Только когда я смеюсь - Лен Дейтон

– Послушай, лапочка. Если ты нажмешь на нужные кнопки, я не допущу этой фатальной встречи.

– Мне нужны имена людей, которые уже замешаны в деле, – сказала я. – Дядя и пальцем не шевельнет, не разведав предварительно ситуацию в министерстве.

– Понятно, старушка. – И на клочке бумаги он нацарапал имена нужных людей.

Я выбрала наугад одно из имен: генерал Мориц Саймондс Форстенхолм.

– Я знаю его. Почему бы с ним не поговорить?

– Со старым Форстенхолмом?

– Если это тот, кого я имею в виду, он довольно сильно увлечен мной.

– Боже милостивый, старый Форстенхолм? Кто бы мог подумать?

– Я прямо сейчас ему позвоню, если хочешь, – предложила я.

– Отличная мысль, – обрадовался Жижи. – Ты знаешь номер?

– Нет.

– Я возьму справочник и поищу там. Он живет где-то в Сурре. Позвоним сверху, а?

– Не выдумывай, Жижи.

– О, да нет же!

Он поднял руки и перекрестился. Мог бы обойтись без этого, я на расстоянии распознаю безвредных болванов. Вытащив из сумочки красный платочек, я привязала его к ремешку.

В справочнике мы быстро нашли номер телефона генерала. Он действительно жил в Суррее, как говорил Жижи.

– Ты не дуришь мне голову? – спросил Жижи. – Ты действительно знаешь его?

– Скажу тебе по секрету, мы однажды даже обедали тет-а-тет в Савойе. Я знаю его очень хорошо.

Жижи попросил гостиничного телефониста соединить нас с генералом. Через пять минут раздался звонок.

– Генерал Форстенхолм? – начал разговор Жижи. – Минуточку, генерал. – Жижи передал мне трубку.

– Вы ни за что не угадаете… это Лиз Смолвуд. Помните, дочь адмирала Смолвуда? Мой дядя, сэр Дадли Кавендиш, работает в министерстве. Ха-ха-ха. Ну, вот уж не думала, что вы меня узнаете, прошло столько времени. Ах вы, старый льстец! Очень хорошо. И он тоже. Ну, я все ездила по этим занудным местечкам: Монте-Карло, Пертшир, Сен-Мориц. Ладно, послушай, Форсти… а, да, я вспомнила. Послушай, Форсти, мне тут сказали, что ты важная персона во встрече с африканцами… Да, Магазария, никогда еще не слышала более забавного названия. Ну, Форсти, я думаю, ты должен им уступить. Я уже столько лет знакома с ними, они очень милые люди и очень надежные… Но, Форсти, они очень пробритански настроены, а ты знаешь, как это ценится в наше время… Да, пробритански, очень пробритански настроены. Ну, может, только так говорят. Ты ведь знаешь, как неловко признаваться кому-то в любви, ты должен сам чувствовать это… Ну, вот и они так же. – А потом добавила: – Минуточку, Форсти, тебя очень плохо слышно, сделаю радио потише. – Я прикрыла ладонью микрофон и повернулась к Жижи: – Он хочет знать, что по этому поводу думает мой дядя Дадли из министерства.

– Он полностью «за», – горячо зашептал Жижи. – Скажи, что он руками и ногами «за», он их просто обожает, просто с ума сходит.

Я цыкнула на Жижи и сказала в трубку:

– Дядя Дадли всей душой «за». Он считает их очень надежными, он думает…

Жижи зашипел:

– Мистер Ибо Авава.

– Мистер Ибо Авава самый добрый и надежный человек во всей Африке… да, не считая, конечно, белых, наверное, именно это он и имел в виду.

Жижи начал нервничать.

– Лоутер? – переспросила я. – Так это он все решает… а комиссия просто утверждает его рекомендации, да?.. Знакома ли я с ним?.. Да, но там было так много народу и шампанского… Да, да, я запишу, я возьму карандаш, минуточку.

Жижи так торопился протянуть мне карандаш, что порвал подкладку жилетного кармана. Я старательно записала имя.

– Бригадир С. Лоутер, кавалер ордена «За безупречную службу», имеет военный крест, – писала я, у меня просто фантазии не хватало придумать другое имя с инициалами С.Л.

Сайлас Лоутер – настоящее имя Сайласа. По крайней мере, я так думаю. Каков бы ни был его псевдоним, он всегда начинался с С.Л., потому что у Сайласа было бесчисленное множество рубашек, расчесок, чемоданов, запонок и платочков, на которых была вышита эта монограмма.

