Запрет на тебя - Елена Тодорова

внушила.

– Да пошел ты… Хорошо, что твоей на тебя похуй!

– Лучше уж пусть похуй будет, чем она мне станет говорить, кого натягивать, а на ком жениться!

Понимаю, что не стоит вспоминать Соньку эту его припаренную, которую семейка долбаных прокуроров зачморила и выписала из жизни сынки. Но оно, на пике неутихающего бешенства, само рвется.

– Ты сейчас, блядь, по зубам схватишь… – ожидаемо заводится и Жора.

Пробил ведь по запрещенке. Знаю.

Драться с ним желания нет, поэтому обрубаю словесный понос грубым жестом через руку.

– Отсосешь.

И ухожу.

– Гондонище… – рычит Жора вдогонку.

Вхожу через террасу в дом и сразу же курсирую в свою комнату. Принимаю контрастный душ, одеваюсь и даже расчесываюсь.

За обедом ведьму эту живой и невредимой вижу. С некоторым облегчением выдыхаю. Цела, сучка. Можно расслабиться. Но отчего-то полноценно не получается. Что-то такое качает внутри, будто маятник Фуко завелся.

Так весь день словно в тумане и проходит.

А ночью… Когда я, как обычно, дымлю в одиночку на террасе, со стороны палисадника доносится тонкий вскрик и какая-то возня. Перегибаюсь через перила и… наблюдаю голую жопу Маринки. Она, правда, быстро выпрямляется и одергивает чертово платье.

– Ну, блядь, красота… Только не говори, что через окно «вышла»!

Оборачиваясь, кобра зло сверкает глазюками, но удивленной при виде меня явно не выглядит.

– И не скажу! Тебе ничего не скажу! – шипит на своем змеином.

Завораживающе, сука.

– Вообще с головой не дружишь?!

– А тебе-то что?! Нашелся мне тут святой умник!

– Марина, блядь… – выдаю угрожающе и вместе с тем бессильно.

Что я ей сделаю? Не удушу же. И даже не сдам родакам.

И она это прекрасно понимает. Сладко улыбается и манерно закидывает на плечо сумку.

– Чао! – выкатывает вместе с воздушным поцелуем.

Секунд двадцать тупо таращусь на то, как она пилит по дорожке к выходу со двора.

– Твою ж мать… – рычу взбешенно.

И бросаюсь следом.

Нагоняю уже за воротами.

– Куда собралась ночью, в одиночку, в таком виде? – высекаю с жесткими паузами.

– Музыку слышишь? – выдает Маринка в ответ довольно, будто только и ждала, чтобы за ней пошел.

Блядь, конечно, ждала.

Чертова провокаторша!

– Ну? – подыгрываю якобы лениво.

– Тут недалеко курортный клубешник, – щебечет она. – Я иду танцевать. А после… – театральная пауза, за которой всегда следует какой-то особенный треш. Спецвыпуск, вашу мать! – После я собираюсь искупаться в море голышом. Третий пункт! Но тебе ведь неинтересен мой список, так что…

Хватаю ее за руку и, резко тормознув посреди тротуара, грубо разворачиваю к себе. Где-то совсем рядом разрывает глотку чья-то озверевшая псина, раздражающе хрипит из ближайшего ресторана шансон, к коже противно липнут букашки и присасываются комары, но мы не шевелимся.

Ведем бой взглядами.

– Ты, блядь, решила умереть молодой и красивой?

– За «красивую» спасибо, конечно, Шатохин… – шепчет с придыханием. – А вот когда умирать – сама решу.

Невольно на губы ее внимание обращаю. По всем стратегическим точкам резко током пробивает. Ну что, блядь, за ведьма… Целовала этого уебка. Убить ее надо. А лучше его! Его охотнее! Если бы не исчез еще до обеда, точно бы не сдержался.

– Где же твой Додик? Признайся, утопила гаденыша или ядом отравила? А может, голову ему отгрызла, пока мне назло всасывала?

Маринка вспыхивает ярко. Только вот от стыда ли, злости или обиды – хрен поймешь.

– Что значит, отгрызла? Я тебе что, самка богомола, дурак?!

Меня на последнем вопросе не в ту сторону кренит.

– Ты самка, точно самка, блядь… – подаюсь и кусаю ее за подбородок. Но в этот миг маятник дает ход назад, и все мои соображения уходят в ином направлении. – Какого богомола, Марина? Марина, блядь… Ты с ним трахалась, что ли? – сам не замечаю, как меня расшатывает до гула во всем теле.

– Еще я тебе не рассказывала!

– Марина!

Эта вертихвостка… Она заливается смехом, уворачивается и уносится, выцокивая по тротуару каблуками.

– Давай, вперед, – агрессивно горланю ей вслед. – Виляй вот так жопой, все бухие мудаки – твои!

– На то и расчет, – напевает стрекоза, приплясывая. – На то и расчет… На то и расчет… – наконец, оборачивается. Красивая, зараза. Смотрю на нее и будто с горы несусь. Что-то такое она своей чарующей улыбкой вынимает… Будто душу, вашу мать. – А ты со мной? Со мной, Данечка?

– Марина, блядь… – рычу разъяренно. А потом ору, разрывая пространство: – Лететь за тобой, сбивая столбы, не собираюсь!

И затыкаюсь.

Прячу руки в карманы джинсов. Стопорю себя. Загоняю в землю, как тот самый столб. Смотрю на манкую сирену из-подо лба. Качая головой, выписываю предупреждение. Я ведь первый мудак, от которого даже не бухим стоит уносить ноги.

– Беги, Чаруша… – выдаю глухо. – Убегай, блядь!

Она замирает. Улыбка стынет. Только волосы ветер раздувает, создавая вокруг статической красоты завораживающее анимированное движение.

Ночь. Сгущающаяся темнота. Звуки все в минус.

Лишь я и она. Она… Ведьма моя. Распрекрасная, вашу мать.

Стоит и качается, как мираж.

Тук-тук… Сначала осторожно, будто когтем по моей груди. А потом ударом со всей дури. Хаос внутри меня накатом. Набатом сердце. Минуя законы физики, вырабатывает киловатты. Лава по венам. Грохотом автоматной очереди заряжают по ребрам какие-то чувства.

Что за… Дышать не могу.

Маринка оживает. Разворачиваясь, резко стартует с места.

Бежит.

И я… За ней срываюсь.

11

Нравлюсь?

© Марина Чарушина

Бегу, неспортивно выбрасывая через рот тяжелое срывающееся дыхание. Мне не до тактик. Поглощена предвкушением. Сердце до небес скачет. Адреналин топит по венам. Эйфория несет.

Слышу, что Даня нагоняет. Захлебываюсь бурной волной восторга и резко, без раздумий, сворачиваю в темный переулок. Не то чтобы реально рассчитываю спрятаться в пышной зелени вьющегося по стене высокого здания растения, но когда Даня меня находит и зажимает там, визжу во всю силу легких.

Горячая ладонь на лицо. Мое глухое мычание.

Глаза в глаза. Блеск безумия. Острая вспышка бешенства. Красиво.

Свистящая тишина.

Смотрит и смотрит. Во все глаза. Сказать, что ли, нечего? Сбиваю его руку со своего рта, только чтобы густым шепотом выпалить:

– Какие там столбы, Данечка? Ради меня будешь сбивать небоскребы!

Он моргает. Прищуривается. Шумно и затянуто, будто толчками,