Пушкин. Русский журнал о книгах №01/2008 - Русский Журнал

Морская система имеет интересы, которые требуют продолжения и даже усиления участия Соединенных Штатов в делах Ближнего Востока, но исторические отношения морской системы с арабами существенно осложняют такое участие. Невозможно двигаться дальше без глубокого знакомства Соединенных Штатов с арабским миром, и этого знакомства не произойдет, если плотник не научится говорить меньше, а слушать больше.

Советуя снизить градус воинственной риторики, Мид обращается к работам Нибура, которого Джордж Кеннан, архитектор стратегии сдерживания времен холодной войны, объявил «нашим общим отцом». Именно благодаря нибуровскому понятию греха, полагает Мид, евангелистские христиане могут стать частью критической массы, которая позволит совершить необходимый поворот в американской внешней политике. В своем классическом «Моральном человеке и аморальном обществе» (1932) Нибур утверждал, что, присягая на верность группе, люди делались более подверженными «греху», чем тогда, когда они действовали и думали самостоятельно. Возможно, эта точка зрения во многом определялась государственно-корпоратистским дрейфом и внешней политикой межвоенных лет, но на начальном этапе холодной войны она могла использоваться для сдерживания притязаний Запада на собственную правоту, способных привести к ядерному столкновению. С точки зрения Мида, Нибур считал, что «чем больше и величественней абстракция, тем слабее наше критическое отношение к ней и тем меньше наша готовность признавать правоту заявлений тех, кто принадлежит к соперничающим лагерям».

К. М. Зданевич. Городской пейзаж, 1944. Публикуется впервые

Область религии вовсе не застрахована от развития глубокого самодовольства, но, с точки зрения Мида, наиболее влиятельный сегмент религиозного мнения в Соединенных Штатах, евангелистские протестанты, обладает «весом и способностью для создания важного нового массового общественного мнения, отвечающего идеалам Нибура». По мере того как это движение набирало все большие обороты на протяжении последних десятилетий, из его рядов выдвинулись более зрелые и ответственные ин теллектуалы; такие фигуры способны внести свой вклад в широкую коалицию, которая послужит основой для перехода от либерально-имперского фанатизма к новой политике, признающей обоснованность заявлений исламских интеллектуалов, что на протяжении всей истории нового и новейшего времени их общества подвергались империалистическому гнету и агрессии. Мид вкратце излагает историю отношений христианского и мусульманского мира, приводя некоторые отрезвляющие факты. После ухода Османской империи с Балкан в 1912–1920 годах две трети мусульманского населения региона – 27% всего населения – были изгнаны оттуда или просто истреблены; каждый пятый турок сегодня – потомок беженцев с Балкан. Начиная с крестовых походов арабы, турки и мусульмане вообще служили мишенью для Запада; «в мусульманском мире не было и нет ни одного уголка, в котором можно было бы укрыться от грубых и жестоких нападок». Но этот исторический очерк Мида, по-видимому, заканчивается 1924 годом. О судьбе палестинцев не говорится ни слова, хотя этот вопрос сегодня стоит куда более остро, чем падение Османской империи. Почти совсем замалчивается тема безоговорочной поддержки со стороны Соединенных Штатов израильской оккупации и заселения западного берега реки Иордан, а самое сильное прилагательное, которое он решается употребить по отношению к политике Израиля, – это «небезупречная». В результате в целом бойкое повествование Мида в этом чувствительном вопросе скатывается к эвфемизмам: «Нам нужно понять, что наша поддержка Израиля влияет на то, как арабы истолковывают американские мотивы и действия», – говорит он, и это по казательныи пример уклонения от неприятных реалии палестино-израильского конфликта, сводящий на нет все его призывы к нибуровскому «пониманию» исламского мира как лучшему способу поддержания структур англоамериканского мирового господства, гарантии сохранения морской системы.

