Серое небо асфальта - Альберт Родионов

Нет, было, но с другой…

Другая была иной — игривой, стервозной, манящей!

Естественно манящей, раз стервозной. О том, что стерв любят, но они никогда не бывают счастливы, Димка узнал потом, когда вырос возрастом и головой, этаким головастиком, но не зрелой ещё лягушкой.

Она любила зелёный цвет: салат, огурцы, малахит, изумруды, зелёную лайковую кожу, уже американские деньги… тогда он ещё думал, что и амфибий тоже, лихо отшмякивая на гитаре со своей группой, где толпа довольно ревела и девчонки жертвенно пялились на сцену… Она так же выпучивалась во всеглазие, не отставая от прочих, как он понял позже: лишь потому, что зрила к нему общий интерес, а значит, должна была получить то, чего хотело большинство.

Она ухватилась за него крепко, взяв в оборот…

Он долго добивался её благосклонности… она ускользала угрём и стала казаться недосягаемым выигрышем в государственную лотерею за тридцать копеек. Когда он отчаялся, устав вертеться веретеном в её обороте, и стал посматривать в более доступную сторону, вдруг, неожиданно для себя, получил приз — в виде богатой на выдумки натуры и шикарного тела.

Оно лежало лицом к стене, когда он ворвался в дом, и даже не повернулось на голос, хотя давно уже проснулось. Тело носило имя — Ирина и её рука поднялась вверх, словно змея, будто сейчас он играл на флейте… Кисть руки несколько раз гибко изогнулась, точно кобра, и поманила ближе… Он подошёл… нагнулся… Ирина не повернулась, но змея обвила его шею и потянула на себя…

От её губ немного пахло вином и кружило голову…

— Ведьма! — испугался он и утонул в ней…

Это было не так, как обычно… острее, глубже, пустыннее, гуще, мощнее, сладше, тоньше, выше… краснее и зеленее… Любое определение не могло быть верным, оно не подлежало классификации в своей относительности, но существовало, как данность и он подумал, что это не только заслуга Ирины, пожалуй, растёт головастик и в нём.

* * *

Домой он не торопился и спокойно сдавал карты…

Его Ирка, работала в "ВОХРе" и охраняла мост через реку! "Охраняла" было сказано крепко… сидела в будке и гоняла чаи… — вот это ближе! Сегодня она ушла в "ночь", и он мог не спешить…

Ему фартило, как редко!..

Когда коньяк скончался, а деньги игроков перекочевали в его глубокие карманы, он поднялся… со стула, оделся и, попрощавшись, вышел под свет единственного на триста метров фонаря, в колющие лицо снежинки…

Дощатый тамбур соседней квартиры, мигнул на ветру, словно маячок, искорками сигареты. Тёмный силуэт надвинулся бесформенностью овчинного полушубка и превратился в Светку Зеленовскую.

— Хай Димедрол! — огонёк сигареты осветил подбородок и раздвинутые в улыбке полные чувственные губы женщины. — Катаешь? Или что похуже?

— В смысле? — Димка сразу не понял, что значит "похуже".

— Ну, пока жена на работе! — огонёк зябко спрятался в кулачок, а тот в широком рукаве шубы. — Я слышала: у вас там женские голоса!

Светка сказала это как-то… не то чтобы странно, но будто с завистью, и он спросил:

— А Серега где? он же в отпуске, кажется?!

— Именно, потому и курю в одиночестве. Укатил соколик мой на юга, к тёплым загорелым креолкам, то есть крымчанкам!

Дима поёжился… странно всё же звучал её голос.

— Дак… и там зима сейчас, холодные они, то есть им, и крымчанки и гречанки, — видимо согласившись с собой, он хмыкнул и полез в карман за сигаретами…

— Поверь мне дорогуша… зимой и летом — одним темпераментуром! — Светкин огонёк вспыхнул напоследок долгой затяжкой и отлетел в сугроб. — Может, на рюмку чая зайдёшь? — она толкнула валенком толстую подбитую войлоком дверь и к ногам Димки призывно протянулась дорожка света…

Он нервно, с сомнением оглянулся… Вокруг всё было так же: снежинки в неправильном абрисе одинокого фонаря, рубироидно-горбатые крыши бамовских домиков, заунывно восточные напевы северо-западного ветра, сонное побрёхивание лохматых "кавказцев" в занесённых сугробом конурах…

— А у тебя тепло! — он сказал это так… не зная что вообще говорить и не будучи уверен что поступил правильно, зайдя ночью в дом замужней женщины. Не в том проблема, что замужней, просто к жене близкого приятеля. Но зелёный властитель дум и крови — в мозгах, аорте, венах, капиллярах, покидать тёплую юдоль организма, увы, не собирался и заставил сбросить на вешалку шапку, шубу, поставить под стенку унты и пройти на кухню вслед за тёплой жёлтой кофточкой, так заманчиво прилёгшей полами на соблазнительные бёдра хозяйки, к аппетитно уставленному закусками и выпивкой столу.

