Отыщите меня - Григорий Мещеряков

— Аааааа-а!

Этот чужой голос он запомнил на всю жизнь.

3

Зимой долбить промерзшую землю — много не наработаешь. Как ни орудуй ломиком да киркой, как ни выбивайся из сил, на полштыка лопаты не наковыряешь. Работали у деревянной бани, невдалеке по склону холма. Две недели уже возились, рыли канаву для „вшивобойки“, приготовили длинную металлическую трубу.

Заели здесь паразиты всех и каждого, житья никакого не стало. Откуда только берутся? В войну расплодились — сладу нет. Тело зудит, как от чесотки или крапивницы. Петька безудержно царапал кожу до боли.

Вечерами в спальне собирались в кружок под тусклой лампочкой, сбрасывали одежду и выворачивали наизнанку нательные рубахи, белые с завязками кальсоны, и ни холод, ни стыд никого не останавливали, пошли гулять пальцы по швам, выискивая и щелкая когтями затаившихся жирных „бекасов“. У „падлы“ „холопы“ вдруг вышвырнут одежды к порогу, Князь громыхнет вслед:

— Ты сам гаденыш, пусть тебя гады кусают и кушают, ха-ха!.. Расплодил стадо и пасешь заразу, падла! Ну, чего зекаешь? — Потом милостиво добавит: — Дазай дави кровопийцев, только не подходи близко.

Петька рубаху и кальсоны не снимал, лишь пальцами по телу нащупывал или в рукавах искал. Вроде в чистоте здесь жили, и врачиха следила, в баню ходили» раз в декаду застиранное сменное белье выдавали, но отделаться от вшей не могли ни на один день, словно они из живой кожи родятся. Когда наступал черед бани и смены белья, Петька на время тайно прятал часы между досками торцовой завалинки, в укромном месте: никто не подшпионит, не разгадает где.

Баню теперь топили с охотою. Натирались жесткой мочалкой, обливались горячей водой. Правда, жидкое и едкое мыло «ка» глаза поедом ест и кожу крапивой палит, зато после на морозе весь свет мил, блаженно дышится и немного спать хочется.

— Батюшки вы наши! — восклицает Валентина Прокопьевна в каком-то восторге. — Какой же ты розовенький, чистенький, гладенький! Ну, отдохнул малость, давай проверим твои успехи.

Господи милосердный, как надоела Петьке эта арифметика! Ему бы сейчас просто посидеть в этой уютной комнатке и не думать ни о каких успехах. Валентина Прокопьевна, кажется, угадывает его мысли, не торопится раскрывать задачник. Но все же садится рядом, придвигается и как-то загадочно говорит:

— Попробуй, Крайнов, решить совсем другую задачу…

— Смотря какую…

Ответил нерешительно, потому что никаких других, кроме арифметических, Петька не знает. Валентина Прокопьевна громко рассмеялась:

— В какую часто ребятишки играют, пишут мелом на стенах или заборах, видел?

— Не знаю…

Мало ли что чертят и рисуют мелом на стенах…

— Знаешь, знаешь, не притворяйся и не обманывай… Я вот тебе напишу, а ты только ответ проставишь. Совсем просто, один ответ…

— Если получится…

Она взяла мелок и на дверце шкафа старательно вывела: «Ваня + Рая =…»

Написала какую-то головоломку, которую разгадать ума не хватит.

Ленка еще в третьем классе любила морочить всем голову разными ребусами, досаждала и хвасталась, но те были совсем не похожи на эту.

— Ну же, Крайнов, ставь ответ! — нетерпеливо говорит Валентина Прокопьевна. — Или вот еще.

Она снова пишет столбиком: «Гена + Оля =? Степа + Вера =?»

Теперь-то уж совсем запутала этим столбиком.

— Много получается задачек.

— Дурачок ты, Крайнов, ответ-то у них один! — громко заливается Валентина Прокопьевна. — Ну, а здесь догадаешься?

Опять она пишет загадочный шифр: «В + П = Л… Ва + Пе =?» Недолго думая и чтобы не обидеть ее, Петька решил проставить цифру семь, коли везде один ответ.

— Откуда ты взял семерку? — хохочет Валентина Прокопьевна.

— На ум пришла…

— Ну, Крайнов, ты совсем, оказывается, глупый! Двадцать три года на свете живу, а таких ответов нигде не встречала! Даже просто предположить не могла! — смеется.

Неловко стало, не по себе. Вроде бы она посмеивается, но обижаться на нее нельзя, уж очень она искренне и красиво смеется. Петька попытался улыбнуться, но вышло как-то криво и виновато.

— Сколько там на наших серебряных? — весело спросила она.

Петька достал из-за пазухи часы. Она снова долго держала их в руках и гладила крышку кончиками пальцев, потом завела и опять смотрела завороженным взглядом.