Каковы отличительные особенности этой системы? Государства, образующие англоговорящий Запад (как говорится в предисловии к британскому изданию), не обязательно действуют в унисон, но, как правило, «приходят к схожим, если не одинаковым выводам относительно того, что именно нужно делать» в долгосрочной перспективе: «Начиная со Славной революции 1688 года, которая установила парламентское и протестантское правление в Британии, во всех крупных конфликтах англоамериканцы были на стороне победителей». Манихейское видение, при котором такие войны начинались и велись, раскрывается здесь во всей красе. Заявление Вудро Вильсона, сделанное в 1918 году накануне переговоров в Версале, что «по миру несется ураганный ветер моральной силы и всякий, кто осмелится пойти против него, будет покрыт несмываемым позором», в чем-то перекликается с сегодняшней предвыборной кампанией Обамы. Но, как справедливо отмечает Мид, эти заявления об окончательном духовном очищении, которое несут с собой войска Соединенных Штатов и их союзников, вряд ли способны создать прочный мир. Торжественные заявления о «конце истории» всякий раз оказывались преждевременными из-за появления новых вызовов. Тем не менее благодаря своей способности к приспособлению англоговорящий Запад всегда возвращал себе инициативу, и главная цель «Бога и золота» состоит в объяснении того, почему это было так.

Согласно Миду, именно способность всякий раз заново переписывать рабочую версию вечной истины, отвечающую меняющимся обстоятельствам, позволила либеральному атлантическому миру сохранять свою гегемонию, несмотря на существование противников, которые придерживались более жестких принципов. Будет ли эта способность утрачена в «войне с террором», которая подавляет всякое несогласие в ведущих англофонных обществах, покажет время. Но в каком-то смысле книга Мида служит свидетельством неизменной способности оправляться от политических провалов: на сей раз речь идет о фиаско Буша и Блэра в Афганистане и Ираке, Гуантанамо и Белмарше. Центральный раздел книги, «Англосаксонский подход», показывает происхождение этой способности переходить от почти полного поражения к преобладанию. Здесь в дело вступает Бог, который в удивительно «деистской» манере позволяет своим самым верным сторонникам проявлять гибкое отношение к собственной вере. И если в англофонном обществе и действует фундаментализм, то он состоит в прагматической интерпретации самых священных запретов, а не в их строгом соблюдении. Мид говорит о христианстве, но речь, несомненно, идет о намного более широком мировоззрении. Миф и религия вместе с поэзией и теорией представляют собой идейную надстройку над инстинктивным базисом. Без них человеческое общество не смогло бы перейти от примитивных влечений к солидарности и преемственности. Религия (в определении Анри Бергсона, которое берет на вооружение Мид) может действовать в закрытом обществе как статичный свод правил или в открытом обществе как часть аппарата, который позволяет его членам приспосабливаться и меняться.

К. М. Зданевич. Эскиз обложки. Публикуется впервые

В современной истории попперовское открытое общество было обществом, сформированным капитализмом. И точно так же как капиталистическому способу производства предшествовала купеческая деятельность в городах-государствах северной Италии и торговых сетях Ганзейского союза, так и открытое общество имело своих предшественников. «Но форма открытого общества, которое появилось в Нидерландах и англогворящем мире, была более здоровой, широкой и устойчивой в сравнении с открытыми обществами более ранних исторических эпох». Это было связано с распространением в них капитализма и нашло свое отражение в том, что Бергсон назвал динамической религией. Хотя открытое общество должно было породить Просвещение, а Просвещение в свою очередь привести к секуляризации, парадоксальным образом «страны, которые в большинстве отношений были наиболее модернизированными, то есть по определению опирались на экономический и технический прогресс – Британия в XIX веке, Соединенные Штаты сегодня, – были намного религиознее большинства остальных». Кроме того, англоязычное благочестие всегда сосуществовало со скептицизмом и историческим релятивизмом, начиная с Закона о супрематии, в соответствии с которым в 1534 году было образовано Объединение англиканских церквей. И его первый архиепископ, Томас Кранмер, выразил эту мысль, заметив, что «среди всего придуманного или созданного людьми не было ничего, что с веками и течением времени не подверглось бы порче». Поэтому, по словам Мида, «пять веков в англосфере в творческом напряжении сосуществовали две идеи. С одной стороны, Бог существует и проявляет свое отношение к моральным правилам и религиозным доктринам людей; с другой стороны, человеческое понимание этих проявлений остается частичным и подверженным изменениям».