— Ты словно кого ждала!? — Димка недовольно покачал головой.

— Угадай с трёх раз: кого?

Их дыхание слилось сомнительным ароматом спиртных паров, не мешая нисколько, лишь распаляя закипавший мозг горячим ветром похоти. Упругая грудь нерожавшей молодой женщины жадно удерживала мужскую руку на остром соске, жёлтая кофточка была бессовестно забыта на полу, как и более тонкие одежды и…

— Нет! — Сказать это было не так уж трудно, вот сделать… — Мы не можем так поступить! — он въелся в глаза женщины, в какой-то миг ставшие почти родными и любящими, своими расширенными страстью зрачками… и она простила, осознав, что это не пренебрежение, не отказ, а нечто большее, важное!

— Я возьму этот грех на себя! — жарко прошептала она и потянула к себе его голову.

— Я греха не боюсь, — прохрипел Димка, напружинив шею и разжимая кандалы объятий.

— А чего же милый? — её влажный рот тянул к нему свои красные дрожащие губы; низ живота, неудобно изогнувшись, пытался плотнее прижаться. — Так чего же храбрый мой, чего? Я ведь всё беру на себя!

— Совести!

Дверь хлопнула, впустив облако пара и убедительный скрип снега под войлоком подошв вскоре затих.

Светлана откинулась на смятые подушечки, увидела брошенную кофту, не замечая остального белья, протянула руку, подняла и накинула на голые ноги.

— Сволочь! — тон сказанного не был злым. — Редкая сволочь! — это было сказано уже, как бы со значением.

Свет в коридоре горел и он забеспокоился, потому что точно помнил, как выключал…

— Воры, что ли? — мелькнула противная мысль, и он опрометчиво быстро кинулся в комнату…

Ирина лежала в одежде поперёк софы на покрывале… рядом, на полу, валялись её сапоги и дублёнка, плотный запах перегара (после свежего воздуха улицы) стоял самоварной трубой и свалить его можно было, лишь открыв настежь окно.

Не снимая шубы, он с трудом и грохотом распахнул заклеенное полосками бумаги окно в морозную ночь и сел в кресло…

— Пусть помёрзнет зараза! — решил Димка и стал ждать…

Через пятнадцать минут Ирина скрутилась калачиком, ещё через пять стала тянуть на себя покрывало… и, наконец, открыла глаза — мутные, мутные…

— Холодно как! Что такое? — она обшарила комнату взглядом и наткнулась на Димку… — Почему так холодно? Иди скорее ко мне… быстренько… хороший мой! Согрей свою Ируську!

Он не умел долго на неё злиться, поэтому, закрыв окно, словно молодой солдат, уложившись в сорок пять секунд, оказался под одеялом.

— Пьянь! — сердито сказал он и, поцеловав в ухо, стал стаскивать с неё колготки…

— А сам-то!.. Нет… хороший!.. — кошкой урчала она, плотно прижимаясь телом и ловя губами его нос… А он просто дурел… от пряного запаха съеденного ею вина…

Со стервой он прожил свой регламент — те же полтора года, когда понял, что она, ко всему, ещё и блядь; естественно, раз стерва.

Они поругались, и он, собрав вещи, ушёл. Это был не первый его исход, тогда он не понимал, что, уходя, нужно уходить, что если треснуло — обязательно лопнет, даже если не по склеенной трещине, то где-то рядом!

Через две недели, устав бродяжничать по друзьям и подругам, Дима послал к ней парламентёра, договариваться о своей капитуляции…

Парламентёр вернулся обескураженный приёмом, его неприкосновенность чуть не пострадала, но Димку насторожило другое: тот рассказывал, будто у Ирины дома встретил её брата со товарищем, и что товарищ там, как у себя!

— Пойду, посмотрю, — под утро заволновался Димка, он так и не заснул… Да кто бы заснул на его месте?

— Не валяй дурака! — посоветовал приятель, и перевернулся на другой бок; он был старше…

— Нет, я так не могу! — Димка покачал головой и ушёл…

Уже светало, и серая стена барака безлико глотала рассвет чёрным квадратом окна…

Он постучал в дверь… потом ногой… потом забарабанил не стесняясь, что разбудит соседей…

В окне мелькнул силуэт, он не успел определить чей. Окно из кухни находилось тут же, на крыльце, но он не успел заметить.

— Кто там? — спросили голосом Ирины, словно ещё не знали.

— Я! — ответил он… (а Я подумал: как это?)