Эшелон сумрака - Анна Цой

я смогла произнести.

Достаточно тихо и неуверенно. Но именно этот вопрос существовал в моей голове сейчас.

Господин услышал, будто даже со смехом ответив:

— Накажу? Это лишнее. Поёшь ты красиво, а мне удивительным образом нечем заняться ближайшие… несколько лет.

Между нами повисла тишина. Я сидела и следила за своим колотящимся сердцем и одновременно думала обо всех слухах о нем.

— И всё же, как твое имя? — мягкий вопрос от лорда.

Не заставляющий меня отвечать, однако… именно так я себя чувствовала. Кто вообще мог дать мне право не ответить ему?

— Я…я… милорд… я не… — я практически забыла, как выдыхать, не зная куда деться от его вопроса.

Чем спровоцировала его приглушенный смех.

— Хорошо, — сдался он, кажется, с улыбкой на губах, — никаких имен.

Я выдохнула.

— Насчёт стихотворения, то однозначно первое, — он был задумчив.

Я немного подалась вперед, словно желая увидеть его или быть ближе.

— Потому что оно не подошло к моему голосу? — руки сжали второй металлический «поручень».

Пальцы вмиг заледенели, но убирать их я не стремилась.

— Потому что оно не подходит к тебе, — странный ответ.

Откуда бы он мог знать, что подходит мне, а что нет? Не скажу, что он ошибся, потому что первое мне и в самом деле было ближе, но…

— А что тогда подходит вам, господин? — поинтересовалась я.

Я рисковала. Он мог сейчас разозлиться и сказать мне, что вопросы от меня точно не требуют его ответа, однако до меня вновь донеслась усмешка.

— Стихи и песни в общем не про меня, — спокойный, но насыщенный тон, — может скрипка. В аккомпанементе фортепиано. Но что-то однозначно спокойное.

Я кивнула, будто бы для себя самой. И погрузилась в мысли. Больше всего интересовали названия. То, что это были музыкальные инструменты, было понятно, но вот что они из себя представляли…

И это восхищало. Новые красиво звучащие слова, словно из другого мира. Я бы хотела спросить, есть ли у него часто мелькающий у аристократов белоснежный носовой платок и пуговицы. Хоть одна то должна быть!

— А… а я представляю вас как что-то грозное и… впечатляющее! — я едва не захлебнулась собственным восторгом, — может барабаны или…

Даже вскочила на ноги, всплеснув руками и распахнув глаза, со счастьем рассматривая потемневший ночной мир, проносящийся мимо. Или это я проносилась мимо него?

— Барабаны?! — его удивление читалось даже в холодном воздухе, — барабаны, — повторил он уже спокойно, но с сомнением, — потому что раньше их использовали военные?

Потому что я не знала больше ни одного инструмента, кроме несчастных барабанов — вот какой должен быть мой ответ. Я даже не знала, кто и когда их использует. Только слышала, как говорил о них муж сестры, когда ещё была дома.

Я стушевалась, ощущая, как с лица сползает улыбка, а после села на всё тот же поручень.

— Да, наверное, — шепнула неуверенно.

Он почувствовал мое сомнение сразу же:

— Меня впечатлило твое воодушевление, — его слова буквально улыбались, — однако, ты более юна, чем я предполагал, — теперь тон стал суров и надменен, — это даже к лучшему.

На минуту мы оба окунулись в молчание, прежде чем его прервала я сама:

— Мне семнадцать, милорд, — вновь солгала я.

Снизу послышался его тихий смех.

— Замечательная цифра для лжи, — насмешливый тон, — ты назвала её же, когда устраивалась сюда?

Я поджала губы.

— Нет, господин, — я неожиданно вспомнила с кем разговариваю, — меня не спрашивали вовсе.

— Не спрашивали? — его голос стал суровым и немного злым, — тебе меньше пятнадцати, — «догадался» он.

Я мотнула головой.

— Мне больше, милорд, — в кои то веки не соврала я.

Он, кажется, вновь подобрел и расслабился.

— Намного? — будто ленивый вопрос с присущей ему насмешливой манерой.

— На два года, — сообщила ему я.

Почему-то мне хотелось уподобиться ему в смехе. Наверное, из-за того, что это даже близко правдой не было, однако увидь он меня, то подумал бы над этой цифрой.

— Как скажешь, — не поверил он мне ни на каплю.

Но спорить не стал.

— Ты умеешь играть на каком-нибудь инструменте? — задумчивый вопрос от мужчины.

Вновь мотнула головой и опомнилась.

— Нет, господин, — процедила я.

Я хотела сейчас увидеть его выражение лица, чтобы узнать, хмурится ли он или вновь надсмехается. Смотреть на милую, широкую, кривую, растянутую, весёлую, живую, лучистую улыбку. Любую. Даже злую или надменную, принижающую. Но я могла лишь смотреть на тёмное беззвездное небо, прижимать к себе тощие колени и кутаться в ткань платья, спасаясь от пробирающего тело холода.

— Умеешь петь такие песни, но никогда даже не садилась за фортепиано? — удивился он, — ты дворянка? — интересующееся, а после поспешное, — постой. Какая ты дворянка, если тебе не больше пятнадцати, и ты… сбежала из дома? — прямой вопрос.

Но ответить на него мне было тяжело.

— Да, господин, — я выдохнула густой пар изо рта.

— Это чувствуется, — прохладное, — мы уже отъехали далеко от поместья твоего отца. Вернуть тебя возможно только на почтовой карете. До первой остановки могу выделить тебе офицерскую комнату — но не более.

Я дождалась нескольких секунд, чтобы не дай бог не перебить его, а после почти с мольбой сказала:

— Не надо, пожалуйста! Я не дворянка, господин! Устроилась работать сюда, а не…

— Знаешь в чём основное отличие между крестьянами и такими, как ты? — спросил он, только ответа не требовал совсем, — речь. Ни одна девушка низшего сословия не способна выразиться так, как делаешь это ты.

Бабушка. Так всегда говорила она. А она была травницей. Потому и научилась разговаривать с дворянами, часто приезжающими к ней за новыми настойками. Мама с отцом погибли, когда я ещё была младенцем, а старшая сестра входила в юношеский возраст. Она не поддавалась бабушкиному обучению, потому и выскочила замуж по-деревенски в четырнадцать, почти попав под заключение со своим мужем. Их спас ребёнок. Первый.

Когда я уезжала, а точнее убегала — их было уже четверо, и она была вновь на сносях. Я же радовалась, что бабушка не увидела этого кошмара, в который они превратили её дом, а после и тот, который не достроили сами.

— Меня никто не станет искать, — просипела я, — и у меня нет права занимать офицерскую комнату. Как и отнимать ваше время, господин. Простите.

Я поднялась на ноги, шагнула в сторону люка и остановилась от его последующих слов:

— Ты можешь остаться здесь ещё, — будто бы поспешное.

Что никак не вязалось с его статусом и манерой. Это удивило меня, потому я села обратно.

— Как пожелаете, господин, — я растерла ладони, немного подув на них как оказалось холодным воздухом.

Мне показалось,