил. Наверное, что-нибудь не понравилось.

Мексиканец подошел к самой веранде, где сидели за столиком Данни и Хьюз, оглянулся и что-то сказал своим. Те остановились шагах в пяти от него. Мужчина поднял голову и, глядя на Хьюза, сказал несколько слов по-испански. Он был маленького роста, худой и высохший, с желтыми выгоревшими усами. Одежда у него была рваная и много раз заплатанная, но разноцветные заплатки и потрепанная широкополая мексиканская шляпа придавали ему какой-то оттенок щегольства и независимости.

— Чего он хочет? — спросил Хьюз. — Ты ведь их понимаешь. Бормочет что-то на своем языке.

— Да, — хихикнув, подтвердил Данни. — Ни черта не знает английского. Ни одного слова. Я еще, когда нанимал, обратил внимание. А девчонка, кажется, немного разговаривает. — Он повернул голову и заговорил с мексиканцем на его языке.

Тот ответил тихим хриплым голосом. Его черные глаза напряженно смотрели на Хьюза. Данни повернулся к Хьюзу. «Хочет поговорить с тобой. Кажется, недоволен расчетом».

— Ну его к черту, — лениво протянул Хьюз. Большой, красной от загара рукой он подлил виски в стакан. — Скажи ему, пусть подождет. Мы сейчас заняты.

— А может быть, отпустишь его? — неуверенно сказал Данни. — Будет тут стоять над душой.

— Нет, — отрезал Хьюз. — Пусть покоптится на солнце. Видишь, какой у него гордый вид, — одна шляпа чего стоит!

— Ну ладно. — Данни сквозь желтые зубы сплюнул слюну от жеванного табака, повернулся к мужчине и сказал по-испански, чтобы тот ждал.

Мексиканец неохотно повернулся и пошел к своим. Он сказал им одно короткое слово. Женщина оглянулась, раздумывая, на что бы присесть, но на пыльном дворе фермы ничего не было, кроме высоких штабелей из ящиков. Она вздохнула и выпрямилась. Мальчишки завозились между собой, но женщина искоса взглянула на них — и они затихли, спрятавшись за ее юбкой.

Было около 12 часов дня. Жара стояла страшная. Мужчина вытер пот со лба и достал из кармана табак и клочок бумаги. Он свертывал папиросу медленно и осторожно.

— Ну и шваль же ты привез на этот раз! — усмехнулся Хьюз. — Ты, наверное, брал их всех прямо из больницы. Вот посмотри хоть на этого, — он показал на мексиканца, — одни кости.

— Шваль или не шваль, — сказал Данни, — а дело сделано.

Дело действительно было сделано. Сотни тысяч апельсинов были уложены в ящики.

Хьюз был здесь хозяином. У него насчитывалось около пятисот акров плодового сада. Кроме того, он владел маленьким консервным заводом в Сакраменто.

Данни был вербовщиком. Его дело состояло в том, чтобы набрать в Мексике, Пуэрто-Рико или еще где-нибудь рабочих на сезон уборки и привезти их сюда, в Калифорнию. По договоренности с фермерами он получал по доллару с человека за каждый проработанный день.

— Да, дело сделано, — согласился Хьюз. — А кто его знает, какой будет спрос в этом году на сок и повидло!

— Ничего, — Данни хлопнул его по плечу. — Ты не прогоришь, не бойся. Такие не прогорают.

Хьюз усмехнулся. Помолчав, он сказал:

— Не люблю я этого виски. У меня потом от него голова болит. Да и жарко очень.

— Молодец ты, — сказал Данни, — даже виски не пьешь. — Он замолчал и в пьяном раздумье посмотрел на мексиканца. — Интересно, куда они потом деваются?

— Кто? — спросил Хьюз.

— Да вот эти, сезонные рабочие.

Хьюз пожал плечами.

— Во время уборки, — продолжал Данни заплетающимся языком, — их здесь всегда бывает такая уйма. Я сам привез человек пятьсот. Пока урожай не снят, они работают. Потом мотаются по дорогам, нищенствуют. А потом все куда-то исчезают.

— Подыхают, наверное, — сказал Хьюз. — Не буду я больше пить. — Он отодвинул стакан.

Мексиканец с семьей по-прежнему стояли во дворе. Солнце палило беспощадно. Рабочие, нагружавшие машину в дальнем конце двора, двигались, несмотря на присутствие хозяина, медленно, как в полусне. Над бесконечным плодовым садом, правильные ряды которого поднимались сразу от дороги к холму, стояло синее марево. Воздух как будто сгустился.

Мексиканец облизал пересохшие губы, посмотрел на веранду и отвел глаза в сторону. Двое гринго[4] сидели за столом. Они сидели в тени, а он с семьей стоял на жаре и ждал. Это его не удивляло. Сколько он себя помнил, всегда было так, что он либо работал на жаре, либо стоял и ждал, а кто-то из гринго сидел в тени и смотрел. Ему, мексиканцу, было свойственно работать, как птице летать. Гринго было свойственно сидеть и смотреть, как другие работают, как змее свойственно ползать. Они не могли понять друг друга, как змея не может понять человека. Поэтому он относился к гринго с холодною ненавистью, смешанной с презрением, как человек относится к ползучим гадам.

Хьюз всё это смутно чувствовал.

— Ты видишь, — сказал он Данни. — Этот мексиканец больше не подойдет. Будет стоять и ждать, пока я его не позову. Хоть неделю. Ненавидит нас. Ненавидит всех американцев.

Мексиканец в своей большой шляпе, женщина и девушка смотрели вниз, на пыльную землю. Они понимали, что гринго на веранде говорят о них, но в их позах чувствовалось полнейшее равнодушие к тому, что американцы могли говорить и думать. Только мальчики с любопытством смотрели на веранду.

— Эй, малый, — Данни взял со стола кусок дыни и поманил старшего мальчика. — Хочешь дыни?

Мальчик взглянул на мать. Та, сверкнув глазами, что-то резко сказала ему. Он отступил за ее юбку.

— Ну и пусть стоят, — произнес Данни обиженно. Грязной рукой он стер пот со лба. — Пусть стоят до вечера.

— Да ну их, — сказал Хьюз поднимаясь. — Надоели. Прямо какой-то парад нищих. Давай разберемся с ними. Ты будешь переводить.

Данни встал и, пошатнувшись, схватился за стол.

— Надо бы еще стаканчик выпить, — сказал он жалобно.

— Хватит, — отрубил Хьюз. — Эй, Майк! — крикнул он в сторону двери. — Давай сюда списки. Тут еще один недовольный пришел.

Из двери на веранду выглянуло загорелое лицо с рыжими бачками. Это был Майк — повар, счетовод и сторож. Раньше он выступал на ринге, но в драке ему сломали руку, и он работал теперь на ферме. Майк бросил взгляд на маленького мексиканца.