Японский любовник - Исабель Альенде

отвлечь подругу, когда ее осаждали кошмарные видения войны. Ичимеи каждый раз выдумывал способ, чтобы добраться до Си-Клифф: на трамвае, на велосипеде или на садовом грузовичке, если отец или братья соглашались взять его с собой; обратно Лиллиан отправляла его со своим шофером. Если два-три дня проходили без встречи, дети ночью прокрадывались к телефону и разговаривали шепотом. Даже самые банальные реплики в этих потайных беседах приобретали многозначительную глубину. Детям не приходило в голову попросить разрешения позвонить: они полагали, что телефон от использования изнашивается и, следовательно, для маленьких не предназначен.

Беласко внимательно следили за новостями из Европы, которые становились все более непонятными и тревожными. В оккупированной немцами Варшаве четыреста тысяч евреев стеснили в гетто площадью в три с половиной квадратных километра. Самуэль Мендель прислал из Лондона телеграмму, из которой Беласко узнали, что родители Альмы попали в гетто. Деньги Менделям не помогли; в первые же дни оккупации Польши они лишились и собственности, и доступа к швейцарским счетам, им пришлось покинуть семейный особняк, конфискованный и превращенный в администрацию для нацистов и их приспешников, а прежним владельцам досталась та же неописуемая нищета, что и прочим обитателям гетто. И тогда Мендели поняли, что у них нет ни единого друга среди собственного народа. И это было все, что удалось выяснить Исааку Беласко. Связаться с Менделями не было никакой возможности, и все попытки их вызволить не принесли результатов. Исаак воспользовался своими связями с влиятельными политиками, включая двух сенаторов из Вашингтона и военного министра, вместе с которым учился в Гарварде, но ему ответили неясными обещаниями, которые не были исполнены, потому что этих людей волновали куда более важные дела, чем спасательная экспедиция в варшавский ад. Американцы наблюдали за событиями скорее выжидательно: они все еще надеялись, что эта война по другую сторону Атлантики их не затронет, хотя правительство Рузвельта вело хитроумную пропаганду среди населения, настраивая людей против немцев. За высокой стеной варшавского гетто евреи жили на последнем пределе голода и страха. Ходили слухи о массовой депортации, о мужчинах, женщинах и детях, которых загоняют в грузовые поезда, исчезающие в ночи, о том, что нацисты хотят истребить всех евреев и другие нежелательные элементы, о газовых камерах, печах крематория и о других ужасах, которые невозможно было подтвердить, так что американцам в них не верилось.

ИРИНА БАСИЛИ

В 2013 году Ирина Басили в одиночку отметила трехлетний юбилей своей работы с Альмой Беласко — тремя пирожными с кремом и двумя чашками горячего какао. К этому времени она уже хорошо узнала Альму, хотя в жизни этой женщины были тайны, в которые не проникли ни она, ни Сет — отчасти потому, что не задавались всерьез такой задачей. Ирина работала с бумагами хозяйки, и ей постепенно открывались члены семейства Беласко. Так она познакомилась с Исааком, с его суровым орлиным носом и добродушными глазами; с Лиллиан — невысокой, пышногрудой и миловидной; с ее дочерьми Сарой и Мартой — некрасивыми и очень элегантно одетыми; с Натаниэлем в ранние годы — тощим юнцом неприкаянного вида; с Натаниэлем другой эпохи — стройным красавцем; и в конце концов — с ним же, изрезанным зубилом жестокой болезни. Ирина увидела Альму, только что приехавшую в Америку; увидела двадцатиоднолетнюю девушку в Бостоне, где та изучала искусства, в черном берете и шпионском плаще — этот мужской стиль Альма взяла на вооружение, избавившись от барахла Лиллиан, которое ей никогда не нравилось; увидела Альму — мать, сидящую в садовой беседке Си-Клифф с трехмесячным Ларри на руках, муж стоит за спиной; Натаниэль положил ей руку на плечо, как на портретах коронованных особ. В Альме с детства угадывалась та женщина, которой она станет потом: статная, с белой прядью, губы чуть искривлены, взгляд неласковый. Ирине нужно было разместить фотографии в альбомах в хронологическом порядке, по указаниям Альмы, которая не всегда помнила, где и когда они были сделаны. Кроме снимка Ичимеи Фукуды, в ее квартире была всего одна фотография в рамке: семья в гостиной особняка Си-Клифф на пятидесятилетием юбилее Альмы. Мужчины в смокингах, дамы в вечерних нарядах, Альма — в простом черном платье, величавая, точно вдовствующая императрица, а ее невестка Дорис — бледная и усталая, в сером шелковом платье со складками спереди, чтобы скрыть вторую беременность: она ждет дочь, Полин. Сету полтора года, он стоит, одной рукой держась за бабушкин подол, другой — за ухо кокер-спаниеля.

Когда Альма и Ирина были вместе, их можно было принять за тетушку и племянницу. Они притерлись друг к другу и теперь могли часами находиться в ограниченном пространстве квартиры, не разговаривая и не переглядываясь, занимаясь своими делами. Они стали друг другу необходимы. Ирина, пользуясь доверием и поддержкой хозяйки, чувствовала себя в Ларк-Хаус на особом положении, а Альма была ей благодарна за преданность. Интерес Ирины к ее прошлому льстил Альме. Она зависела от девушки в практических вопросах и в своем желании сохранять независимость. Сет рекомендовал бабушке, когда ей понадобится уход, вернуться в семейный дом в Си-Клифф или нанять постоянную сиделку — денег на нее хватало с избытком. Альме должно было исполниться восемьдесят два года, и она планировала прожить еще десять без такой помощи и чтобы никто не имел права решать за нее.

— У меня тоже был страх попасть в зависимость, Альма, но потом я поняла, что это не так плохо. К этому привыкаешь, появляется благодарность за помощь. Я не могу в одиночку ни одеться, ни душ принять, мне трудно почистить зубы и разрезать курицу на тарелке, но я никогда не была такой довольной, как сейчас, — сказала Кэтрин Хоуп, которой удалось подружиться с Альмой.

— Почему, Кэти?

— Потому что у меня сейчас куча времени и впервые в жизни никто от меня ничего не ждет. Мне не нужно ничего доказывать, я никуда не несусь, каждый день — это подарок, и я его по-настоящему ценю.

Кэтрин Хоуп пребывала в этом мире только благодаря своей железной воле и чудесам хирургии, она знала, что означает лишиться подвижности и жить с постоянной болью. Зависимость от других пришла к ней не постепенно, как это обычно случается, а в одночасье, после одного неверного шага. Кэти упала при подъеме на горную вершину и застряла между двумя камнями, покалечив обе ноги и таз. Операция по ее спасению была героическая, ее от начала до конца транслировали по телевидению, снимали прямо с воздуха. Вертолет пригодился, чтобы запечатлеть исполненные