Забытое королевство - Петр Гуляр

Хотя лавка г-жи Ли открывалась в девять-десять часов утра, хозяйка обычно была так занята, что выходила к покупателям намного позже. Пока ее не было, в магазине никто не дежурил — любой прохожий мог войти в магазин, взять все, что ему нужно, и оставить деньги на прилавке. То же касалось и других лицзянских лавок, и я ни разу не слышал о случаях злоупотребления этой привилегией или кражи оставленных таким образом денег.

В вечернее время найти свободное сидячее место в лавке г-жи Ли было непросто. Когда сесть было совсем негде, она пускала меня за прилавок, на высокий табурет лицом к остальным посетителям. Мужчины и женщины заходили пропустить чашку-другую, прежде чем отправляться обратно в родные деревни; однако согласно обычаям наси женщины не садились рядом с мужчинами, а пили стоя, перед входом в лавку, одновременно болтая с г-жой Ли. Женщины нередко угощали вином мужчин — если они предлагали оплатить счет, никто не пытался им помешать. Допив свой напиток, клиент вставал и уходил, и на его место тут же садился другой. Я любил сидеть в дальнем углу лавки, в полутьме, и наблюдать сквозь боковое окошко, как по узкой улице проходят люди — в такие минуты мне казалось, что я смотрю на экран, где показывают цветной фильм необычайной красоты. Рано или поздно каждый, кто пришел в тот день на рынок, проходил по Главной улице по меньшей мере однажды, а то и дважды. Здесь встречали и приглашали на чашку вина старых друзей, а также заводили новые знакомства. При желании можно было подозвать любого незнакомца и предложить ему разделить с тобой кувшин вина, минуя всяческие церемонии; иногда и меня останавливали на улицах незнакомые люди, предлагая сигарету или выпивку. Женщинам подобные вольности не дозволялись, но время от времени одна из них, с которой мы были хорошо знакомы, хлопала меня по плечу и говорила: «Ну что, пойдем выпьем!» Пить ей, правда, приходилось стоя, чтобы не шокировать публику.

Освещенная ярким солнцем на фоне синего неба, улица сияла всеми цветами радуги; прихлебывая вино из фарфоровых чашек г-жи Ли, мы сидели и смотрели, как по улице проносятся в танце жизнерадостные юные горцы, наигрывая себе на флейтах, точно древнегреческие пастушки. В своих кожаных безрукавках и коротких брючках они выглядели словно дикие лесные жители. Их сменяла женщина, тащившая на веревках пару свирепого вида свиней, которые медленно брели по улице, уходя то в одну, то в другую сторону. Они перегораживали дорогу лошадям или пытались проскочить у кого-нибудь между ног, вызывая крики, смех и проклятия разгневанных прохожих. Из-за поворота внезапно выныривал караван, и лавочницы спешили собрать товар, пока он не перебился. Тяжело нагруженные поленьями лошади теснили мужчин и женщин с корзинами и останавливались то перед одной, то перед другой лавкой, пока лавочницы торговались с продавцом дров.

Компания, с которой я познакомился в винной лавке г-жи Ли, состояла из невероятно разнообразных и интересных людей. Бывало, что я проводил время с богатым ламой, бедным крестьянином-боа, еще более бедным чжунцзя, людьми из Лодяня, зажиточными землевладельцами-наси из близлежащей деревни и караванщиком-миньцзя. В другой раз моими собутыльниками могли оказаться богатые тибетцы, белые ицзу и причудливая смесь представителей других местных племен. Богачи и влиятельные люди здесь не брезговали обществом бедняков, а те, в свою очередь, держались с ними без раболепства и низкопоклонства. Все спокойно пили свое вино, курили и беседовали, если в состоянии были понять друг друга. Почти всегда меня угощали вином, после чего мне приходилось отвечать тем же. Поначалу я несколько раз совершил бестактность по отношению к собеседникам, показавшимся мне чересчур бедными, попытавшись заплатить и за свой заказ, и за те напитки, которыми они меня угостили. Каждый раз за этим следовала быстрая и неприятная реакция.

— По-вашему, я недостоин того, чтобы угостить друга вином? — возмущенно воскликнул один из них.

— Вы что, считаете меня нищим? — вскипел другой.

— Я не хуже вас, и если я хочу вас угостить, значит, я знаю, что делаю! — парировал третий.

С тех пор я вел себя осторожнее, стараясь не задевать самолюбие этих гордых и независимых людей. Ничто не злило их сильнее, чем демонстрация превосходства.