В телефонную трубку я проговорила:

– А нельзя ли узнать его домашний адрес? Не хочется звонить в министерство. Ждешь по три часа, пока тебя соединят. Лондон, Вест-Энд, Бейкер-плейс, двадцать пять… у вас нет его телефона? Ну, ничего, найду в справочнике, ведь именно так я разыскала тебя, Форсти… Нет, теперь я записала его в свою записную книжку… Конечно, как ты мог подумать?.. Ну, я бы не сказала, что это почтенный возраст, для тебя это не старость. Ты, по-своему, очень, очень молод… О, конечно, и ты тоже. Пока, Форсти, ты душка… Пока.

Я положила трубку, как сделал сам генерал Форстенхолм в самом начале разговора, пробормотав что-то невразумительное и назвав меня лгуньей.

– Так это и есть тот самый парень, от которого все зависит? – спросил Жижи.

– Да, – сказала я и протянула Жижи полоску бумаги с нашим лондонским адресом.

– Как он решит, так и будет?

– Именно, – подтвердила я. – А теперь можешь угостить меня обедом посытнее, и мне придется встретиться с мистером Ибо Авава, военным министром, и узнать все, что только можно, о Магазарии.

– Узнаешь, – пообещал Жижи. – Но это такая скучища!

– Для меня нет, – сказала я.

Мы обедали в главном зале ресторана: Жижи, Авава и я. Странное трио! Жижи – высокий, худой, неуклюжий и, как все англичане его типа, неизменно смущенный в присутствии женщины. Авава, несмотря на свое крестьянское происхождение, а может, как раз благодаря ему, с самого начала был совершенно раскован. Он был весельчаком, этот здоровенный мускулистый детина, косая сажень в плечах, громадные ручищи. Его сила очень привлекала меня как женщину, хотя я бы ни за что не призналась в этом Сайласу. Кожа его была черна, как ночь, и впечатление черноты еще усиливалось из-за странной седины усов. Его большой рот то и дело растягивался в улыбке.

Я думала, что Жижи будет выступать в роли хозяина, заказывать вина и тому подобное, но нет: Авава был не их тех, кто разрешает другим принимать за него решения.

– Не берите треску, – посоветовал он мне. – Я ел ее днем. Она мороженая, а соус «Морни» мучнистый.

– А что же мне заказать?

– Вы уже обиделись?

– Нисколько, но что мне взять?

– Во-первых, кальмара. Я видел контейнеры с надписью: «Живые кальмары», так что они наверняка живые, не мороженые. Затем бифштекс. Официант сказал мне, что бифштекс приготовлен из мяса местных животных по специальному рецепту. Бифштекс будет бесподобным.

– Мне претит сама мысль о живых кальмарах в контейнерах, – ответила я. – У меня даже мурашки по спине забегали, я бы предпочла мороженых кальмаров вместо этих замученных.

– Не будьте столь брезгливой. В стране, где я живу, с людьми поступают еще хуже.

– А почему вы не положите этому конец? – спросила я.

– Когда-нибудь, наверное, я так и сделаю.

При этих словах Ававы лицо Жижи, как я заметила краем глаза, передернулось, а может, это было едва заметное покачивание головой.

– Вы больше ни в чем не можете упрекнуть Англию, мистер Авава. Теперь вы ведь сами управляете своей страной, не так ли? – сказала я.

– Управляем, – повторил Авава и на несколько секунд замолчал. – Если бы у нас были свои собственные природные ресурсы и если бы мы были экономически независимыми, тогда можно было бы говорить об управлении страной, но, боюсь, пока все обстоит не так. Мой народ безграмотен. Людям нужно образование, нужны предметы быта, которые они видят в голливудских фильмах. Они хотят иметь холодильники, автомобили и большие дома. Им трудно объяснить, что лучше, во всяком случае – пока, жить бедно, но получить образование.

– А это действительно лучше?

– Да, – подтвердил Авава. – Но я заработал свое состояние продажей бытовых товаров, и на меня косо смотрят, когда я призываю людей не стремиться к их приобретению. – Он улыбнулся, будто подвел черту.

Подошел официант. Авава и Жижи заказали кальмара и бифштекс, я взяла печень и бифштекс тоже.

– И не говорите, что печень – это жестоко, – прокомментировал Авава.

– А что, это действительно жестоко? – наивно поинтересовалась я. Мужчины обожают объяснять, и я не упускаю случая предоставить им такую возможность.

– Лучше поговорим после еды, – сказал Авава.

– Ладно, расскажите о своих бытовых товарах.

Сначала он колебался, но разговорить оказалось совсем нетрудно.

– Да тут не о чем рассказывать. Мои родители, крестьяне, были бедняками из бедняков. Когда мне исполнилось тринадцать, я уехал от них в Порт-Бови. Семья у нас большая, и отец был рад, что кормить стало на одного меньше – вернее, не кормить. Сначала я подметал пол в мастерских, где английские рабочие чинили телефоны, пишущие машинки и тому подобное. Это были тридцатые годы. Тогда англичанам казалось, что они вечно будут править нашей страной. Да и мне тоже тогда так казалось.