Последняя ночь с принцем - Галина Романова

Глава 7

Он не мог себе позволить оплакивать ее более трех дней. Погребального срока, принятого на их общей родине.

Не мог позволить себе запить, валяясь на кровати, отвернувшись ото всех.

Не мог позволить себе бросить все и сбежать.

Он ничего не мог себе позволить, даже бояться.

Единственное, на что его еще хватало, это по-прежнему заниматься делами и отвечать на множественные вопросы представителей убойного отдела.

Хвала небесам, ребята ему попались с пониманием. В душу особо не лезли, вопросов много не задавали, подозрениями не оскорбляли.

Один, правда, особо дотошный, как-то спросил его:

— Вам лично никто не угрожал?

— Мне?! — Роман так дернулся, словно его обожгли, и тут же отрицательно замотал головой. — Мне не могут, не должны угрожать. Я честный человек. С криминалом никаких дел не водил и водить не собираюсь. Так что…

— А может быть, это что-то личное? — дотошный малый, тезка отца Баловнева, смотрел на него вполне по-доброму, но очень уж как-то проницательно. — В вашей жизни не было никаких трагедий, способных подвигнуть кого-то на месть?

Он говорил словно по писаному, словно знал о чем-то или вполне очевидно догадывался. Но Баловнев Роман Иванович его разочаровывал снова и снова, отрицая все имеющиеся у сыщиков мотивы.

Он не знает, не подозревает и не догадывается — это для сыщиков.

И для себя: он тоже не догадывался, что нужно от него тому страшному человеку, чей голос стал преследовать его даже во сне.

И снов-то особо не было. Так, какие-то неконкретные сполохи огня, дикий крик его Настены, который он уже додумал для себя, потому что не услышал тогда. И вот посреди всего этого хаоса — гнусный мужской голос. Он постоянно что-то говорил Роману, о чем-то напоминал, в чем-то упрекал.

Но, просыпаясь в холодном поту, Роман ничего не мог вспомнить. Ничего, кроме самого звука этого голоса и еще дикого крика Насти…

Каждое утро в течение последних трех недель, минувших со дня ее гибели, Роман ездил к ней на кладбище. Каждое утро двенадцать белых роз. Каждое утро десять одиноких минут. И потом оставшиеся двадцать четыре часа полного болезненного одиночества.

Он стал совершенно одиноким. Роман понял это сразу. Не было ни одного человека, кому бы он мог рассказать о себе все-все. Не было ни одного человека, который бы помог ему. И не было ни одного человека, который бы захотел это сделать по доброй воле.

Никто в этом, в принципе, не был виноват, кроме него самого.

Он сам окружил себя такой изоляцией несколько лет назад. Он так хотел. Никаких друзей. Никаких субботних посиделок. Никаких воскресных рыбалок. Ничего…

Он не доверял людям, и они разучились доверять ему. У него была одна Настя, но теперь и ее не стало. Нет, был еще один человек, которому он не имел права напоминать о себе. Но он все же напомнил. Счел нужным напомнить. Роман все же надеялся, что тот откликнется, протянет руку помощи или поможет хотя бы советом, ан, нет… Никакого движения навстречу он не получил. Ни единого!..

— Ты большой мальчик, — со смешком ответили ему. — Ты сам взвалил на себя эту ношу. Решил, что справишься, вот и дерзай.

Все было правильно. Все справедливо. И Роману приходилось мучиться со своей бедой один на один, Он усилил в доме охрану. Ни разу не сел в машину прямо в гараже, всегда ждал, пока водитель подаст ее ему. Хотя в этом было больше самоуспокоения, нежели каких-то гарантий. Взрывное устройство могло быть с дистанционным управлением.

И все же… Все же он постарался максимально обезопасить себя.

Он даже нанял частного детектива, которому поручил отслеживать все телефонные звонки, поступающие на его домашний и рабочие телефоны.

Когда дотошный малый Иван удивленно поинтересовался, зачем он это сделал, Роман холодно ответил ему, не вдаваясь в подробности:

— — Чтобы было… — И выложил ему все про ночной звонок.

Тот пожал плечами, попил с ним чаю, он в последние дни зачастил к Роману в гости, и поспешил попрощаться. Но перед уходом попросил принять его в пятничный вечер.

— Зачем вам это? — вяло поинтересовался тогда Баловнев, еле сдерживаясь, чтобы не выставить назойливого парня вон.

— А вдруг этот человек себя как-то проявит! — воскликнул тот, натягивая дешевую бейсболку на самые глаза. — С вами рядом должен быть профессионал!..