Надо признать, что г-жа Ли все же отличалась некоторым снобизмом — она не приветствовала среди посетителей винной лавки совсем уж диких туземцев или людей, которых она считала никуда не годными или склонными к воровству. У нее была замечательная агентурная сеть по всему городу, так что она всегда в точности знала, кто есть кто. Иногда я приводил к ней на чашку вина нового деревенского знакомого, а потом выслушивал в свой адрес упреки — и советы никогда больше не иметь дела с «этим мошенником». Первое время я воспринимал подобные рекомендации скептически, но впоследствии научился высоко ценить ее мнение. Если она говорила, что с тем или иным человеком что-то не так, впоследствии я неизменно убеждался в ее правоте. Она постепенно указала мне практически всех сомнительных жителей Лицзяна и его окрестностей. Среди них были сыновья богачей, прославившиеся своей беспутной жизнью, курильщики опиума, игроки и даже воры. Были и просто деревенские хулиганы, которые тоже курили опиум, играли на деньги и при случае могли кого-нибудь ограбить или обокрасть — иногда и у меня пропадали из дома вещи, когда эти жуликоватые типы заходили ко мне якобы попросить лекарство от какого-нибудь недуга. Однако время от времени г-жа Ли проявляла неожиданный энтузиазм по отношению к какому-нибудь экзотическому горцу, зашедшему к ней в лавку. Не раз она знакомила меня с людьми, с которыми у меня позднее завязывалась искренняя дружба.

Я ни разу не видел, чтобы в лицзянских винных лавках, а тем более в баре г-жи Ли, кто-нибудь дрался. О городе в целом этого сказать было нельзя — все же лицзянцы были людьми весьма пылкими и обидчивыми. Час от часу между мужчинами или женщинами вспыхивали бурные ссоры, в которые вовлекались и соседи. Женщины выкрикивали в адрес друг друга самые ужасные слова, на какие были способны, после чего разражались горьким плачем. Тут обычно вмешивались соседи, которые поспешно утешали стороны и мирили их. Но бывали и такие ссоры, которые длились сутками — крики, ругань и драки не затихали ни днем ни ночью. Враждующие стороны вываливали друг на друга такие непристойности и оскорбления, что я не мог понять, как они после этого ухитряются не расплеваться на всю оставшуюся жизнь.

Случались и события, шокировавшие или развлекавшие весь Лицзян. Помню, однажды на рынке объявился абсолютно голый мужчина — он неспешно покинул площадь и пошел по Главной улице. Я в этот момент сидел у г-жи Ли. Мужчина ходил от одной лавки к другой, спрашивая где вина, где сигарету. Женщины плевались и отворачивались от него, однако никто не пытался его остановить. По правде говоря, циничных лицзянских женщин таким зрелищем было не напугать, однако, чтобы не напороться на ехидные, язвительные насмешки со стороны мужчин, им приходилось разыгрывать скромность и смущение. Полицейские на улицах практически не попадались, так что только ближе к вечеру, когда кто-то не поленился вытащить одного из них из участка, сумасшедшего наконец увели. За решетку его сажать не стали, поскольку в Лицзяне не было законов, карающих за нарушение правил приличия в общественном месте. В таких вопросах решающее значение имело мнение общественности. В нескольких сотнях ярдов от Главной улицы, в ближайшем парке, всегда можно было увидеть, как десятки голых тибетцев и наси плавают в реке или загорают на солнце на виду у прохожих, перед окнами стоящих рядом домов. Женщины и девушки, проходя мимо, хихикали и перешептывались, но никто не жаловался. Тем не менее это не значило, что местные жители считают приемлемым обнажаться на рынке.

Другой неловкий случай произошел однажды ближе к вечеру в лавке г-жи Ли, где я отдыхал после напряженного рабочего дня. Мы с друзьями попивали вино, а г-жа Ли занималась своими делами. Вдруг у двери остановился какой-то бедный горец. Г-жа Ли спросила, что ему нужно. Он ответил, что пришел ко мне на осмотр и за лекарством — у меня к тому времени уже сложилась репутация человека, сведущего в медицине, и люди знали, что я держу в кабинете шкафчик с самыми необходимыми лекарствами. Я всегда отказывал тем, кто приходил за мной в винные лавки, поскольку не хотел устраивать там филиал своей врачебной практики и тем самым мешать основному промыслу хозяев. Г-жа Ли сказала горцу, чтобы тот приходил на следующий день на прием ко мне домой.

— А что у вас такое? — мимоходом спросила она. Не успели мы опомниться, как мужчина спустил штаны, обнажив интимные части тела. Г-жа Ли залилась краской, схватила метелку из перьев и ударила ею мужчину. — Убирайся отсюда, дурачина! — велела она.