Вернула лениво, с сожалением, словно расставалась с очень дорогой для себя вещью. Если бы часы были не батькины, то Петька бы и отдал, уж очень они ей нравятся и каждый раз прямо-таки в восторг приводят…

Забитая «падла» испуганно жмется к уголкам, стенкам, в тени, чтобы никоим образом не угодить на злую примету Князя.

Он сидит, по своему обычаю, на высокой постели и снова жрет свои припасы, полученные и доставленные в мешочках. Князь обложил всю «падлу» податью, ясаком, и каждый приносил свою долю. Одни украдкой выносили сахарок, другие поставляли пайку или горбушки, третьи лишались «маслица», «колбаски», жареной картошки. Сбор дани проводили «холопы» у дверей, держа наготове матерчатые мешочки. Попробуй кто не вынеси, посмей сам съесть, сопатки намылят, бока и печёнки отобьют, в поддыхало врежут. Петьку не трогали и пропускали по неизвестной ему причине. Ни разу пока не задержали, хоть и выходил он пустой.

Опять сегодня очередное перед сном «княжеское пиршество», на виду у десятков голодных глаз, со смаком, причмокиванием и басовитым словесным поносом. Сам Князь ест немного, больше любит показывать, что и как жрет. После представления Князь аккуратно складывает объедки в картонные коробки, жестяные банки и прячет под матрац.

Покончив со жратвой, Князь распорядился, будучи в хорошем расположении духа и веселом настроении:

— Ну, смехи, пора бекасов бить! Соизволяю всем… «Падла» пусть подальше держится, чтоб их гады к нам не переползли, ха-ха… и не осквернили…

Так обычно он шутил. И ничто не предвещало «княжеского» неудовольствия.

«Холопы» и «холуи» потянулись ближе к лампочке, «падла» стала раздеваться подальше от света. В спальне холодно, многие набрасывают пальто на голое тело и принимаются с шутками копаться в одеждах.

Спать здесь, в этой деревянной махине, зимой холодно. Как ни замазывают, ни конопатят окна и ни утепляют, все равно двери со щелями и хлопают постоянно, голландка быстро остывает. Князь не тужит и не мерзнет, потому что укрывается пятью байковыми одеялами, которые берет у «падлы» с других коек. Отказывается только от очень вшивых и пропахших мочой. Лишенные одеял приемыши сдвигали по две или три койки, ложились на них по четыре-пять человек и сверху накрывались матрацами. Это было единственное спасение от холода и простуды.

— А где-ка тут у нас, смехи, Генералец? — вдруг неожиданно пробасил Князь.

Давно не привязывался, словно Петька для Князя не существовал. Сейчас вспомнил, значит, неспроста.

— Чудится мне, смехи, — не глядя в сторону Петьки, хитро говорит Князь, — что Генералец вроде как бы породнился с паразитами и развел на себе богатую вшивую ферму…

— С чего это ты взял!

Князь явно к чему-то подкрадывался, снова искал повод.

— С того самого, — растягивает слова Князь, — что вся спальня, можно сказать, сил не жалеет, тотальные бои устраивает, гниду пачками уничтожает, а ты все в утайке дезертируешь…

— Чего тебе еще нужно?

— А то, что вшивобойка, выходит, совсем и не нужна будет нашему обществу, коли бекасы у тебя на всех нас плодятся и воши твои меня однажды сглотают…

— Отвяжись ты, дерьмо, чего еще заело!

— А ну, нишкни, не бухарись, падла! — прорычал Князь.

— Сам заткнись!

— Делай выволочку, смехи, Генеральцу! Скидывай силком с него вшивую форму и на мороз ее! А падла пусть голым попляшет!

В один миг «холопы» и «холуи» набросились на Петьку и крепко схватили. Несколько цепких рук стянули верхнюю рубаху, потом нижнюю. Тут шнурок порвался, часы выскользнули, упали и ударились о твердые доски пола. Князь молниеносно вскочил, будто ожидал этого момента. Прыгнул, подобно обезьяне, быстро схватил и ловко поднял с пола часы. Он держал их на вытянутой руке, раскачивая в воздухе, и самодовольно смеялся.

— Отдай, это не мои часы, а батьки!

— Такие серебряные, смехи, я видел до войны у одного артиста в большом городе.

— Верни, сволочь, а то пожалеешь!

— Не пужай, Генералец, иди пожалься в райсовет, падла!

Теперь уже было все равно. Петька с силой оттолкнул «холопов» и бросился в драку. Но не тут-то было, всякий раз те отбрасывали его в сторону и переталкивали друг на друга. Он снова наскакивал и, не слыша себя, кричал:

— Гони часы, сволочь! Гони часы назад, гад!

Князь зажал их в ладонях и ухмыльнулся. Хотя «холопы» были на стреме, Князь, видимо, не собирался поднимать бузу и избивать Петьку, лишь злорадно смотрел и хитро подмигивал. Ни драки, ни бучи не заварилось. Любопытные разбрелись по своим койкам, «холопы» и «холуи» остались охранять Князя.