Как профессионал Иван на Баловнева не произвел ровным счетом никакого впечатления. Худощавый, веснушчатый. С коротким ежиком светло-русых, почти бесцветных волос. Он больше походил на подростка-второгодника, нежели на профессионала. Но диктовать представителям власти свою волю Баловнев счел неуместным. И противиться участившимся визитам следователя Ивана тоже не стал.

А вдруг и правда тот человек как-то проявит себя, и тогда…

Но беда была в том, что тот человек никак не старался проявить себя. Он затих, и даже в Романовых снах его голос стал много глуше.

Баловнев продолжал работать будто проклятый. Продолжал каждое утро ездить к Насте на кладбище. Продолжал страдать и мучиться одиночеством. Он стал плохо есть, засыпать много позже обычного, его начали мучить головные и поясничные боли. И как-то утром он проснулся со странным вопросом, вертящимся у него на языке.

— А зачем мне все это, а?! — проговорил он хриплым с ночи голосом. — Мне-то все это зачем???

Где-то в доме был слышен звон кухонной посуды. Роман настоял на том, чтобы кухарка переселилась к нему. И даже выделил ей одну из гостевых спален. Сейчас она гремела кастрюлями, готовя ему завтрак. Она грохотала посудой и с кем-то разговаривала. Еще пару месяцев назад подобный беспредел возмутил бы Романа до глубины души. Пару месяцев назад, но не сегодня. Сегодняшним утром эти звуки пробудившегося дома вселяли в него забытый оптимизм и возрождали желание бороться.

Он жив, черт побери! Он все еще жив! И он в силах изменить ситуацию и изменит ее!

Он найдет этого человека. Найдет и вывернет наизнанку его душу. Вытряхнет из него его правду, о которой Баловневу ничего не известно и за которую он не должен быть наказан.

Он знает, с чего нужно начинать.

Откинув одеяло, Роман прямиком направился в душ. Оттуда он вышел заметно посвежевшим, с непонятно откуда взявшимся аппетитом.

— Что у нас на завтрак? — первым делом спросил он, усаживаясь за стол прямо в кухне.

Как не стало Насти, он запретил накрывать в большой столовой. Слишком много было воспоминаний, бередящих душу.

— Антрекот, салат, блинчики с клубничным джемом, кофе. — Кухарка живенько расставляла перед ним тарелки, поглядывая на него с надеждой и любопытством. — Обедать сегодня станете в доме или…

— А что на обед? — Роман набросился на еду с жадностью, одобрительно кивая на немой вопрос, сквозящий в ее глазах.

— А что пожелаете, то и приготовлю! — Щеки кухарки зарделись от удовольствия, она очень переживала, когда нетронутую хозяином еду отправляли на корм соседским собакам.

— Ладно… — Баловнев отодвинул от себя пустые тарелки и взял кофе. — Пообедать дома, скорее всего, у меня не получится, а вот к ужину приготовь на двоих. Готовь на свое усмотрение…

— Второй будет женщина? — вкрадчиво поинтересовалась кухарка, недовольно отворачиваясь.

— Нет, вторым будет мужчина. Наверняка не избалованный изысками и, скорее всего, голодный.

Сильно не мудри. Главное, чтобы сытно и много. Всем пока…

Весь день Баловнев лопатил бумаги с усердием портового грузчика. Такой работоспособности он сам от себя не ожидал. Не забыл позвонить Ивану и пригласить его на ужин для разговора. Так и сказал, понизив голос до интимного, — «для разговора». Сыщик клюнул мгновенно, тут же пообещав быть к восьми живым или мертвым. Потом Роман снова позвонил и долго ждал, когда ему ответят. Даже занервничал, когда пришлось перезванивать снова и снова. И когда ему ответили, он обрадованно произнес:

— У меня все в норме!

— Да? Ну, вот видишь… Никто и не сомневался…

Ты же большой мальчик, ты справишься. И вот еще… — Пауза повисла минуты на две, никак не больше, но и она заставила Баловнева сильно занервничать. Слова, прозвучавшие потом, не обманули его ожиданий. — Ты не звони мне больше… Все происходящее — это только твои проблемы, и ничьи больше. Ты знал об этом, так что… Не звони мне больше…

Роман психанул так, что едва не сломал трубку, что сжимал в руке. Потом передумал и аккуратно уложил ее на аппарат в своем кабинете.

Что же… Так пусть будет так… Он все равно Справится. Он со всем справится, и тогда мечта всей его жизни обретет реальные очертания, и он будет свободен. Свободен и окончательно счастлив. А для начала нужно поговорить с этим худосочным Иваном. Глядишь, что-нибудь да прояснится…

Иван ел с жадностью узника замка Иф. Виновато поглядывая на примолкнувшего хозяина, он подкладывал себе снова и снова, перепробовав почти все блюда, выставленные на большом столе в большой столовой.